Двойная тайна от мужа сестры - Яна Невинная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что, это идея, — глаза Давида превращаются в узкие щелки, он придвигается ближе и опускает руки на края столешницы, заключая меня в ловушку, нависает сверху, говорит, удерживая прочный зрительный контакт: — Ты, я, наш наследник, которого мы могли бы зачать. Ты же не хочешь, чтобы из семьи утекли деньги, Ев-а-а… — тянет мое имя, как тогда.
Как в прошлом. Меня триггерит, следующая секунда исчезает из моей памяти, я только вижу пустой стакан в руке и ошеломленное лицо Давида, полностью залитое водой. Я в него плеснула целый стакан, и теперь он стоит и моргает быстро-быстро, чтобы стряхнуть влагу с ресниц, а потом…
Жестко фиксирует меня за талию, с силой прижимая к себе. Другой рукой заламывает мне руки за спину. И сминает мои губы своими. Я пытаюсь отстраниться, вырвать скованные руки, дергаюсь всем телом, но бесполезно. Его мужская сила против моей — женской. Воздуха катастрофически не хватает, но он всё продолжает напирать, демонстрируя доминантность и властность. И я плыву…
— Что здесь происходит?! — раздается вдруг истеричный вскрик.
Мы с Давидом отпрянули друг от друга резко. Испуганно смотрю на него и боюсь повернуть голову налево. Боже…
— О господи, — звучит наполненный мукой голос матери.
Мама! Застала нас. Но это лучше, чем если бы в кухню зашел Олег или Милана. Обливаюсь холодным потом, только представляя это. Мужчины бы могли подраться, а сестра вырвала бы мне все волосы за своего мужчину. Волосы, мои несчастные посеченные, выцветшие на солнце волосы. Надо обязательно сходить в салон красоты и привести себя в порядок…
Буря хаотичных мыслей проносится в голове за ту секунду, что я нахожусь в прострации и смотрю на маму, чувствуя, как горят мои губы. Давид поцеловал меня, он набросился на меня, как голодный зверь. Сердце делает бешеный кульбит, и я пытаюсь взять себя в руки.
Вижу боковым зрением, словно в замедленной съемке, как мама театрально прикладывает руку ко лбу, а затем почему-то оседает на пол. Да что ж такое творится!
— Что за… — кидается вдруг в ее сторону Давид, но не успевает.
По кухне разлетается звук оглушающего удара тела о пол. Я подрываюсь, понимая, что она, возможно, от шока потеряла сознание.
— Вроде цела, — констатирует мужчина, придерживая маму за голову, она безвольно висит в его руках, не подавая признаков жизни. — Успел почти в последний момент придержать затылок. Ева, не стой истуканом, воды неси!
Всё это время я стою над ними и нахожусь в ступоре. Что делать в такой ситуации, совершенно не представляю, поэтому командный голос Давида воспринимаю с облегчением.
— Сейчас, — резво кидаюсь к опустевшему графину, а затем мечусь в поисках пятилитровой бутылки.
— Из крана набирай! — рычит уже. — Не пить же ее!
Киваю невпопад, включаю кран и подношу стакан к нему. Быстро подаю стакан Давиду, расплескав половину на пол, а он набирает воды в рот и прыскает ее на лицо матери. Та медленно открывает глаза. Выдыхаю с облегчением, что она приходит в себя.
— Всё хорошо, мам? — спрашиваю у нее, когда Давид помогает ей приподняться и усесться на стул. На ватных ногах приближаюсь к ним, рассматривая бледное лицо матери.
— А? Что? — как-то рассеянно спрашивает у меня, затем добавляет усталым тоном: — Что-то я, кажется, с успокоительным переборщила. Перенервничала. Заторможенной ощущаю себя. Мне показалось или вы целовались только что? — расфокусированный взгляд вдруг становится четким. Обморока как и не бывало. Мама пристально смотрит на нас.
— Показалось, — первым резко обрывает всех Давид, наливая уже питьевой воды и подавая теще стакан, — это же полная чушь. Не перебарщивайте с таблетками больше.
Отчего-то слова его меня сильно уязвляют. Нет, мне и самой на руку, чтобы мама думала, что у нее галлюцинации, но то, как бескомпромиссно и отрывисто он отвечает, ранит мое хиленькое женское эго, и так изрядно настрадавшееся от этого мужчины.
— Да? — спрашивает уже у него с подозрением, но, видя, невозмутимое и грозное выражение его лица, успокаивается и снова касается тыльной стороной ладони лба. — Что-то мне нехорошо. Давид, не принесешь бумаги из гостиной? Гольцман оставил. Там диагноз и подробности лечения Льва, я что-то не понимаю, что там… Ох уж эти почерка врачей. Я ничего не разобрала…
— Хорошо, — говорит он и уходит из кухни.
Слишком поспешно, как мне кажется. Словно бежит от меня, как от прокаженной, чураясь моего близкого присутствия и того, что кто-то может подумать, что между нами… Стоп, Ева, стоп… Выдохни.
— Ушел, — поджимает губы вдруг вмиг ставшая бодрой родительница, окидывая меня строгим взглядом. — Мы еще вернемся к вопросу вашего поцелуя, Ева. Но раз такое дело. Если не хочешь, чтобы об этом узнала Милана… Ты ведь не хочешь причинить вред сестре, правда, Ева?
Ее глаза опасно сужены, словно у готовящейся к атаке кобры. Сглатываю и отрицательно качаю головой, гадая, чего она хочет. В этом вся она. Ищет выгоду везде, где можно ее извлечь, не гнушаясь даже семейными тайнами и проблемами.
— Мама, ты про что? Какой я могу причинить вред?
— Не успела приехать, уже лезешь в постель к чужому мужу. У них и так непорядок в семье, детей нет, Давид, того и гляди, подаст на развод, и речи нет о том, чтобы успеть зачать наследника в течение полугода. Милана лечится по-женски. И твои дети, — снова прищуривается, — почему они так непохожи на Олега и тебя? Чернявенькие!
— Мама, что ты говоришь? — холодею, прижимая к горлу руку. — Дети не имеют никакого отношения к Давиду, — сама чувствую, что голос дрожит и отдает фальшью.
— Это же легко проверить, правда, Ева? — произносит холодно, осматривая меня с ног до головы. — Если бы они были от Давида, это бы решило все проблемы. Но я не верю в такой подарок небес! Это было бы слишком нереально, у нас же всё наперекосяк! Боже, это просто что-то с чем-то! Не дом, а какой-то бордель! — продолжает причитать, а я не могу и слова вставить.
— В общем, так, — берет свой ридикюль и достает оттуда зеркальце, осматривает свое лицо. — Я сейчас поеду к отцу. Взяла кое-какие вещи, буду у него в
