Красавицы не умирают - Людмила Третьякова

—     Теперь народ, как скотина без пастуха, все перега­дит и самого себя погубит.

Я спросил:

—     Так что же делать?

—       Делать? — сказал он. — Делать теперь нечего. Теперь шабаш. Теперь правительства нету.

Я взглянул вокруг, на этот Петербург... «Правильно, шабаш».

Пространная цитата из бунинских «Окаянных дней» дает возможность увидеть Петербург таким, каким увиде­ла его Зинаида Николаевна, вернувшись из курского име­ния. Их встретил шофер с красной лентой на кокарде. Зинаида Николаевна гневно сказала: «Сними этот ужас!» Автомобиль помчался по улицам.

...Цвейг верно заметил: этот город был предназначен «для великолепия и роскоши, для князей и великих кня­зей, для изящества гвардейских полков, для расточитель­ности русского богатства». И вот декорации переменились. Ушли полки. Ушло богатство. Нынешний Петербург, как героинь отыгранной пьесы, отторгал княгинь с их роман­тическими приключениями, домами, заполненными хруп­ким фарфором, с их ненужной, не в тон наступавшему времени красотою. Город как бы и сам отрекался от себя, старого, назвавшись Петроградом. Марсово поле, таким, каким его видел художник Чернецов, рисовавший гу­лявшую там прабабку Феликса княгиню Зинаиду Иванов­ну, в сущности, исчезло. Теперь это место бугрилось мо­гилами жертв революционных выступлений. Почему-то решили, что покойникам под перезвон трамваев, что побе­гут скоро невдалеке, лежать будет веселее. Наступало время нелепостей.

...Дом Юсуповых на Мойке пока не трогали, хотя то там, то здесь слышались разговоры, что «солдатики шалят». Еще в 1900 году супруги Юсуповы составили завещание, в котором писали, что «в случае внезапного прекращения рода нашего все наше движимое и недвижимое имущество, со­стоящее в коллекциях предметов изящных искусств, ред­костей и драгоценностей, собранных нашими предками и нами... завещаем в собственность государства...».

То, что «внезапное прекращение рода» может случить­ся ежечасно и отнюдь не по воле Божьей, становилось все очевиднее. Весной семнадцатого года Юсуповы перебра­лись в Крым — он был еще свободен от красных.

Какое-то время выручало то, что их фамилию револю­ционные матросики знали. Иногда даже Феликсу-младшему выражали симпатию. Но молодая княгиня Юсупова — Ирина — была в их глазах «слишком Романова».

Однажды ее отец великий князь Александр проснулся и увидел у своего лба дуло пистолета. Ирина поехала в Петроград за помощью к Керенскому. Ей пришлось месяц пробиваться к главе Временного правительства.

Но встреча вышла забавная. Когда молодая княгиня Юсупова-Романова вошла в Зимний дворец, она нашла там еще старых служителей, с которыми раскланивалась, как с добрыми знакомыми. Глава Временного правительства рас­положился в бывшем рабочем кабинете Александра II. Он предложил присесть. Та, словно ненароком, устроилась в кресле своего предка. Керенскому ничего не оставалось де­лать, как занять место для посетителей. Он дал Юсуповой понять, что ничего не может сделать для «крымчан».

Феликс Юсупов, побывав в Петрограде, пытался спасти фамильные драгоценности. Из особняка на Мойке с помощью верного слуги Григория Бужинского он пере­вез их в Москву и спрятал в тайнике под лестницей дома в Харитоньевском переулке.

Когда питерские «экспроприаторы» пришли за драго­ценностями, они взялись за Бужинского. Тот умер от ужас­ных пыток, так и не сказав ничего. Сокровища Юсуповых нашли случайно, восемь лет спустя, во время ремонта, кото­рый новая власть делала в московском княжеском доме.

В тот приезд в Москву молодой Юсупов виделся с подругой своей матери великой княгиней Елизаветой Фе­доровной. Она приняла его у себя в Марфо-Мариинской обители, настоятельницей которой была. Эта встреча ока­залась последней — Елизавете Федоровне предстояла скорая и страшная гибель в шахте Алапаевска.

...Временное правительство пало. Красный террор на­чался теперь и в Крыму. Вот выдержка из воспоминаний Феликса Юсупова: «Ужасное избиение морских офицеров произошло в Севастополе, грабежи и убийства множились по всему полуострову. Банды матросов врывались во все дома, насиловали женщин и детей перед их мужьями и родителями. Людей замучивали до смерти. Мне случалось встречать многих из этих матросов, на их волосатой груди висели колье из жемчуга и бриллиантов, руки были покрыты кольцами и браслетами. Среди них были маль­чишки лет пятнадцати. Многие были напудрены и накра­шены. Казалось, что видишь адский маскарад. В Ялте мя­тежные матросы привязывали большие камни к ногам рас­стрелянных и бросали в море. Водолаз, осматривавший позже дно бухты, обезумел, увидев все эти трупы, стоя­щие стоймя и покачивающиеся, как водоросли, при движе­нии моря. Ложась вечером, мы никогда не были уверены, что утром будем живы...»

13 апреля 1919 года Юсуповы покинули Россию.

УМЕРЕТЬ ЗА ШАРЛОТТУ

Не легкий жребий, не отрадный,Был вынут для тебя судьбой,И рано с жизнью беспощаднойВступила ты в неравный бой.Нет, жизнь тебя не победила,И ты в отчаянной борьбеНи разу, друг, не изменилаНи правде сердца, ни себе.

Ф.Тютчев

Я попала на площадь Согласия на утро после рождествен­ской ночи. Вдоволь нагулявшись, Париж отсыпался. На всем огромном пространстве не было ни души. Можно было, не огорчая московской безалаберностью здешних полицейских, бродить как душе угодно, презирая до­рожную разметку. Я дошла до середины площади и оста­новилась.

Чуть больше двухсот лет назад как раз на этом самом месте стоял высокий постамент. Он был сколочен из досок и назывался эшафотом. В июльский день 1793 года здесь все было запружено до отказа.

«Проклятая!» — орали тысячи глоток. Лишь один че­ловек из всей негодующей толпы молчал. Он смотрел на девушку, которая стояла на эшафоте.

* * *

...Дилижанс из Канн вышел по расписанию, что странно для страны на втором году революции. Правда, здесь, на юге Франции, суровость нового режима была менее ощу­тима. Те, кто были не согласны с положением дел в Па­риже, стремились сюда, подальше от гильотины.

Но молодая женщина в коричневом дорожном костюме и с маленьким ридикюлем, пристроенном на коленях, стремилась как раз в Париж. Ей было незачем брать с собой больше: она ехала в революционную столицу для того, чтобы умереть.

...Мари Шарлотта Корде д'Армон была дочерью заху­далого нормандского дворянина. Родилась в 1768 году, воспитывалась в монастыре. Пишут, что революционным вольнодумством Шарлотта заразилась в родном доме от отца. Тому давно не нравились порядки дряхлой паразити­ческой монархии. В семейных разговорах он ругал кучку жиреющих аристократов, что намертво вцепились в ножки трона.