Шея жирафа - Юдит Шалански

Дальше по рядам. Контроль необходим. Кто-то вздохнул. На кого опять Том похож. Бесформенный мешок. Лаура прижимается грудью к краю стола. То ли нервничает, то ли важничает. Кевин начеку. Кольцо в носу на расстоянии едва ли ладони от листка, осторожные повороты головы. Готовится списывать. Но Фердинанд сидит слишком далеко. Расстояние между ними больше, чем любая индивидуальная дистанция.

– Кевин, можете не стараться. Почерк Фердинанда даже я не могу разобрать.

Все обернулись на Кевина. Стадный инстинкт. Немного пошутить, чтобы разрядить обстановку. Она же не зверь. И вот он уже собрался, смотрит сосредоточенно в свой листок.

А откуда, собственно, эта монстера? Может, подарили? Но кто? Времена, когда учителям дарили подарки, давно прошли. Рук не хватало, чтобы удержать все букеты в День учителя. Двенадцатого июня. Чудесное время. Все цветет. Больше всего пионов. В учительской – море цветов. Предписанные жесты тоже чего-то стоили.

А вот и Якоб, этот изнеженный очкарик. Прямая, как свеча, спина. Как у конфирманта. Первое же задание пропустил. Это даже не наглость, это провокация. Ему абсолютно все равно. Он покончил со своей жизнью еще до того, как она началась. Смирился со всем, с контрольными без предупреждения и со строгими оценками. Его все это совершенно не волнует. Он в точности, как его отец, уютный господин, с бородкой правозащитника и. в очках без оправы. Не только близорукость передается по типу доминантного наследования. Демонстрация характеров на каждом родительском. собрании… Главное правило наследования: если дети ужасны, значит, родители еще ужаснее. У них уже в полной мере оформились те качества, которые в их потомках пока еще тихо дремлют. Сумасбродная мать Табеи. Само собой, мать-одиночка. И какая только муха ее укусила. Постоянно всех перебивает. Утверждает, что каждый ребенок – это совершенно особый индивидуум, но прежде всего – ее ребенок. Да что вы говорите! Жалкая попытка повысить значимость собственной неудавшейся жизни за счет менее неудавшегося потомства. Вперед, в атаку. Ребенок – это ее капиталовложение. Наследственный капитал – единственная инвестиция в будущее. Все надеются, что новая комбинация собственных генов окажется более удачной и свет этого успеха озарит дарителей. Особенно если второй носитель наследственной информации сделал ноги.

В воздухе в буквальном смысле слова пахло сосредоточенностью. Потоотделение. Попытка вспомнить забытое. Память может быть обманчивой. Память обманчива. Мозг полон белых пятен. Horror vacui [2] Природа не терпит пустоты.

Какие растерянные у них лица. Какие несчастные. «Назовите четыре рецессивных признака и четыре доминантных наследственных заболевания!» Они же все это проходили. Это же так просто. Таких заболеваний сколько угодно. Взять хотя бы пальцы рук: полидактилия, брахидактилия, арахнодактилия. В следующем задании даже приводится генеалогическое древо семьи с полидактилией, а рядом – черно-белая фотография. Отец и трое детей, демонстрирующие свои вампирские пальцы, тыльной стороной кисти вперед, взгляд прямо, в камеру. Из старого учебника биологии. Тридцатых годов. Добавить немного комнаты ужасов не помешает. Ярмарочное веселье. Экзотические уроды. Сморщенные существа в собственном соку. Альбиносы, волосатые люди, девочка, покрытая шерстью, женщины с бородой, дама без нижней части тела. Мальчик с ее улицы, ее детские воспоминания. Кривой Решке. Он жил вместе с матерью в развалившемся фахверковом доме. Маленький горбун в обносках. Обтрепанные манжеты винно-красной шелковой рубашки. На горбе рубашка натягивалась. Он был похож на обезьяну. Шеи нет, согнут вперед, плечи задраны. Видимо, из-за горба. В огромной руке – авоська, волочащаяся по брусчатке. Сколько ему лет, определить было невозможно. Могло быть сколько угодно. Огромный ребенок. Или старик с мальчишеским лицом. Что такое норма, понимаешь, лишь когда сталкиваешься с отклонениями. Уродства необходимы, чтобы распознать, что есть здоровье. Слово «монстр» происходит от слова «monstrare» [3] . Наглядность – это главное.

А что показывают сегодняшние учебники биологии? Абстрактные картинки. Гладко отполированные модели двойной закручивающейся спирали. Изображения, полученные при помощи растрового электронного микроскопа. Черно-белое групповое фото двадцати трех пар хромосом-сосисок, из которых мы все состоим. Сморщенные горошины. Монаха Менделя в тонких очках и с толстой цепью. Тупую овцу Долли. И пару пожилых близнецов в синих фраках, демонстрирующих свою однояйцевость. Природные клоны. Потомство с одинаковой наследственностью, может, и. полезно для науки, но ей такого счастья не надо. Кормить одно и то же наследственное вещество дважды? Этого еще не хватало. А ведь гинеколог сначала предполагал, что у нее будет двойня, потому что живот был таким огромным. Хотя, если бы у Клаудии была сестра-близнец, может, она бы не уехала? И естественно, в каждом учебнике – муха дрозофила, гербовое животное всех генетиков. Уж эта-то никогда не вымрет. Легко разводить, легко содержать. Гнилые фрукты есть в каждом доме. Модельный организм – Drosophila melanogaster [4] . Смена поколений каждые две недели, огромное потомство, всего четыре хромосомы. И наследственные признаки легко определяются. При помощи лупы, на усыпленных животных. Тогда, на семинарском занятии, на каждом столе стояли колбы Эрленмейера, закрытые ватной пробкой. Внутри – бесчисленные дрозофилы, разнообразнейшие мутанты. Исследователям требовались порой годы, чтобы их вывести, но процесс можно было и ускорить с помощью рентгеновского облучения. Глаза, как у инопланетян. Красные или белые. Тело, как шахматная доска. Рудиментарные крылья. Крошечные волоски. Они должны были усыпить мушек и на белом листе бумаги рассортировать их по признакам. Но если дать слишком много эфира, мушки гибнут. Слишком мало – просыпаются раньше времени и улетают. Потери были большими, и это испортило ей результат. Ее подопытные животные или умерли, или дезертировали. Менделю с его горохом было проще. Природа хочет говорить с нами посредством эксперимента. Но каждый эксперимент живет своей собственной жизнью.

В разделе о наследственных заболеваниях было одно-единственное фото. На нем – улыбающийся монголоидный ребенок, на руке сидит бабочка. Похожа на капустницу. Не могли найти другой фотографии. К чему это? Вредитель и урод. Раньше это заболевание еще называли монгольским идиотизмом… Но сегодня, так говорить запрещено. И чего только не запретили говорить: негры, азиаты, цыгане, карлики, калеки, умственно отсталые. Как будто это кому-нибудь поможет. Язык ведь и существует для того, чтобы называть вещи своими именами. Беспозвоночных же тоже называют беспозвоночными. Всегда существовало что-нибудь, о чем запрещено было говорить. Например, о том, что в Советском Союзе были люди разных национальностей. Нет, ведь это все советские люди. Недавно выяснилось, что не должно быть человеческих рас. Только слепой может отрицать их наличие. Очевидно же, что негр отличается от эскимоса. Если существуют породы коров, то существуют и человеческие расы. Даже законы Менделя теперь стали просто правилами. Все заболевания теперь – только синдромы, названные именами тех, кто их открыл. Как острова. Знамена, водруженные в больных телах. Бессмертие благодаря диагнозу. Даун, Марфан, Тернер, Хантингтон. И никакого намека на то, какой это ужас: слабоумие, карликовость, плоскостопие, бесплодие. Наследственная пляска святого Витта. Ранняя, смерть. Жизнь, закончившаяся в сорок лет. Как будто в других случаях она заканчивается позже. Это правило действительно для всех. По крайней мере, для всех женщин. Треть всей жизни разбазаривается просто так. Пострепродуктивное выживание. Характерно только для человека. Гены перезимовывают в нашем теле до лучших времен. До нового начала, которое однажды, может быть, наступит. Дефекты, которые мы таскаем с собой. Генетика – вещь драматическая.

Интереснее всего – рецессивный тип наследования. Наследство есть, но его не видно. А потом вдруг возьмет и обнаружится. Как в детективном романе. Открытые раны. Кровь не свертывается. Раньше она заставляла учеников срисовывать генеалогическое древо европейских династий… Начиная с Виктории, и почти, до настоящего времени. Разветвленные линии. Фантастический пример гоносомного наследования. Ей приходилось раскладывать доску, чтобы уместить всех. Первую носительницу, ее дочерей и внучек. Все они были здоровы. Но с хорошеньким «наследством». По всей Европе наследили. Виноватые матери и их рано ушедшие сыновья. Выделены красным мелом. Половина мальчиков из-за этого умерла. Безобидные падения. Небольшие автомобильные аварии. Легкие царапины. Внутренние кровотечения. Консервированной крови не было. Последний царевич. Жизнь, висевшая на волоске. Даже без революции.

Слухи об этой схеме распространились по школе, и ее вызвали к директору школы Хагедорн. Пришлось выслушивать обвинения в том, что она якобы агент классового врага. Приспешница контрреволюции, реваншизма. Это нужно было видеть! Как будто она прилюдно размахивала знаменем Померании. Ну, разумеется: свежие гены могут быть только у коммунистов. Но Хагедорн ничего не мог с ней сделать. Ведь она представила биологическое доказательство того, что аристократия истребила себя намеренными инбридинговыми браками. Она же не знала тогда, что короли все еще существуют. Сказочные персонажи. Герои чехословацких детских фильмов. Но прогрессирующая редукция предков – это факт. Скаковых лошадей они умеют разводить, а вот с престолонаследниками у них не складывается. Такая вот генетическая наивность. Они же всегда следили за чистотой крови, а не за геномом. Говорили, что кривой Решке тоже был родом из католической деревни, где все спаривались между собой, до войны. Усиление нежелательных признаков. Инбридинговая депрессия, всегда проявляется сначала в области, рта. Вот у Габсбургов была абсолютно деформирована нижняя челюсть. У страусов дряблые клювы. Просто в стране пока еще недостаточно племенных производителей. Не знаешь, какие птицы тебе достаются. Приходится спаривать животных неизвестного происхождения. Игра в жмурки. Это не селекция. Селекция возможна, только когда известно, какое яйцо от каких родителей. По крайней мере, самцы еще способны покрывать самок. Пусть даже в присутствии Вольфганга. Вольная случка. У каждого самца – по две самки. Жена главная и жена дополнительная. Вечное трио. Страусы живут по трое. Самцы высиживают птенцов ночью, самки – днем. Как просто все можно устроить.