Гарри Поттер и Змей Слизерина - Мышь88

— Гарри, вот это сюрприз! Впрочем, этого следовало ожидать, — она нежно расцеловала его в обе щеки и без дальнейших слов протянула ему ребенка.

Тедди удивленно уставился на своего крестного. Через секунду его глаза стали зелеными, а волосы — черными, как у Гарри. Он улыбнулся в ответ на улыбку Гарри и подмигнул ему. Гарри держал это прекрасное существо, смотрел на него и чего‑то не мог понять. Чего именно — этого он не знал. Но через несколько мгновений до него дошло: он просто не мог повзрослеть так быстро, как этого от него хотели, хоть он и чувствовал себя как никогда взрослым. Он не разбирался в тонкостях, да и не хотел этого, он только ощущал тепло и пустоту в своем сердце и был переполнен этими двумя чувствами. Тедди сделал серьезное лицо; Гарри, поняв, что эта мина — некое отражение его самого, передал дитя обратно бабушке. Та кивнула понимающе и жестом пригласила его пройти в гостиную.

Долго он не задерживался. Рон и Гермиона сказали, что будут ждать его в Косом переулке, а это означало, что у него еще оставалось время упаковать вещи. Это было страшной несправедливостью, что семестр начинался для них троих раньше, чем для всех остальных, потому что они так много пропустили. Он предпочел бы остаться здесь, в Лондоне… хотя бы ненадолго.

Кричер очень огорчился, застав хозяина за сборами.

— Кричер, ты же знаешь, мне дозволено приезжать домой по выходным. Если хочешь, приходи навестить меня в Хогвартсе.

Он хотел лишь немного утешить Кричера, но тому этого хватило для столь бурной радости, что некоторые из вещей Гарри оказались вместо чемодана в противоположных частях комнаты.

— Не прыгай так высоко, пожалуйста, — попросил его Гарри, эльф отвесил ему поклон и, довольно бормоча, вышел из комнаты.

Покончив с уборкой и втиснув, наконец, все необходимое в чемодан, Гарри уселся на кровать, некогда принадлежавшую Сириусу. Дневной свет проникал сквозь занавески в комнату и окрашивал все в желто–оранжевый цвет. Тишина медленно выползала из углов, поглощала все и осторожно покрывала своей непроницаемой тайной. Гарри, продолжая думать о предстоящем возвращении, завернул метлу в плотную бумагу и огляделся. Комната производила унылое и какое‑то сырое впечатление, сразу было видно, что ее покинули, на короткое время, но все же покинули…

Часы пробили три, Гарри заставил себя спуститься вниз. Простившись с Кричером, он хлопнул входной дверью и сразу вдохнул свежий морозный воздух. Тяжелые серые облака плыли по небу, солнца не было видно. Гарри никогда не считал себя суеверным, но это почему‑то показалось ему плохим знаком. Хотя он, в любом случае, получал не больно‑то много хороших новостей в последнее время.

Он двинулся в путь очень быстро, совсем не желая этого, на самом деле он никуда не спешил. Но что‑то новое чудилось ему в этом воздухе, какая‑то опасность или… «Совсем свихнулся со всей этой чепухой! А еще осуждал профессора Трелони!» — обругал он себя и стал еще быстрее приближаться к своей цели, к разбитой витрине с отвратительным манекеном. Возможно, манекен получил особые указания, потому что Гарри сразу же увидел на нем большую табличку, которой раньше не было: «Госпиталь св. Мунго. Магические заболевания и повреждения». В регистратуре молодая медсестра сказала, что ему следует идти на пятый этаж. Такова была инструкция, в то время как он знал все наизусть: эти стены, этих сестер, эти слова, этих целителей — однообразие вызывало у него отвращение. Как человек только мог находиться в таком месте и, тем не менее, бороться за жизнь? Боролась ли она еще?

Гарри побежал. В коридоре он врезался прямо в одного из главных целителей, с которым был хорошо знаком. Отпрянув от него, Гарри откашлялся:

— О, извините, мистер Хессенберг! Я не видел Вас, честно… Как она?

— Так же, как и вчера, и позавчера, и до этого. Это не поможет, мой мальчик, если Вы будете постоянно бегать сюда и не будете толком спать. Я это вижу: у Вас мешки под глазами.

— Я в полном порядке, спасибо. Но… Вы же можете что‑нибудь предпринять. Вы же сказали, что Вы вместе с целым коллективом специалистов работаете над этим. Что‑то же должно было уже из этого выйти.

— Должно, но не вышло. Я уже много раз Вам говорил, что это не так просто. Неизвестное проклятие так и осталось неизвестным, мы перепробовали уже все средства. Был собран целый консилиум медиков из разных стран. Поверьте, эти люди регулярно пополняют и совершенствуют свои познания в медицине и науке исцеления, среди них есть сильные волшебники, но…

— Значит, не такие уж они и сильные, если оказались слабее Беллатриссы Лестрейндж! — крикнул Гарри, но тут же взял себя в руки: — Извините!

— Вы слишком импульсивны, в этом все дело. Но Вас можно понять. Видите ли, существуют проклятия, которые ни один из ныне живущих волшебников применить или отразить не может. Если какой‑нибудь очень сильный темный волшебник изобретает смертельное проклятие, хуже этого ничего себе представить нельзя. То, что Джинни Уизли до сих пор жива, можно назвать чудом, хотя я и этого не стал бы утверждать с уверенностью. То есть, здесь есть и отрицательная сторона: ведь это даже хуже, чем кома. Мы осматривали ее много раз, и очень тщательно. Никаких признаков жизни, кроме одного: ее сердце бьется один раз в три минуты. Как она при этом дышит и получает необходимое количество крови во все органы — специалисты только разводят руками. Мы пытались искусственно привести сердце в обычный ритм, но тщетно. Позвольте напомнить, что феномен Темного Лорда еще очень плохо изучен. Многие из его Пожирателей Смерти применяли весьма своеобразные проклятия, его или личного изобретения. До сих пор почти все их удавалось обезвредить или ослабить. Здесь же мы имеем дело с чем‑то иным. Я могу посоветовать Вам одно: крепитесь. Надеяться стоит всегда, но никогда не следует ощущать свою надежду последней.

— Спасибо, я знаю.

— Тогда не теряйте надежды, мой мальчик. Она не потеряла свою, если еще борется.

Гарри молча кивнул, внутри все было пусто и как бы болело. Чего он, собственно, ожидал? Что произойдет чудо? Многие полагают, что он сам, своего рода, чудесное явление. Сама мысль об этом была невыносимой. Он… победитель… Но ведь он не сумел сохранить всех! А Волдеморт вообще был побежден по чистой случайности, сам Гарри никогда бы до этого всего не дошел, если бы ему не помогали. В действительности он ничего особенного собой не представлял, и, когда он стоял у кровати Джинни, вглядываясь в ее бледное лицо, искренне не мог понять, что в нем так восхищало Дамблдора. Ах, ну да, способность любить. Но разве те, кто умер за него, кто пострадал за него, кто лишился родных из‑за него, разве они не любили? И по какой шкале все это вообще можно измерить? Пережитая им клиническая смерть многое показала ему, но теперь все казалось бесполезным. Джинни лежала на белой чистой простыне, в белой чистой рубашке, все вокруг было таким ужасно чистым, что Гарри мог смотреть только на нее. Семь месяцев ожидания. А потом их будет все больше и больше. И все время ему придется слышать голос Хессенберга: «Неизвестное проклятие, знаете ли. Но нужно держаться, мой мальчик». Гарри чувствовал себя так, как будто все силы из него просто–напросто выкачали. Он сидел на краю кровати и держал холодную, как снег, руку Джинни в своей. Он делал это каждый раз при посещении, как будто мог ее таким образом согреть и оживить. На этот раз также ничего не произошло. Гарри взглянул в окно, за которым кружились белые снежные хлопья — в их вальсе не было ничего утешающего, только безнадежность и глухое беспокойство. Он уже не знал, зачем он снова и снова приходил сюда. Миссис Уизли сказала Рону, что это слишком часто. Может быть, она права? Но он не мог от этого отказаться и одновременно не мог это больше выносить. Он погладил медные волосы. Джинни до странности напоминала ему его мать. Правда, ее глаза были карими, но Гарри все равно не мог их больше видеть. Он привык тихо разговаривать с Джинни. Слова уже долгое время выходили какими‑то пустыми и утомленными, но он все же еще надеялся, что когда‑нибудь она его услышит.