Владимир Мономах - Андрей Сахаров

и по рождению, и но чину, и по уму стоит ниже Изя-слава, и Святослав пыжился, надувался, не следил за долом, а следил лишь за тем, как он сам воспринимался сидевшими в шатре князьями и воеводами.

Владимир вспомнил, как Святослав старался выступить вперед, встать перед другими князьями в Софийском храме, и теперь Мономах с сожалением смотрел на болезненные усилия Святослава словом, жестом подчеркнуть свое значение среди других князей Ярославова рода. Рядом с Изяславом сидел его сын Ярополк, а из-за спины Святослава выглядывали его старшие сыновья Глеб, Олег, Давид и Роман. Глеб привел с.собой тмутараканскую дружину, остальные Святославичи еще не имели столов и поэтому особенно заносчиво поглядывали на Ярополка Изяславича и Владимира Моиомаха. Святославичи пошли в отца - завистливые, тщеславные, себялюбивые. Владимир с интересом смотрел на своих двоюродных братьев. Оп был младшим среди них. И вдруг у него промелькнула мысль, и он даже вздрогнул, будто укололся об нее -~ так это сколько же ждать ому, Мономаху, внуку византийского императора, первенства в этом многоликом роде? Ведь он среди них самый молодой и. сын самого молодого Яросланпча. По он тут же прогнал эту непрошеную опасную думу и стал слушать, о чем советовались князья.

Минчане затворились, и теперь город можно было взять только приступом. Изяслав еще говорил о переговорах, о том, что надо бы минчан привлечь на свою сторону, оторвать их от Всеслава, наобещать вольности и свободы, Святослав же не хотел слышать ни о каком мирном исходе дела, значительно поджимал губы, делая продуманные перерывы между своими словами, оп пе торопясь доказывал, что надо разорить Всеславовы города, выбить из-под него опору, избить людей, чтобы не смог он впредь из них набирать свои рати. «На щит, на щит» надо брать Минск», - напыщенно закончил Святослаа. И вместе с его последними словами согласно затрясли головами его сыновья, и уже умудренный жизнью Глеб, и совсем еще молодой Роман. Олег же, почти одногодок Владимира, лишь победно поглядывал по сторонам.

Всеволод молчал, и Владимир понимал, что отцу не хочется ссориться с братьями, что он давно уже устал от их бесконечных жалоб друг на друга и препирательств. Миром так миром, на щит - так на щит; Всеволоду, кажется, было все равно. Раз уж переяславско-ростово-суздальская рать вошла в полоцкие пределы, то теперь надо доводить дело до конца, иначе от Всеслава не будет спасения.

Победил, как всегда, настырный, хорошо все рассчитавший Святослав. Недовольный собой и братьями, уступил ему Изяслав, а Всеволод и на этот раз отмолчался.

Решено было во второй день первой педели февраля брать Минск приступом.

Несколько дней подряд воины Ярославичей валили деревья, делали приступные лестницы, готовили тараны, чтобы бить ими в крепостные ворота, и во вторник поутру пошли на приступ.

Напрасно минчане метали в них стрелы, лили сверху кипяток и смолу, отпихивали лестницы баграми, - слишком неравны были силы. Осаждавшие ворвались на крепостные стены, там среди частокола сбили впиз защитников города и следом за ними ворвались на улицы Минска. И сразу же стон повис яад городом. Вошедший в город уже сквозь открытые ворота следом за своей дружиной Владимир с ужасом увидел, как озверелые люди секут но улицам уже не сопротивляющихся минчан, бьют их булавами и мечами, глушат щитами; выламывая двери, врываются в дома, а оттуда вместе с клубами пара, истошными криками вываливают на снег разную рухлядь, тут же хватают и делят ее между собой и отвлекаются от этого дележа, чтобы сразить дерущихся за свое добро жителей. Стоны, крики и рыдания, победные возгласы, проклятия - все это смешалось в едином вздохе взятого на поток города.

Владимир бросился к своему воину, который одной рукой тащил за волосы упирающуюся молодую женщину, а другой нес узел с наспех набитым в пего добром. Женщина кричала истошным голосом, рвалась прочь, а воин лишь крепче схватывал ее распущенные волосы и волок туда, где собирали пленных, будущую челядь. Воин заметил движение Владимира, бросил ему на ходу: «Не мешай, князь, теперь наше время», й Мономах вспомнил, как он сам, сидя в свопх ростовских хоромах, соблазнял тамошних детей боярских будущей добычей. Бот она, добыча! Русские люди избивают русских людей, не печенегов, не половцев, а своих же единоверцев, которые страдали за чужие вины и вся беда которых была в том, что Всеслав Полоцкий не ужился в мире с князьями Яро-славичами.

Потом Минск запылал, и Владимир как завороженныи смотрел на бешеную пляску огня, дыма, искр, которые метались по городу, сжирая все, что не успели взять нападавшие рати. С веселым треском горели деревянные дома, рушились храмы божий. Сеча затихла, и теперь и нападавшие, и оставшиеся в живых минчане отходили подальше от огня.

Так пала одна из крепостей Бсеслава.

Несколько дней делили победители захваченное добро; поделили и всех оставшихся в живых минчан - мужчин, женщин и детей.

Л потом лазутчики донесли Изяславу, что Всеслав вышел с ратью из Полоцка и собирается идти па речку Немигу, близ Минска, чтобы отбить город обратно. Туда и повернули свои рати Ярославичи.

В непролазном снегу двигались рати Ярославичей к Немиге. Кони выбивались из сил в сугробах; пепщы брели, едва передвигая ноги; в снежном развороченном месиве медленно ползли две черные людские реки, два противоборствующих войска навстречу друг другу и сошлись в бою 3 марта 1067 года.

Объединенная рать Всеволода и Владимира Мономаха разворпулась слева от войска Издслава. Черниговский князь наступал с правой руки. Владимир, сидя на лошади стремя в стремя с отцом, видел, как полоцкие всадники, ударили по киевскому полку, прогнули его, но пе сумели пробить в ием брешь и рассеять воинов, кони полочан вязли в снегу, двигались медленно, неуклюже.

«Вон, смотри, князь Всеслав», - показал Всеволод сыну в гущу полоцких всадников. Там на черном коне крутился в снегу всадник, он размахивал мечом, понукал своих воинов идти вперед. Чародей, закутанный в синюю мглу, как звали его на Руси, задыхался в глубоком снегу на берегу Немиги. Владимир видел мрачное лицо Всеслава, его яростный раскрытый рот, белую пе-иу отчаяния и бессилия на морде черного как смоль коня, и ему почему-то стало вдруг жаль и этого мрачного князя, и его людей, утопающих в снегу, и его уставшую лошадь, не было к ним зла или яростной ненависти.

И тут он увидел знак с киевской стороны. Изяслав просил помощи, приказывал крыльям союзной рати атаковать Всеслава. И зашевелились переяславская и черниговская дружины, подтянулись к всадникам пешцы. Всеволод и Владимир тронули стремя…

Автор «Слова о полку Иго реве» писал через сто с лишним лет об этой несчастной для Русской земли битве:

«На Немизе снопы стелют головами, молотят чепи харадужными на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брезе не бологом бяхуть посеяви, посе-яни костьми руских сынов».

Переяславцы и черииговцы быстро охватили с боков войско Всеслава, киевляне оправились от первого удара полочан и с криками тоже двинулись вперед. В снежной разворошенной каше закрутилось, сбилось в кучу войско Всеслава. Мерно поднимались и опускались боевые топоры, мечи, дубины рассекали, рвали на части кольчуги, тулупы, тела; белый снег все больше превращался в грязно-красное месиво, в котором зарывались кони и люди, утопали, задыхались в нем под грудами убитых и раненых воинов. И над всем полем боя неслись какие-то пустые хлопотливые звуки: стук, короткие вскрики, приглушенные стоны, лошадиный храп. Люди совершали свое ужасное дело - убивали других людей, и звуки, будничные, обычные, сопровождали эту их страшную работу.

Владимир все так же стремя в стремя двигался рядом с отцом. Всеволод озабочеппо поглядывал на свой переяславский полк, который слева уже врубился в войско Всеслава. Телерг» было самое время пустить вперед дружину, докончить дело, но князь медлил, хмурил брови. Опытным глазом он видел, что дело сделано и зачем губить дружинников, а пешцы… ну что же, одним больше, одним меньше.

Ярославичи теснили Всеслава. Один за другим падали воины полоцкого князя «од боевыми топорами киевлян, черпиговцев, переяславцев. Ростово-суздальская рать дралась здесь же, на левом крыле союзного войска. Ставка Гордятич, разгоряченный боем, пробивался все ближе к Всеславу, Владимир видел, как его друг и наперсник упрямо двигается к тому месту, откуда руководил боем полоцкий князь. И вдруг, когда, казалось, что уже.прорублены к нему пути, когда ростовцам и суз-дальцам, этим упрямым вятичским мужикам, оставалось до Всеслава рукой подать, он вдруг исчез.

Еще продолжался бой, еще падали в изнеможении и ранах воины с обеих сторон, а Всеслав словно растворился в снежном мареве, в быстро наступающих сумерках, во внезапно повлажневшем воздухе. Поистине закутался князь в синюю вечереющую мглу.

Разгром полочап был полным. Большая часть их войска полегла на берегах Немиги, остальных тут же