Будущее уже началось: Что ждет каждого из нас в XXI веке? - Брюс Стерлинг

Позвольте мне закончить эту главу, школьную главу, как учитель заканчивает учебный год, – возвышенной проповедью. О, дети, школа скучна – я это знаю. Но не стоит путать отупляющую рутину школьных дисциплин с процессом познания. Если вам удастся, в меру пошумев, все же окончить школу и не угодить в тюрьму, вам придется много учиться и за ее стенами. Вы, скорее всего, преуспеете, узнав много нового о том, о чем пока не пишут контрольных и не защищают дипломных работ. И если вы обнаружите, что учитесь чему-то необычному и вас это не тяготит, напротив, вы с удовольствием, час за часом, безболезненно впитываете в себя это, – мой вам совет – поищите себе там работу. Если рабочих мест там пока нет, попробуйте попросту их создать. Множество ваших современников именно так и поступит. Обязательно найдите время поучиться у них, так же как и у самых обычных старикашек.

Люди XXI века будут учиться всю жизнь – это и проклятие, и благословение. Можно небезосновательно заявить, что есть что-то недостойное и унизительное, когда взрослые люди вынуждены постоянно учиться. Вот вы и оказались в собственном будущем, сгорбившись над клавиатурой, в мире часто охватываемых паникой, обладающих массой причуд и не поддающихся контролю сетей. Постоянная учеба – своего рода наркотик. Все довольно смиренно, тихо и скромно. Вы не станете гомеровским героем, мусульманским святым или сверхчеловеком Ницше. Гибкость и терпение – не присущие героям качества. Скорее они подойдут мышам в валежнике, крошечным млекопитающим, ползающим в джунглях гигантских машин.

Но машины в вашем будущем не станут титанами. Машины – муравьи. Машины гораздо недолговечнее вас. Они не становятся больше, они становятся все более похожими на микробов. Если вы хотите стать титаном, все в ваших руках.

Сцена третья

Любовник

А затем любовник,

Вздыхающий, как печь, с балладой грустной

В честь брови милой.

Сердце забилось сильнее, как только я приступил к этой главе. К влюбленным неравнодушен весь мир. Ничего не поделаешь – нас трогает полное страсти дыхание. Да еще и навязчивая идея воспеть бровь милой, вызывающая снисходительную усмешку.

Романтическая любовь – лучший пример «философии плоти», потребности заключенных в тела разумов определить наше место во Вселенной. Когда мы влюблены, нам улыбаются луна и звезды с неба. Любая услышанная по радио песня созвучна нашим переживаниям. Ножки пианино кажутся сексапильными. Мы молимся брови, словно именно эта часть тела сыграла решающую роль в нашем выборе.

В XIX веке художественный критик Джон Рескин выдвинул очень интересную теорию «патетического заблуждения». Мы, люди, впадаем в «патетическое заблуждение», когда переносим свои чувства на символические объекты внешнего мира. «Патетика заблуждения» проявляется в противоречии между силой бушующих у нас внутри страстей и совершенно нейтральными явлениями окружающей действительности. Самый яркий пример Рескина – мертвая девушка в лодке. «Ее везли по разбивающимся в пену волнам – по жестокой клубящейся пене». Горе утраты настолько подавило влюбленного, что даже морская пена становится ритуальной: клубящаяся пена жестока.

«Патетическое заблуждение» было и остается заблуждением, так как, хотя влюбленные необыкновенно восприимчивы ко всему на свете, физический мир совершенно нейтрален. Материальный мир – это мертвая глина; он, подобно мертвой девушке в лодке, просто не может отзываться на наши чувства и удовлетворять наши потребности.

Или, по крайней мере, так было прежде. Джон Рескин – выдающийся теоретик искусства XIX века, но сейчас не его время. Гораздо более современной фигурой, полностью подходящей для XXI века, является профессор Нейл Гершенфельд из Лаборатории медиа Массачусетского технологического института. В 1999 году профессор Гершенфельд опубликовал наделавшую немало шума книгу «Когда вещи начинают думать».

В футуристической лаборатории кибернетизации физических объектов Гершенфельда окружающие нас мертвые вещи действительно могут удовлетворять желания человека, отвечая на его чувства. Словно весь окружающий мир неожиданно возлюбил влюбленного. Ботинки, шляпы, кирпичи, молочные бутылки, холодильник, раковина, телефон – все имеет встроенный чип и все обладает памятью. Когда вещи начинают думать, «патетическое заблуждение» перестает быть заблуждением.

В результате «повсеместной компьютеризации» вашим возлюбленным становится весь мир! Биты информации соблазняют атомы и сладострастно сливаются с ними! Мертвая глина содрогается в конвульсиях, открываются глаза-камеры и уши-микрофоны! То, что когда-то было холодным «интерфейсом», становится прекрасным, облаченным в плоть, сексуальным «интерактивом».

Так что, несмотря на разделяющие их столетия, у Гершенфельда и Рескина есть общая тема – теснейшая связь с материальным. Повсеместная компьютеризация – это «патетическое заблуждение» Рескина в мире высоких технологий. Ubicomp [16] (как он вскоре станет известен) – это совершенно новые, пугающе откровенные взаимоотношения между людьми и их материальным окружением.

Обратите внимание, «думающие вещи» нас не любят. Они даже, если быть точным, не «думают», а еще меньше способны чувствовать или писать сонеты. Не имея тел, они не обладают сенсомоторными навыками, а это основная область деятельности мозга; не имея гормонов, они не испытывают желаний. Так что даже «самый прекрасный» стэплер не может ответить на мои чувства.

Однако оснащенные чипами приспособления, без сомнения, прекрасно могут проделывать все те вещи, которые сводят нас с ума, когда мы страдаем от неразделенной любви. Они, к примеру, могут скончаться в одночасье и не подавать признаков жизни именно в тот момент, когда мы действительно в них нуждаемся и зависим от них. Они могут нудно ныть, требуя нашего внимания, бесцеремонно вторгаться в нашу личную жизнь, даже неотвязно преследовать нас. Ubicomp – это технология XXI века, сулящая интимные душещипательные отношения и громадные проблемы. Неожиданно практически любой из окружающих нас предметов становится способным к нарушению своих обязательств, бездушной эксплуатации и подлому предательству. Жить с ними невозможно, но невозможно и жить без них.

Джон Рескин, к своему величайшему сожалению, так и не смог жить в любви. Жена ушла от него, потому что он не смог заставить себя отказаться от чрезмерного педантизма и брезгливости в отношении известных супружеских обязанностей. Он пал жертвой собственного заблуждения: с презрением отверг живого человека, торжественно поклявшись в «верности материальному».

Потерпев фиаско в качестве мужа, Рескин стал верховным гуру движения «Искусства и ремесла». Из эффектного поступка Рескина можно извлечь весьма важные уроки и для XXI века.

Рескин обладал необыкновенно твердыми убеждениями по поводу материальных объектов и их поведения. Сторонники «Искусств и ремесел» пропагандировали страстные, преданные и откровенные взаимоотношения между людьми и материальными объектами. Согласно Рескину, и здания, и предметы быта должны отражать особенности местной культуры и отвечать своему непосредственному предназначению, а не отрываться от жизни, претендуя на нечто большее и подражая легкомысленной кокетке. Дома должны строиться, а предметы быта изготовляться на века и с годами становиться лишь лучше. В них ни в коем случае не должно быть никакого обманчивого внешнего лоска или порочного и развратного украшательства. Предметы домашней утвари никогда не должны обманывать людей, скрывая дефекты в своей конструкции. Любимыми детищами братии из «Искусств и ремесел» были честные и откровенные изделия: полезные и прекрасные. Никаких безделушек, технических новшеств, мишуры или жалких мифических фетишей.

Как и любой брак, «Искусства и ремесла» периодически терпят крах. Однако настроения этого движения оказались очень живучими. Двадцать первый век весьма поспособствовал этому.

После начала выпуска массовой продукции еще во времена Рескина холодная безликость неуклюжих штамповок уже начала оскорблять людей со вкусом в лучших чувствах. Язык, которым был выражен яростный протест Рескина, возможно, устарел, но почва для его возмущения существует и по сей день. Каждое новое поколение вновь открывает жестокую истину: предметы нашего материального окружения не отвечают нашим потребностям, не удовлетворяют наших чувств. Так что каждый раз, когда «Искусства и ремесла» отвергаются как устаревшее, непрактичное, слишком мягкотелое и слащаво-сентиментальное движение, оно появляется вновь и вновь, всякий раз подаваясь под совершенно новым экзотическим соусом.

Поэтому, так как умение делать покупки сродни искусству или философии, одинокий призрак Джона Рескина бродит среди нас, отдавая свое израненное сердце грубо отесанным бревнам и видавшему виды шиферу – неуклюжим деревянным детским игрушкам, вязаным свитерам из Гватемалы, ветряным бамбуковым колокольчикам – вещам из натуральных материалов, теплым, простым, честным, откровенным и, ко всему прочему, верным и преданным.