Убийства в Доме Романовых и загадки Дома Романовых - Сборник статей

Князь Дмитрий и по своему происхождению, и по своим убеждениям был аристократом. Потомок Гедимина в четырнадцатом колене, он гордился своими предками и родственниками, особенно двумя Василиями Васильевичами. Один из них был деятель Смутного времени, названный Карамзиным «знаменитым изменником», «старым изменником» и «знатнейшим крамольником» за его переход на сторону Лжедмитрия I, участие в убийстве Годуновых, в интригах против царя Василия Шуйского. Но князь Василий искупил свои слабости отказом от российской короны, которую ему предлагал патриарх Гермоген, чтобы не увеличивать «смуту и нестроение», мужественным поведением на переговорах с польским королем Сигизмундом под Смоленском и стойкостью в польской темнице, куда он был заключен вместе с митрополитом Филаретом (Федором Романовым) за отказ принять, на русский престол польского короля. Филарет вернулся в Москву к сыну, царю Михаилу, а Василий Васильевич так и умер в неволе.

Другим был двоюродный брат Дмитрия – фаворит царя Федора Алексеевича и любовник царевны Софии, сторонник преобразований в европейском духе, намерения которого во многом предвосхитили Петровские реформы.

Дмитрий Михайлович был убежден, что аристократический строй есть наивысшее благо для России, он не одобрял скороспелые нововведения и торопливость в заимствовании заморских обычаев. «К чему нам нововведения, – говорил он, – разве мы не можем жить так, как живали, наши отцы, без того, чтобы иностранцы являлись к нам и предписывали нам новые законы!» Больше всего Голицына возмущало стремление царя и выскочек вокруг него переменить нравы и благочестивые обычаи старины. В своем обиходе гордый, надменный, суховатый князь хранил эти обычаи. Так, его младшие братья – фельдмаршал Михаил Михайлович и другой, тоже Михаил Михайлович, сенатор и президент Юстиц-коллегии, – не смели садиться в его присутствии иначе, как по его разрешению, а вся многочисленная родня целовала ему «руку.

Идеалом князя Дмитрия была шведская система государственного управления, ограничивающая самовластие государя четырехпалатным парламентом (духовенство, дворяне, горожане, крестьяне) и сенатом, действовавшим во время парламентских каникул. Правда, Голицын собирался ввести лишь одну палату – верховных сановников, но тем не менее его план ограничивал самодержавие.

Итак, нарушив молчание, князь Голицын высказал свое мнение: мужская линия династии со смертью Петра II угасла; завещание Екатерины I («девки, вытащенной из грязи», – так прямо и выразился), передающее престол ее дочерям и их потомству («ублюдкам», – добавил князь), не имеет силы. Остаются дочери царя Ивана, брата Петра I, из коих старшая, Екатерина, герцогиня Мекленбургская, не подходит, поскольку супруг ее – злой и опасный глупец, а младшую, Прасковью Ивановну, Голицын даже не упомянул – она была замужем за одним из «своих», Дмитриевым-Мамоновым, и, естественно, князь Дмитрий Михайлович и мысли не мог допустить, чтобы тот возвысился и стал новым Меншиковым! Он повел речь о средней дочери, Анне, – вдовствующей герцогине Курляндской, живущей в Митаве на русские субсидии и постоянно заискивающей расположения вельмож при приездах в Петербург и Москву.

Попытался было вставить слово умный и ловкий князь Василий Лукич Долгорукий, когда Голицын сказал, что завещание Петра II подложно и во внимание быть принято не может. Василий Лукич хотел его перебить, но Голицын твердо сказал: «Вполне подложное». Его поддержал самый совестливый, хотя и недалекий, из Долгоруких – фельдмаршал Василий Владимирович. Завещание действительно существовало и действительно было подложным. Его составили Долгорукие – Василий Лукич и Алексей Григорьевич сочиняли, Сергей Григорьевич писал, а Иван Алексеевич, большой искусник, подделывал подпись Петра II. Завещание передавало престол «государыне-невесте» – восемнадцатилетней Екатерине, дочери князя Алексея Григорьевича, сестре князя Ивана Алексеевича и невесте (насильно навязанной и нелюбимой) мальчика-императора, умершего за несколько часов до описываемого разговора.

Много терял клан Долгоруких с неожиданной смертью Петра II. Подумать только! Княжна Долгорукая – невеста государя, ее отец и брат – царские фавориты, первые люди в империи. Долгорукие были в большинстве в Верховном тайном совете. Но… не отличалось талантами это поколение семьи, предки которой восходили к Рюрику! Грубый и невежественный Алексей Григорьевич, легкомысленный и развращенный Иван Алексеевич, хитрый и двуличный Василий Лукич – все они были заняты личным обогащением, карьерой, интригами, не думая ни о благе государства, ни о величии России, ни о ее интересах.

Когда все стали изъявлять свое согласие на избрание Анны, Голицын снова вмешался: «Воля ваша, кого изволите, только надобно нам себе полегчить». «Как себе полегчить?» – спросил кто-то. «Так полегчить, чтобы воли себе прибавить», – ответил князь Дмитрий. Осторожный Василий Лукич усомнился: «Хоть и зачнем, да не удержим этого», на что Голицын возразил: «Право, удержим» и добавил: «Будет воля ваша только надобно, написав, послать к ее величеству пункты».

Часов в девять утра верховники вышли, в залу, где уже собрались Сенат, Синод и генералитет. Канцлер Головкин, объявил о решении призвать на престол Анну. Все согласились и стали расходиться. Голицын спохватился, и сановников – Дмитриева-Мамонова, Ягужинского, Измайлова и нескольких других – вернули. Сели составлять «пункты». Остерман потерял дар речи и не мог связать двух фраз. За дело взялся Василий Лукич и набросал «кондиции». Согласно «кондициям», будущая императрица обещала заботиться о поддержании и распространении православной веры, не вступать в супружество и не назначать наследника, а главное – «ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного согласия 1) ни с кем войны не всчинять; 2) миру не заключать; 3) верных наших подданных никакими податьми не отягощать; 4) в знатные чины, как в стацкие, так и в военные сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, а гвардии и прочим войскам быть под ведением Верховного тайного совета; 5) у шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать; 6) вотчины и деревни не жаловать; 7) в придворные чины как русских, так и иноземцев не производить; 8) государственные доходы в расход не употреблять и всех своих верных подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской».

А теперь отвлечемся на минуту и взглянем на «кондиции» с сегодняшнего нашего опыта и знания. Ведь намерения этих восьми весьма могущественных вельмож могли иметь очень далеко идущие последствия для истории России. В перспективе – распорядись судьба в их пользу – создание такого совета значило и введение в России конституционного правления и вело бы в будущем к радикальному изменению не только политического, но и экономического бытия страны. Существеннейший миг в истории России! Но виден он из будущего, тогда же очень немногие прозревали его.

А между тем в Митаву с «кондициями» были направлены послы – князь Василий Лукич, сенатор Михаил Голицын, младший брат Дмитрия Михайловича, и генерал Леонтьев; двое последних даже не знали содержание послания.

Москва тем временем начала бурлить. В январе 1730 года по случаю предстоящего бракосочетания Петра II с княжной Долгорукой в столицу съехались все высшие сановники и знать, масса дворянства – гвардейского, армейского, флотского, отставного. Ползли слухи об условиях верховников, подогреваемые недовольными – сподвижниками Петра, иностранцами на русской службе, родственниками будущей императрицы – Салтыковыми, Трубецкими, Головкиными. Один из этих недовольных – Ягужинский – даже тайно отправил своего конфиданта Петра Спиридоновича Сумарокова (родственника драматурга) с письмом в Митаву, к Анне, в котором уговаривал герцогиню «не всему верить, что станут представлять князь Василий Долгорукий и которые с ним посланы, до того времени, пока сама изволит прибыть в Москву». В оппозиции верховникам находился и первый иерарх, тоже сподвижник Петра – Феофан Прокопович. Но главное – волновалось собравшееся в Москве дворянство; одни боялись правления олигархии и неизбежных при этом смут, другие, хотя и были готовы переменить форму правления, хотели участвовать в высших органах власти наряду с верховниками. Возглавили волновавшееся в те дни в Москве дворянство три человека – яркие личности «опасного и суетного времени», как называли русские люди первую половину XVIII века.

Граф Федор Андреевич Матвеев, богатый наследник, внук Артамона Матвеева, друга царя Алексея и воспитателя матери Петра Великого, получивший прекрасное образование, первый русский, вызвавший недруга на дуэль. Это было в 1729 году, когда он поссорился на обеде с испанским посланником герцогом де Лириа. Хотя дуэль и не состоялась (испанец пожаловался канцлеру, Верховный тайный совет посадил Матвеева под арест и заставил извиниться перед герцогом), сама ее возможность была новшеством для российского дворянства. А ведь всего за семь лет до этого вельможи, князья Иван Федорович Ромодановский и Григорий Федорович Долгорукий решали свои споры в кулачном бою!