Манхэттен - Джон Дос Пассос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Его жена хотела увезти его в Европу… «Дойчланд» уходит в двенадцать… Я хотела проститься с ним навсегда… Он должен был уехать на «Дойчланд» в двенадцать… Он хотел проститься со мной навсегда…
— Прочь с дороги!
Фараон толкнул Бэда локтем в живот. Его колени тряслись. Он вышел из толпы и, дрожа, зашагал прочь. Машинально он очистил орех и положил его себе в рот. Остальные лучше сохранить до вечера. Он свернул кепи и сунул его в карман.
Под дуговым фонарем, плававшим в розовых и лиловых с зелеными краями пятнах, человек в клетчатом костюме встретил двух девушек. У той, что ближе, было овальное лицо с полными губами; глаза ее были как удар ножа. Он прошел несколько шагов, потом повернул и пошел за ними, ощупывая свой новый шелковый галстук. Он удостоверился — булавка с бриллиантовой подковкой была на месте. Он перегнал их. Она отвернула лицо. Может быть, она… Нет, он бы не сказал… Хорошо, что пятьдесят долларов при нем. Он сел на скамейку и пропустил их вперед. Еще ошибешься и попадешь в участок. Они не заметили его. Он пошел за ними по аллее и вышел из парка. Его сердце колотилось. «Я дал бы миллион долларов за… Простите, вы не мисс Андерсон?» Девушки пошли быстрее. На площади Колумба он потерял их в толпе. Он помчался по Бродвею, квартал за кварталом. Полные губы, глаза, как удар ножа. Он смотрел направо и налево в девичьи лица. Куда она провалилась? Он помчался дальше по Бродвею.
Эллен сидела рядом с отцом на Бэттери.69 Она глядела на свои новые коричневые ботинки с пуговками. Она качала ногами, и, когда ноги выходили из теневого круга платья, на носках ботинок и на каждой круглой пуговке дрожал солнечный блик.
— Подумай, как хорошо было бы, — говорил Эд Тэтчер, — поехать за границу на океанском пароходе. Вообрази только — пересечь великий Атлантический океан в семь дней!
— Папочка, а чем все это время занимаются пассажиры на пароходе?
— Не знаю. Наверно, гуляют по палубе, играют в карты, читают и тому подобное. Потом танцуют.
— Танцуют? На корабле? Я думаю, это ужасно весело. — Эллен хихикнула.
— На современных пароходах все можно делать.
— Папа, почему мы не едем?
— Может быть, когда-нибудь поедем, если я накоплю денег.
— Папочка, поторопись! Накопи побольше денег. Мать и отец Алисы каждое лето ездят на Белые Горы, а будущим летом поедут за границу.
Эд Тэтчер смотрел на залив. Синим, сверкающим полем залив уходил в коричневую дымку канала Нэрроуз. Статуя Свободы70 стояла, зыбкая, как лунатик, в клубящемся дыме, среди буксиров, стройных шхун и неповоротливых, неуклюжих барок, груженных кирпичом и песком. Тут и там яркие солнечные блики играли на белых парусах и пароходных трубах. Красные паромы сновали взад и вперед.
— Папочка, почему мы не богаты?
— Очень многие еще беднее нас, Элли. Разве ты любила бы своего папочку больше, если бы мы были богаты?
— О да, папочка!
Тэтчер рассмеялся.
— Может быть, когда-нибудь это случится… Как тебе нравится фирма: «Эдуард Тэтчер и компания, присяжные счетоводы»?
Эллен вскочила.
— Посмотри-ка на этот огромный пароход! Вот на нем я хотела бы поехать.
— Это «Арабик», — произнес чей-то скрипучий голос около них.
— Да? — сказал Тэтчер.
— Да, сэр, лучший пароход в мире, — охотно пояснил обтрепанный человек, сидевший на скамейке рядом с ними.
Кепка со сломанным лакированным козырьком была надвинута на его маленькое, острое лицо. От него пахло виски.
— Да, сэр, это «Арабик».
— Хорошо выглядит.
— Один из самых больших пароходов, сэр. Я плавал на многих: и на «Мэджестик» и на «Тьютоник», сэр. Я тридцать лет служил официантом, а теперь, на старости лет, меня выкинули.
— У всех бывают тяжелые дни.
— Я был бы счастливым человеком, если бы мог вернуться на родину. Тут не место для старого человека. Тут могут жить только молодые и сильные. — Он протянул скрюченную подагрой руку по направлению к заливу и указал на статую. — Поглядите на нее — она смотрит в сторону Англии.
— Папочка, уйдем отсюда, мне не нравится этот человек, — прошептала Эллен дрожащим голосом.
— Ладно, пройдемся, посмотрим на морских львов. Будьте здоровы!
— Не дадите ли вы мне на чашку кофе? Я изголодался.
Тэтчер сунул монету в грязную, узловатую руку.
— Но, папочка!.. Мама говорила, что никогда не нужно позволять кому-нибудь заговаривать с тобой на улице. Надо позвать полисмена, если к тебе будут приставать, и потом убежать как можно быстрее от этих ужасных похитителей детей.
— Я не боюсь похитителей детей, Элли. Они страшны только маленьким девочкам.
— Когда я вырасту большая, мне можно будет разговаривать с людьми на улицах?
— Нет, дорогая, конечно нет.
— А если бы я была мальчиком, то можно было бы?
— Я думаю, да.
Они остановились на минутку, чтобы еще раз посмотреть на залив. Океанский пароход, влекомый буксиром, который окутывал его нос белым дымом, возвышался прямо перед ними над паромами и баржами. Чайки кружились и кричали. Солнце лило кремовые лучи на верхние палубы и на большую, желтую, с черной крышкой, трубу. Гирлянда флажков весело плясала на аспидном небе.
— Много народу приезжает из-за границы на этих пароходах? А, папочка?
— Посмотри сама… Видишь — палубы так и кишат людьми.
Бродя по Пятьдесят третьей улице, Бэд Корпнинг очутился перед кучей угля, лежавшей на тротуаре. По другую сторону этой кучи стояла седовласая женщина с кружевными воланами на блузе, с большой розовой камеей на высокой груди. Она смотрела на его небритый подбородок и на кисти рук, выглядывавшие из рваных рукавов. Потом он услышал свой голос:
— Не снести ли вам уголь, сударыня? — Бэд переступил с ноги на ногу.
— Об этом я как раз и думаю, — сказала женщина надтреснутым голосом. — Этот несчастный угольщик принес утром уголь и сказал, что вернется перенести его. Вероятно, напился. Я не знаю только, можно ли пустить вас в дом.
— Я с севера, — пролепетал Бэд.
— Откуда?
— Из Куперстоуна.71
— Хм… А я из Буффало.72 Возможно, что вы громила, но ничего не поделаешь — надо внести уголь. Идемте, я вам дам лопатку и корзину, и если вы не растеряете уголь по дороге и на кухне, я дам вам доллар. На кухне только что мыли пол. Это всегда так, уголь приносят, когда моют пол.
Когда он внес первую корзину, она возилась на кухне; у него кружилась голова от голода, но он был счастлив, что
