Жидяра - Валерий Примост
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бегом марш! — заорал сержант и принялся пинать пробегавших мимо него губарей, — Живее, трупы!
Пробегая по коридору, Миша заметил, как лейтенант выгоняет — бегом, в колонну по одному — губарей-сержан-тов из камеры № 5. Их всех выгнали на плац. Это был небольшой пятачок голой земли, окруженный высоченным забором с колючей проволокой. Где-то в стороне в заборе был узкий проход к очкам. Оттуда жутко воняло. Над табором торчала деревянная вышка с четырехскатным навесом. Там, как на насесте, маячил черт в берете и с АКСУ. Дождя не было уже неделю, но на плацу было здорово грязно. Губарей построили полукругом. Напротив выстроились караульные с автоматами наперевес. Вперед вышел летеха-начкар. Он некоторое время глазел на губарей, потом прочистил горло и сказал:
— Короче, уроды! Вы не понравились мне сегодня. Мне показалось, что вы слишком свежо выглядите. А ведь это губа, гауптическая вахта, а не санаторий! — его лицо перекосилось, — Вы должны отбывать наказание за нарушение Устава, а вы тащитесь, ублюдки! — Он вдруг замолчал и минут пять таращился на кого-то в строю. — А что касается жидов; которых еще не всех перевешали и которые., которые…
Один из караульных принес ему табурет. Летеха тяжело сел, попытался вспомнить, о чем он только что говорил, и безнадежно махнул рукой:
— Короче, вздрочните этих уродов, ребята!
— Они сейчас скомандуют "Упор лежа принять!" — торопливо пробормотал Серый. — А елду им всем на рыло!
— Упор лежа принять! — зычно рявкнул сержант.
Губари нерешительно переглядывались.
— Ну вы че, уроды?! — заревел сержант. Караульные медленно пошли на сближение, распрямляя металлические приклады на автоматах. Некоторые арестанты — те, что пожиже — начали опускаться, запихивая ладошки в грязь. Караульные уже пнули нескольких прикладами. Миша, увидев, что к нему приближается здоровенный мордатый детина с автоматом в руках, нехотя нагнулся и принял упор лежа. Грязь под ладонями была холодная и мерзкая. Вскоре из всех арестантов остался стоять один только Серый.
— А ты чего, ублюдок?! — вызверился на него сержант.
— Это стремно. Я этого делать не буду.
— Чего?! — сержант озверел. — В приклады этого козла, живо!
Серого начали гасить прикладами. Он уворачивался, уходил с таким расчетом, чтобы оказаться поближе к коридору губы и не упасть в грязь. Несколько раз ему даже удавалось смазать кому-то из караульных по морде. Но в конце концов его завалили и, окровавленного, уволокли за руки в коридор. После этого взялись за остальных губарей.
Арестанты под счет "Делай раз!.. Делай два!" отжимались в грязи. Это длилось очень долго. Команды все звучали над головой, кого-то пинали сапогами, руки уже не разгибались, и хэбэшка была уже грязным-грязна. Вскоре Миша совершенно потерял ощущение времени. Он тупо продолжал что-то делать, совершенно не чувствуя своего тела, и команды все звучали, и грязь была холодна. Над командами то и дело взлетал отборный летехин мат. То справа, то слева кто-то бессильно валился мордой в грязь, и тогда упавшего били и топтали сапогами. А команды все звучали: "Делай раз!.. Делай два!"
— И жидов, жидов побольше дрочите, ребята, — вдруг
тупо вскрикнуло это быдло в лейтенантских погонах. —
Они самые, мля, западлистые уроды, которых мамки через
жопу рожали!.. Плохо соображая, что делает, Миша встал и медленно побрел ко входу в коридор губы. Ему почему-то было все равно, что за этим последует. Сзади что-то грубо орали, потом по загривку что-то влупило как обухом,' и он упал лицом вниз на захоженный пол. Миша очухался, когда его волокли по коридору. "Во вторую!" — закричал кто-то сзади. Его подтащили к открытой двери камеры. Оттуда выдернули кого-то и потянули куда-то в сторону. На полу размазалась кровь. Мишу поставили на ноги и втолкнули в камеру. Он неловко, придерживаясь за узкие стены, скатился по ступенькам внутрь. Дверь сзади захлопнулась.
Миша прислонился спиной к холодной стене и огляделся. Он медленно приходил в себя. Каменный мешок три на метр. Ни ведра с водой, ни параши. Пол цементный. Камера Љ 2, понял он, окончательно придя в чувство. Карцер. В нос шибануло чем-то мерзким и едким, глаза заслезились. Он посмотрел вниз и обнаружил, что стоит по щиколотку в воде с хлоркой. Он почувствовал тоску и безысходность. Такую же, вероятно, какую можно почувствовать, упав посреди холодного ночного поля в грязной одежде в канаву с ледяной водой. Дышать становилось все труднее. Воздуха не хватало. Миша в отчаянии взбежал по ступенькам и приник ртом к дырке-глазку в двери. На секунду стало немного легче, но тут острая боль пронизала губы, на языке стало солоно. Миша дернулся от двери и увидел торчащий в глазке штык-нож часового. За дверью издевательски засмеялись. Мишу захлестнула ярость. Он стучал в дверь и матерно обхаивал весь белый свет. Воздуха в легких оставалось все меньше, из глаз немилосердно текло, Миша уже почти ничего не видел, но все молотил; он никогда потом не мог вспомнить, сколько времени это продолжалось. Прошла целая вечность, пока он обессилел и опустился на ступеньки, привалившись к двери. Прошла еще одна вечность, пока дверь открылась и он получил возможность выпасть наружу. Потом его еще немного попинали в коридоре и отволокли в родную седьмую камеру. Но он этого не помнил.
— Очухался? — спросил Серый, когда Миша открыл глаза.
— А? — Миша недоуменно оглядывался по сторонам. —
Который час?
— Под утро. Не знаю точно.
— А-а… — Миша сел. — А как ты?
— Я в порядке. Кажется, ухо разбили и с ребрами проблемы. А в остальном все ништяк.
Вдоль стены рядком спали уродливые в красном свете губари.
— Нам еще повезло, — сказал Серый. — Бывает гораздо
хуже. Вот, умойся в ведерке и почисти хэбэшку, а то выглядишь, как черт.
Миша с трудом поднялся и подошел к ведру с водой.
— До смены караула надо еще продержаться часов две
надцать. Всего-навсего, — продолжал Серый. — Хотя можешь быть уверен, что нам еще суток по пять накрутят. За нарушение дисциплины. Вечером в караул по гауптвахте заступил автополк.
— Ну, это другое дело, — удовлетворенно заметил Серый после переклички, обычной при сдаче наряда. — этим-то караулом передохнем. А то, когда в карауле ДШБ, кажется, что нас в наемники готовят.
— В какие наемники?
• Ну как же… — Серега подкурил. — В наемники, народные волнения подавлять. Нас все два года бьют, шпыняют, травят, злят, держат впроголодь, чтобы мы были, как бешеные собаки без роду, без племени… Вот ты о чем-нибудь, что происходит на гражданке, знаешь ли? Только то, что политработники тебе рассказывают. То-то и оно! А потом, когда сделают из нас злых дебилов и тыкнут паль
цем в кого надо — мы уж так развлечемся!.. — он сплюнул. — Сам знаешь, в казармах куча героев, которым только дай дорваться!.. Особенно не в родных местах… Караул действительно попался мирный. Губари трепались, сушили портянки, курили, выпуская дым в углах снизу вверх, параллельно стене, чтобы не так было заметно, а когда караул прокричал "отбой", легли спать и спокойно дрыхли до самого подъема. Этим утром выпустили и отправили в часть нескольких из их камеры, в том числе и давешнего азиата. Вместо них посадили нескольких свежих.
После завтрака всех, как обычно, развели на работы. Мишу вооружили лопатой и поставили на рытье траншей, кажется, под телефонный кабель. Рядом стоял выводной, он же часовой — невысокий, коренастый, не то мордвин, не то чуваш с прыщавой физиономией. Метрах в пятидесяти, недалеко от того места, где ограда губы на ладан дышала* работали еще двое губарей под охраной еще одного часового. Они там, кажется, клумбу разбивали. В поле зрения Миши они были не часто — только тогда, когда он останавливался передохнуть. Когда Миша разогнулся в очередной раз, он увидел, что часовой лупит за что-то одного из губарей — беззащитного солобона, кажется, из артполка — прикладом. Мише, если честно, было плевать. Он снова нагнулся и воткнул лопату в землю. Прошло несколько минут, как вдруг Миша услышал крики и скрежет затвора. Часовой рядом задвигался и рванул с плеча автомат. Миша поднял голову. Воспользовавшись тем, что часовой отвернулся, чтобы защититься от ветра, прикуривая сигарету, артполковский солобон тихонько подкрался к ограде, протиснулся сквозь щель в полусгнивших досках и был таков. И вот теперь часовой — со все еще торчащей изо рта неподкуренной сигаретой — просунул ствол автомата в щель в ограде и целился. Щелкнула очередь. Часовой опустил автомат и тупо уставился туда, за ограду. От здания губы уже бежал, размахивая пистолетом, начкар, а за ним гурьбой — караульные. Губарей тут же загнали в камеру. На сегодня работа, кажется, была закончена. Вечером губари узнали, что часовой убил солобона. Наповал. Теперь наверняка в отпуск поедет "за проявленную бдительность", лениво судачили губари. "Ну, я бы не стал бегать, — думал Миша, сидя под стенкой и посасывая протянутый Серым бычок. — Если бы мне так уж хотелось выступить против всего этого гауптвахтенного бардака, то я бы делал так…" И он хорошенько обдумал, что бы стоило предпринять: делать все равно было нечего.