Посмертное слово - Энн Грэнджер

— Сейчас принесу, — пообещал он.

Мередит смотрела, как Мервин Поллард пробирается по переполненному бару. Крыша была низкая, с дубовыми балками, а владелец паба отличался очень высоким ростом и длинными руками и ногами — настоящий великан. Казалось, ему не пристало заниматься черной работой, например убирать со столов. Тарелки в его лопатообразных руках выглядели маленькими и хрупкими. Взгляд Мередит упал на объявление у входа, напоминающее посетителям о низкой притолоке. Как в нем остроумно объявлялось, «пригнитесь, чтобы потом не жаловаться». Сам Мервин, чтобы каждую минуту не ударяться головой, двигался весьма любопытно. Он ходил, склонив голову набок и задрав одно плечо выше другого, отчего очень напоминал Игоря, слугу Франкенштейна, каким его изображали в старых фильмах. Он скрылся за дверью, за которой, видимо, находилась кухня. Вскоре послышались добродушные шутки, которыми он обменивался с обладательницей визгливого женского голоса.

Дождавшись, когда Мервин скроется из вида, Уинн возобновила атаку. Она раскраснелась — отчасти от переживаний, а отчасти от выпитого джина-тоника. Прическа у нее снова растрепалась. Казалось, сейчас все шпильки попадают на стол.

— Послушайте, Алан! — пылко заговорила она. — Я изо всех сил старалась не выдать всего, что я думаю. Мне хотелось, чтобы вы пришли к тому же выводу, что и я, самостоятельно. Вот почему я изложила вам голые факты и дала время на размышление. Как у вас говорится, я изо всех сил старалась не задавать свидетелю наводящих вопросов. Мне показалось, что вы, страж порядка с огромным опытом работы, тут же поймете, что я имею в виду! — Из прически выбилась седая прядь и повисла у нее перед носом. Уинн сердито отбросила ее назад.

— Но ведь вы не даете мне прийти к собственному выводу, — заметил Алан. — Вы всячески пытаетесь навязать мне свою точку зрения!

— Я много лет проработала в журналистике! — парировала Уинн. — Нюхом чую, когда дело нечисто. И вы, полицейский, должны чувствовать то же самое!

— Уинн, вы всегда отдавали материал в печать, не проверив предварительно все факты?

— Нет, конечно! — обиделась Уинн.

Шпильки снова угрожающе задрожали; одна высунулась из пучка под очень опасным углом. Мередит как завороженная наблюдала за шпилькой: упадет — не упадет?

— Так вот, я тоже… то есть я никогда не пускался в погоню, не имея на руках каких-либо доказательств. А у вас, Уинн, никаких доказательств нет!

Опять знакомые упрямые нотки, подумала Мередит. Неужели он в самом деле задумал купить «Грачи»? Нет, наверное, поддался минутной слабости. Дом, конечно, очень красивый…

Она вздохнула.

Уинн, казалось, вот-вот раздосадованно вскочит на ноги, но ей помешал Мервин Поллард. Он принес поднос и расставил перед ними напитки, ухитрившись перепутать все заказы. Когда он, привычно склонив голову набок, зашаркал прочь, они поспешно поменялись: Уинн отдала сидр Мередит и взяла у Маркби свой джин-тоник, Мередит отдала Алану его пиво.

Уинн воспользовалась временным затишьем, чтобы снова ринуться в бой:

— Алан, но ведь вы же не станете отрицать, что Оливия вела себя очень странно. Похоже, у нас, в Парслоу-Сент-Джон, она от кого-то пряталась! Вот именно — пряталась!

— «Хочу один остаться…» — преувеличенно театрально процитировал Маркби.

— Могли бы отнестись к моим словам и посерьезнее! Хотя бы только из вежливости.

— Извините, Уинн! — пробормотал пристыженный Маркби.

Наклонившись к нему, Уинн зловеще прошептала:

— Она чего-то боялась, но от судьбы, как говорится, не уйдешь!

— О чем вы? Ох, Уинн, простите еще раз. По-моему, вы и сами прекрасно понимаете, что ничем не можете доказать собственные подозрения!

— Не верю, — решительно продолжала Уинн, — что она упала с лестницы случайно. Я знаю, у нее отрывалась подошва на тапке, но ведь она ходила в одних и тех же тапках много лет — и ничего. И потом, мы не знаем, сильно ли отрывалась подошва. Я вот что имею в виду: если она не сама упала, а ей помогли, убийца первым делом непременно оторвал бы подошву побольше. А потом надломил бы балясину на верхней площадке. Алан, она могла упасть в любое время, а упала в конце недели, и нашли ее только в понедельник. Не верю!

— Такие совпадения случаются. Она была очень стара и, наверное, ходила с трудом — отрывалась у нее подошва или нет. Кроме того, на дознании должны были рассмотреть все подозрительные обстоятельства. Если бы у коронера возникли вопросы, он бы непременно дал делу ход. Видимо, никаких сомнений ни у кого не возникло. Ну а насчет того, что она якобы пряталась… Я бы так не сказал. Разумеется, Оливию Смитон можно назвать пожилой затворницей. Она потеряла свою подругу и компаньонку, а еще раньше лишилась мужа. Вот и решила продолжать жить без общества. Возможно, не смогла смириться еще с одной потерей. Кстати, не заметили ли вы, что в последние годы жизни она была особенно несчастна?

— Кто-нибудь хочет послушать мое мнение? — негромко спросила Мередит.

Уинн и Алан повернулись к ней в некотором оцепенении и хором извинились.

— Дорогая моя, я вовсе не хотела исключать вас из разговора. — Уинн похлопала ее по плечу.

— Хотя ты сама все время сидела тихо, как мышка, — заметил Алан. — Ну давай, говори!

— Не буду, если вы отнесетесь к моим словам легкомысленно! Я согласна с Уинн: дело серьезное. Мы ведь обсуждаем смерть Оливии Смитон. Разумеется, и ее жизнь тоже. — Мередит нахмурилась. — Но расспросить нам уже некого. Уже поздно. Уинн пыталась что-то узнать у самой Оливии, когда переписывала ее некролог, но ничего не вышло. Я заметила: ни один из вас пока не интересовался возможным мотивом. То есть, Уинн, конечно, задавалась этим вопросом. Она считает, что корни всего надо искать в ее прошлом и так далее. Но я не верю, что кто-то может много лет настолько сильно ненавидеть восьмидесятилетнюю старуху, чтобы спланировать ее убийство! По-моему, тут важно другое. Ее жизнь близилась к концу…

Мередит многозначительно замолчала.

— Продолжай! — сказал Алан, хлебнув пива.

— Что делает человек в конце жизни? Приводит дела в порядок и пересматривает завещание. Не забывайте: Оливия Смитон была очень богата. Кто-то, возможно, питал определенные надежды, в связи с ее завещанием. Но пожилые люди иногда меняют завещания, повинуясь своим капризам. И вот некто, очень нуждавшийся в деньгах и полагавший, что ему (или ей) по завещанию достанется крупный куш, возможно, решил… так сказать, застраховать себя от возможных капризов старушки.

— Но ведь по ее завещанию никто особенно много и не получил, — задумчиво возразила Уинн. — Джули Кромби получила пару тысяч… но у Макса у самого куча денег.

— Значит, предполагаемый наследник заблуждался. По-моему, мою версию стоит проверить, хотя бы только из-за того, что говорила Джанин.

— Когда Оливия сказала ей, что люди плохо обращаются друг с другом?

Алан смотрел на нее в упор.

— Нет! Вспомни, как Джанин уговаривала ее заказать новые тапочки, а также о том, где и когда происходил разговор! — Для вящего эффекта Мередит помолчала. — На кухне в жаркий день, когда Джанин что-то пекла в духовке и все двери и окна были открыты. Их разговор мог подслушать кто угодно, в доме или снаружи, например в саду. И кому-то в голову могла прийти очень скверная мысль…

Маркби закрыл лицо руками. Подняв голову, он сказал:

— И ты не лучше Уинн — извиняться не буду! Да, согласен, всякое бывает. То, что ты говоришь, вполне возможно. Но у нас нет доказательств, что именно так все и было! Мы не знаем, подслушивал ли кто-то их разговор, или даже оказался ли кто-то поблизости и теоретически мог их подслушать!

— Можешь еще раз расспросить Джанин, — предложила Мередит.

— Ну уж нет, только не я! Я здесь совершенно ни при чем!

— Вы еще кое о чем забываете, — встряла в разговор Уинн. — А именно — о пони!

— Господи, опять несчастное животное!

— Да, история очень печальная. Алан, пони кто-то отравил. Пожалуйста, поговорите с Рори Армитиджем! Кто-то здесь ненавидел Оливию и желал ей зла!

Они могли пререкаться бесконечно, но Мередит, оглянувшись в сторону входной двери, вдруг спросила:

— Это еще кто?

Человек, вошедший в «Королевскую голову», занял собой весь квадратный дверной проем. Он и сам был какой-то квадратный, хотя среднего роста, но с крайне мощными плечами, обтянутыми грязноватой фуфайкой. Кроме фуфайки, на незнакомце были такие же грязные вельветовые брюки и крепкие рабочие ботинки. Из выреза фуфайки торчала густая поросль волос. Настоящий Кинг-Конг, только в одежде, подумала Мередит. Однако голова у него оказалась совершенно лысой: на круглом загорелом черепе не росло ни единого волоска. Черты обветренного смуглого лица были какие-то приплюснутые. Губы расползлись в улыбке. Присмотревшись, Мередит решила, что приветливость тут ни при чем. Незнакомец, видимо, все время улыбается — непроизвольно. У него как будто судорогой свело мышцы. Вот страшилище! Если встретить такого на темной улице, можно и испугаться!