Земли, люди - Марк Алданов

Покушеній на жизнь Альфонса XIII было вообще довольно много. Такъ, за годъ до войны, когда король проѣзжалъ верхомъ по одной изъ Мадридскихъ улицъ, къ нему подошелъ анархистъ Санчесъ Аллегре и три раза, съ четырехъ шаговъ разстоянія, выстрѣлилъ въ него изъ револьвера. Король и на этотъ разъ проявилъ замѣчательное самообладаніе: увидѣвъ наведенный на него револьверъ, онъ мгновенно поднялъ на дыбы лошадь, — всѣ три пули попали въ нее. Это покушеніе произошло вскорѣ послѣ упомянутой выше бесѣды короля съ Азкарате и вызвало особенное негодованіе въ лѣвыхъ кругахъ. Лидеръ республиканско-соціалистическаго блока пріѣхалъ во дворецъ и просилъ передать королю его искреннее сочувствіе.

V.

Бомба, брошенная Матео Морралемъ въ свадебный поѣздъ испанскаго короля, имѣла косвенныя и отдаленныя послѣдствія, надѣлавшія въ мірѣ гораздо больше шума, чѣмъ самое покушеніе. Слѣдствіе выяснило, что, за три года до своего дѣла, Морраль служилъ въ книгоиздательствѣ, во главѣ котораго стоялъ Францискъ Ферреръ.

Теперь это имя забыто. Но было время, когда его съ волненіемъ повторялъ буквально весь міръ. Ферреръ былъ замѣчательный человѣкъ. Словомъ «идеалистъ» съ давнихъ поръ злоупотребляютъ, — нѣкій иностранный публицистъ, повидимому, человѣкъ освѣдомленный и умница, недавно назвалъ идеалистомъ Литвинова. Однако, изъ злоупотребленій пріѣвшимся словомъ еще никакъ не слѣдуетъ, что ему ничто въ жизни не соотвѣтствуетъ. Францискъ Ферреръ, посвятившій себя народному образованію и создавшій «свободную школу», тоже давнымъ давно забытую, былъ идеалистомъ, въ самомъ настоящемъ смыслѣ слова. По складу ума и характера, онъ нѣсколько напоминалъ П. А. Кропоткина, взглядовъ держался радикальныхъ и восторженныхъ, а по натурѣ былъ человѣкъ умѣренный и кроткій. Такимъ людямъ не слѣдуетъ жить очень долго, ибо на старости къ нимъ можетъ быть отнесено мудрое слово Апокалипсиса: «Но имѣю противъ тебя то, что ты оставилъ первую любовь твою». Въ русскомъ князѣ-анархистѣ за страшными словами скрывался добрый (очень добрый) кадетъ, — да собственно съ 1914 года больше и не очень скрывался: Кропоткинъ вѣдь со времени войны свой анархизмъ извлекалъ на свѣтъ Божій рѣдко, только въ торжественныхъ случаяхъ.

Ферреру до старости дожить не довелось. По причинамъ, на которыхъ останавливаться не стоитъ, его ненавидѣли всѣ испанскіе реакціонеры. Онъ былъ оправданъ по дѣлу Морраля, — трудно было осудить человѣка за то, что работавшій когда-то въ его книгоиздательствѣ служащій совершилъ тяжкое преступле ніе. Но нѣсколько позднѣе, въ связи съ очередными безпорядками въ Барселонѣ, Феррера снова арестовали и предали суду, который безъ всякой вины приговорилъ его къ смертной казни. Францискъ Ферреръ былъ разстрѣлянъ 13 октября 1909 года. Его процессъ и казнь вызвали въ Европѣ всеобщее бурное, вполнѣ заслуженное негодованіе.

Дѣло было возмутительное, что и говорить. Но теперь, послѣ дѣлъ, творящихся въ Россіи уже четырнадцать лѣтъ, и при достаточно выяснившемся отношеніи къ нимъ «цивилизованнаго міра», съ горькой усмѣшкой перечитываешь старыя изданія, въ которыхъ описывается откликъ европейскаго общественнаго мнѣнія на казнь Франциска Феррера. Англійскія, французскія, нѣмецкія газеты — и соціалистическія, и либеральныя, и даже консервативныя, — печатали изо дня въ день громовыя статьи. Во всѣхъ столицахъ Европы, при переполненныхъ залахъ, шли митинги протеста. Надъ народными домами были подняты траурные флаги. Знаменитые писатели, во главѣ съ Анатолемъ Франсомъ, подписывали воззванія. Въ Бельгіи постановлено было бойкотировать испанскіе товары. Сходныя постановленія принимались въ другихъ странахъ. Всего больше волновалась либеральная Италія. Итальянскіе муниципалитеты вынесли резолюцію о «гнусной попыткѣ раздавить вѣчные принципы свободной мысли и свободнаго человѣческаго слова». Итальянскіе рабочіе забастовали. Въ Пизѣ магазины закрылись, вывѣсивъ надпись: «Закрыто по случаю мірового траура». Много улицъ было названо именемъ Франциска Феррера.

Какъ онѣ называются теперь? И всѣ ли будущіе диктаторы приняли тогда участіе въ манифестаціяхъ, связанныхъ съ покушеніемъ на свободное человѣческое слово? Пролилъ ли, напримѣръ, слезу гуманный Талаатъ? Что писалъ Ленинъ? На какомъ митингѣ говорилъ Троцкій? Читалъ ли Дзержинскій рефератъ о новомъ звѣрствѣ испанской буржуазіи? Закрылъ ли, по случаю мірового траура, свою лавку молодой Бэла Кунъ? Перебирая эти странныя воспоминанія, я невольно съ изумленіемъ себя спрашиваю: было это или не было? И какъ же это объяснить? Неужели тогда было обманомъ все по всей линіи — отъ Анатоля Франса до лавочниковъ Пизы? Или за два десятилѣтія, правда, довольно обильныя событіями, человѣчество такъ далеко ушло впередъ?

Добавлю однако, что главное негодованіе Европы, въ связи съ дѣломъ Феррера, было направлено не противъ короля, а противъ правительства Испаніи. Министръ-президентъ Маура отказался представить королю предложеніе о помилованіи Феррера. Альфонсъ XIII сослался на долгъ конституціоннаго монарха, запрещавшій ему дѣйствовать наперекоръ волѣ парламентскаго правительства. Вдобавокъ, было достаточно ясно, что прямой расчетъ предписывалъ испанскому королю помилованіе. Со всѣмъ тѣмъ, отношеніе Европы къ королю Альфонсу XIII нѣсколько перемѣнилось. Больше о немъ никто не писалъ книгъ «Un rоі bіеn-аіmé».

Потомъ дѣло Феррера было забыто. Началась міровая война. Король Альфонсъ велъ себя весьма осторожно. Французы считали его франкофиломъ, нѣмцы германофиломъ, — должно быть, за исключеніемъ очень освѣдомленныхъ французовъ и нѣмцевъ, которые могли считать его только ловкимъ политикомъ. «Двуличіе» короля впослѣдствіи разоблачилъ Бласко Ибаньесъ въ своемъ памфлетѣ, мѣстами сильномъ и убѣдительномъ, мѣстами грубомъ и смѣшномъ. Въ этомъ разоблаченіи есть и нѣкоторая доля наивности. Почти всѣ виды нейтралитета въ пору войны прикрывали приблизительно одно и то же. Испанія въ 1914-18 годахъ дѣлала золотыя дѣла. Король Альфонсъ XIII, вдобавокъ никогда не клявшійся въ вѣрности до гроба ни той, ни другой коалиціи, началъ давать уроки реальной политики лѣтъ на десять раньше, чѣмъ, напримѣръ, идеалисты изъ Второго Интернаціонала, которые впервые стыдливо поснимали съ себя фиговые листочки лишь послѣ войны, когда дѣло коснулось Россіи. Альфонсъ XII имѣетъ передъ ними одно безспорное преимущество: онъ хоть не твердилъ десятилѣтіями о своемъ идеализмѣ.

VI.

Здѣсь, въ психологическомъ этюдѣ, по старинному обычаю біографовъ, надо было бы отмѣтить, что въ королѣ «медленно назрѣвалъ кризисъ», или, что въ немъ «шла внутренняя эволюція», — это собственно можно всегда сказать едва ли не о любомъ человѣкѣ, безъ большого риска ошибиться. Менѣе элементарный психологическій анализъ, вѣроятно, обнаружилъ бы одновременное существованіе двухъ міровъ въ душѣ одного человѣка. Былъ умный, либеральный, современный король, искусно и тактично выполнявшій свое конституціонное ремесло. И былъ другой человѣкъ, послѣдній Бурбонъ-Габсбургъ, тяготившійся безвластной фикціей правленія, въ душѣ ненавидѣвшій и презиравшій конституцію, либерализмъ, все современное, а иногда и проговаривавшійся о своихъ затаенныхъ чувствахъ. Либеральный король, напримѣръ, очень любезно принималъ у себя во дворцѣ заѣзжихъ новыхъ богачей изъ Аргентины, Чили или Мексики, восторгался «Заатлантической Испаніей» и дарилъ свои фотографіи очарованнымъ гостямъ. Тотъ другой человѣкъ съ презрѣніемъ называлъ этихъ людей «индѣйцами» и говорилъ, что за ихъ нарядами, за драгоцѣнностями ихъ дамъ ему представляются продѣтыя въ носъ кольца и подвязанные къ поясу скальпы. Либеральный король безпрекословно подписывалъ бумаги, которыя подавали ему министры изъ парламентскихъ дѣятелей. Тотъ другой думалъ (а гораздо позднѣе и сказалъ), что, за нѣкоторыми исключеніями, его министры были мошенники, да вдобавокъ въ большинствѣ и дураки. Либеральный король разсматривалъ себя, какъ президента республики. Тотъ другой въ душѣ вынашивалъ (и впослѣдствіи, въ пору диктатуры, въ знаменитой рѣчи передъ папой высказалъ) чисто-средневѣковую философско-политическую доктрину, отъ которой не отказался бы ни одинъ изъ первыхъ Бурбоновъ и ни одинъ изъ первыхъ Габсбурговъ. Въ видимый міръ внезапно врывается міръ невидимый, человѣкомъ овладѣваетъ страстное желаніе поиграть въ другую игру. Біографы поэтовъ это называютъ кризисомъ и обычно толкуютъ съ почтительнымъ одобреніемъ. Въ политикѣ это называется перемѣной взглядовъ и только терпится очень строгими людьми.

Бранить политическаго дѣятеля за перемѣну взглядовъ занятіе весьма праздное, явно требующее избытка свободнаго времени. Обычно перемѣна взглядовъ почти не останавливаетъ и вниманія. Вотъ, напримѣръ, если бы Ганди сталъ биржевикомъ или Ллойдъ- Джорджъ генераломъ ордена іезуитовъ, это еще могло бы поразить лѣнивое человѣческое воображеніе. Кинематографическаго пріема au ralenti политическая мысль не пріемлетъ.