Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году - Николай Коншин

- У меня нет уже сына, - сказал он Софье, - с тех пор, как он вздумал жениться без моего согласия.

- На ком? - поспешно спросила она, сев прямо и отпустив руку матери. - На ком женится сын ваш?

- Я слышал, - отвечал отважный гость, - что он ищет вашей руки; но я не могу...

- О, успокойтесь, - прервала Софья, у которой сердце, казалось, облегчилось при последних его словах, - успокойтесь, господин Богуслав: я не буду женой вашего сына - вот вам мое слово. - Она встала и, схватив его иссохшую, жилистую руку, судорожно сжала ее в пылавших своих руках. - Я не буду его женой, - повторила она, - но он в опасности: о женитьбе ли его должны вы думать теперь!

Хозяйка поднялась.

- Вы удовольствованы, господин Богуслав, - сказала она, - теперь моя очередь просить вас уважить права мои: я имею честь вам откланиваться!

Трудно описать положение старого Богуслава во все продолжение последней сцены. Мучимый тем, что, по-видимому, все еще не мог быть уверен: точно ли откажут его сыну, - он решился, как отчаянный, во что бы то ни стало объясниться с самой Софьей; но не ожидал, чтоб та столь ясно и так просто разрешила все его страхи, не оскорбившись даже щекотливым разговором. Успокоенный теперь совершенно насчет сына, он образумился: и лишь сработал было в голове кое-что к своему оправданию, как оскорбленная хозяйка вежливо указала ему на дверь. Достоинство, с каким она произнесла прощальное приветствие, лишило его последней памяти о придуманных словах; он встал, ему живо представилось, что видит пред собой вдову и дочь того богатого и знатного Мирославцева, с которым знакомство почитал некогда за честь; жалкое замешательство отразилось в его глазах и улыбке; он искал слов и не находил.

- Прощайте, господин Богуслав, - сказала Софья, которую мать удержала при себе, - не беспокойтесь, - присовокупила она ласково, - я не буду женой вашего сына, но вы молитесь за него!

Оставшись одна, мать обняла дочь и крепко прижала ее к сердцу. Слезы облегчили несколько сжатую грудь ее.

- О чем вы плачете, мой обожаемый друг, - сказала София, обнимая мать свою, - Богуслав жив: это такое счастие, какого я еще в жизни не испытала; видите, как я откровенна с вами. Ужели вы огорчены объяснением его отца, человека, так сказать, выжившего из лет? Простите его, душа добродетельная; займитесь моим счастием, разделите его со мной.

Бедная Мирославцева начала страшиться, что и сердечная и телесная болезнь ее дочери гораздо опаснее, нежели думала. Тотчас послала она за своим доктором, который жил в Дорогобуже; упросила страдающую Софью не оставлять постели в надежде, что сон может несколько ее успокоить; сама села подле нее и до позднего вечера не выходила из ее комнаты.

XI

Княгиня Тоцкая приехала в лагерь к позднему обеду. Молодой Богуслав встретил ее первый. Она успокоила его насчет Софии, передала ему все ее приветы, ободряла его не унывать.

- Время и любовь все преодолевают, - сказала она, - эта истина передается от поколения поколению: приятно ей верить!

Князь был чрезвычайно обрадован приездом жены: он вышел к ней навстречу со всеми офицерами, у него собравшимися; шумная толпа окружила супругов, и все вместе с ними возвратились к балагану, где, под открытым небом, давно уже собран был обед, в ожидании дорогой посетительницы.

- Я заезжала домой, - сказала она князю, - дети тебе кланяются и послали тебе сотни поцелуев, которые позволь передать одним. Они веселы и так довольны на руках своей бабушки; я было хотела привезти к тебе старшего сына, но побоялась: может быть, ты это почел бы легкомыслием.

К обеду собралось множество ратных друзей Тоцкого: большая часть их уже знакома читателям из описания первой лагерной сцены; число их увеличено было, между прочими, Богуславом, Ардатовым и князем Бериславским, известным под именем монаха; просвещенный ум сего мужа, хотя и был чужд сродных одному невежеству предрассудков, однако же священный его сан придавал собранию воинов-друзей некоторый род степенности. Богуслав во все продолжение стола был мрачен, даже и княгиня была грустна; зато муж ее был говорлив и любезен более обыкновенного.

Он с особенным чувством хвалился пред товарищами своим семейственным счастием; уверял Богуслава, что Мирославцева будет прекрасной женой и что добрая жена есть величайшее на земле сокровище.

По окончании обеда князь-монах долго разговаривал с Тоцкой. Заметив, что она скорбит, что на глазах ее навертывались слезы при каждом обращении разговора к предмету, более всего занимавшему воинов, он склонил речь к тем утешениям, какие предлагает нам святая вера.

- Вы женщина, - сказал он ей, - вам свойственно не иметь этой твердости, которую, от имени мужа, мы называем мужеством; ваше сердце ищет отрады и не находит; слепая надежда вас не поддерживает, а разум не в силах победить справедливых, можно сказать, опасений, но, любезная христианка, всемогущая вера приемлет вас под покров свой. В ней, и только в ней одной, скорбное сердце найдет утешение.

Обильные слезы облегчили грудь княгини. Она не отрицала того ужаса, которым замирает ее сердце при одной мысли о предстоящем или ожидаемом.

- Я не могу победить себя, - с чувством сказала она, - и это меня терзает; я навожу тоску моим малодушием, чувствую это, и не в силах преодолеть себя! Если вы останетесь в Смоленске, святой отец, - присовокупила княгиня, удостойте посетить меня. Ваши слова так сладостны - мне нужна помощь религии... О, как тяжела эта болезнь - страх сердечный!

Ввечеру князь Бериславский объявил окружавшим и внимавшим утешительной беседе его воинам, что время наконец ему расстаться с ними. Он трогательно благословил каждого из них, и все со слезами умиления простились с почтенным мужем.

Вечера было уже много, когда он присоединился к своему спутнику, который, хотя и был приглашен к Тоцкому, но, по причине усталости и еще предстоящего пути, предпочел отдохнуть на свободе.

- Знаешь ли ты, Евгений, с кем я проговорил целый вечер? - сказал он навстречу своему другу. - У меня был наш сопутник, еврей Ицка. Я не мог довольно налюбоваться его преданностию к русским. Между разговорами я предложил ему вступить ко мне в службу; надеюсь, что он будет мне полезен по здешней губернии.

Дорожные сборы были недолги: в одиннадцать часов два друга оставили лагерь и без особенных приключений на другой день, часу в восьмом вечера, были уже на пятой версте перед Смоленском. Широкая дорога, густо отеняемая с обеих сторон высокими, в два ряда, березами, прорезывалась на гору, с которой и начали уже открываться для глаз огромные смоленские стены, с их черными башнями и бесчисленными церковными главами, одна подле другой. Мелкий кустарник, на необъятное пространство, подступал к дороге с правой стороны; влево же отлогий луг простирался до самой стены.

Путешественники шли молчаливо; они часто обращали взоры к Смоленску и тем делались внимательнее, чем явственное становились предметы. Пред глазами их росли, к ним приближались навстречу в торжественном спокойствии зубчатые исполины башен и стен, немые свидетели бурных, мимошедших веков, уцелевшие в угрюмой красоте своей. Какое-то набожное чувство проницает сердце при воззрении на сии живые остатки давно отжившего! Кажется, из-за сих грозных твердынь, обступивших город, готовы еще откликнуться те сильные витязи, которые пробегали здесь некогда с оружием в руках! Невольно переносишь себя в их беспокойные годы, забывая, сколько поколений нарождалось и исчезало с лица земли с того времени, как около этих стен кипела деятельность, как рыли эти широкие рвы, свозили кирпич и камень и под стук молотков оглашали долину песнями, до нас не дошедшими!

Было около десяти часов вечера, когда два друга вступили в предместие; у многих домов, на скамейках, сидели кучки жителей; не видно было никакого беспокойства на лицах их, ни суетливого движения по улицам; казалось, здесь вовсе не ожидали неприятеля и были уверены в безопасности. Но сия безопасность происходила не от того, чтоб не знали они о близости французов - всякому было известно, что между Красным и Оршей уже нет безопасного сообщения; но в добром русском народе есть какая-то, доставшаяся в наследие от благочестивых предков, вера, что не укроешься от наказующей длани божией, что одна покорная молитва укрощает гнев небесный и отстраняет погибель. Они молились, они предали себя воле Промысла и оставались спокойными. Да и чем же помогли бы в настоящем случае земные расчеты бедного благоразумия? Бежать - но куда бежать? Какие к тому средства имеет простой гражданин? Какие к тому средства могло доставить каждому даже самое правительство? Упование же на милость божию и сердечная вера вооружили их тем христианским мужеством, которое никаких опасностей не страшится.

В стенах Смоленска, недалеко от пролома, защищенного исстари особенным земляным укреплением, возносила златые верхи свои под небеса, заросшая лесом и башнями, безмятежная обитель иноков. Построение сей обители относили к временам глубокой древности. Сказывают, что скорбный отец, оплакивавший потерю убитого сына, был ее основателем. Монастырь, обведенный зубчатою каменною стеною, представлял как бы маленькую отдельную крепость, заключавшую в себе христолюбивых отшельников. Огромное здание храма окружалось кельями братии, а в саду, на северной стороне, стоял осененный вековою тенью и обведенный красивым цветником, дом архимандрита. Двор между церковью и кельями был вымощен плитой, уже весьма потерпевшей от времени и в местах поросшей мохом и травой.