Ян - Анна Гавальда

Я полностью на нее полагаюсь.

Я жду, когда Алис или Исаак откроют дверь.

Я должен вернуть им детский магнитофон и задать последний вопрос.

Меня зовут Ян-Андре-Мари Каркарек, я родился в Сен-Бриё, через несколько месяцев мне исполнится двадцать семь лет, мой рост 1,82 м, у меня темные волосы, голубые глаза, отсутствуют судимости и какие-либо особые приметы.

Я рос обычным ребенком, был примерным и послушным мальчиком на первом причастии, любимцем в своем детском спортивном клубе, ровно учился в лицее, хорошо его закончил, в институте отличался серьезным отношением к учебе и влюбчивым характером, был верным в любви.

Я нашел себе работу, поскольку не имел никакого страстного увлечения, ни особого призвания к какому-либо делу, подписал недавно бессрочный контракт, который позволил бы мне понемногу набрать кредитов, чтобы набрать еще больше кредитов чуть позже, я жил с девушкой, выросшей в куда более изысканной семье, чем моя. С девушкой, показавшей мне и преимущества, и ограничения буржуазного образа жизни. С девушкой, которая меня бы пообтесала, конечно, но вместе с тем и невольно укрепила бы меня в моем тяготении к бардачности и старому доброму свинству, нормальным для парня, чей дед был рыбаком. Которая позволила мне осознать, что в моей семье не так хорошо следили за собой, зато гораздо лучше себя вели. Что у нас меньше внимания уделяли формам, зато отношения были раскованнее и надежнее. И что у нас было не принято дурно говорить о других. Что другие вообще не особенно нас занимали. Может быть, потому, что мы были слишком глупы и не видели дальше кончика собственного носа, а может, потому, что как раз у кончика нашего носа проходила линия горизонта.

Быть может, эта линия, эта бесконечная полоса, испокон веков отделяющая море от неба, формировала в этих краях менее высокомерных людей…

Быть может… Я не знаю… Мне наверняка не следует обобщать, но все же… ее отец, пожимая мне руку, все время путал мое имя, называя меня то Иваном, то Ивоном, однажды даже Эрваном, и, в конце концов, это выглядело странно.

Но Мелани, его дочь, я любил. Клянусь жизнью, я ее любил. Но больше не понимал, на что она надеется. Я разочаровывал ее, она меня тоже. Мы не решались в этом признаться, но наши тела были не столь куртуазны и в минуты близости говорили о многом. Ее запах, вкус, дыхание, пот — все ополчилось против меня. Все изменилось и расстраивало меня. Думаю, и она чувствовала то же самое. Что даже мыло, зубная паста и духи не всегда могли справиться с моим замешательством.

Да нет, я не придумываю, я знаю это.

Я это знал.

Вчера вечером я был один. Я собирался пойти в кино, но на лестничной площадке перед моей квартирой стоял буфет. Он принадлежал соседям, с которыми я был едва знаком. Людям, жившим двумя этажами выше. Паре с двумя детьми. Я вызвался помочь им донести буфет до их квартиры и остался у них в гостях до начала следующего дня.

На следующий день, то есть сегодня утром, я сел в скоростной поезд, проспал всю дорогу, потом пересел в автобус. Часом позже я вышел на маленькой площади, окруженной платанами, и заглянул в кафе. В первое попавшееся кафе, которое меня вдохновило, куда в теплое время года наверняка заходили любители петанка пропустить по стаканчику, перед тем как разойтись по домам. Выпив бокал вина, я достал из кармана бумажку и, пустив ее по кругу, выяснил направление, в котором мне надо было двигаться, и на какой дороге ловить машину.

Мою бумажку передавали из рук в руки, комментировали, обсуждали сообща, по ходу измяли.

Как будто это карта. Карта сокровищ с Южным крестом посреди. На мою благодарность мне ответили, словно осадили: «Да с удовольствием». Я вздрогнул.

Мне не пришлось долго ждать. Какой-то парень согласился подбросить меня на своем фургоне. Он работал каменщиком. Строил бассейны, но сейчас мертвый сезон, и за неимением лучшего он ремонтировал канавы. Сложив большой палец с указательным, он звукоподражательно отстреливал ворон. Сворачивая себе самокрутку, он придерживал руль коленями, одновременно выжимая газ, чтобы «обеспечить устойчивость автомобиля». Он скоро станет папой. Похоже, прямо сегодня вечером. «Мля, — твердил он, — мля, дело пахнет керосином…»

Я улыбался. Мне нравилось все, что он говорил. Нравился его голос, его акцент, его болтливость. Он напоминал мне эдакого местечкового Аль Пачино. Мы с ним были примерно одного возраста, он уже имел фургон, на котором были написаны его имя и фамилия, платил налоги и содержал семью. Все это казалось мне настоящей экзотикой.

Он высадил меня на каком-то перекрестке. Сожалея, что не может подбросить до места назначения, все из-за этого малыша… Да тут недалеко, прямо за этим холмом. Можно идти по дороге, а можно срезать через поля. Я его поблагодарил. То, что нужно пройтись пешком, воспринял с облегчением. Я трусил. Убеждал себя в том, что, учитывая вес моей сумки и расстояние, которое предстояло пройти, в конце концов я смогу расслабиться.

Хотя это оставалось всего лишь предположением среди тысяч других, застивших мне глаза.

Я размышлял, шагая вперед, строил гипотезы.

Воображал диалоги, продумывал реплики и шел все быстрее, словно стараясь собственные возражения оставить позади.

Ремень сумки резал мне плечо. На обочине дороги стояло небольшое каменное строение. Дверь оказалась не заперта. Я оставил там свои книги.

Я потом за ними вернусь.

Никто никогда не ворует книги.

Я узнал дом. Такой же, как на моем клочке бумаги. Я оставил сумку снаружи, около воротного столба, вошел во двор и направился к наиболее ухоженной части построек. Туда, где у дверей стояли сапоги и виднелись занавески на окнах. Я постучал. Мне никто не ответил. Постучал сильнее. По-прежнему никого.

Черт побери. Никаких сокровищ.

Я огляделся. Постарался понять, где же нахожусь, как все это устроено и что я вообще делаю в этой дыре. Непонятно.

В конце концов дверь отворилась за моей спиной. Я обернулся, широкой улыбкой заменив букет цветов. Увы, моя улыбка на ходу завяла.

Да уж, такого я и представить себе не мог.

Неужели все настолько запущено?

Она указала подбородком на сарай. Если я не найду его там, то должен буду пройти до конца дороги и поискать на склонах холма.

— Или его, или собаку! Если увидите собачий хвост, значит, и человек неподалеку!

Она веселилась от души.

Я уже отошел на пару шагов, когда она прокричала мне вслед:

— И напомните ему, что у Тома в шесть тренировка! Он поймет! Спасибо!

Я был потрясен. Хотя обычно я очень внимателен к людям, но я не смог бы вам ее описать. Ни ее лицо, ни одежду, ни даже цвет ее волос. Единственное, что мне запомнилось, было тем, на что я безуспешно старался не смотреть: ее костыли.

На что я, собственно говоря, рассчитывал?

Не знаю…

На что-то более солидное…

На некую сцену.

Красивую сцену.

Как в романе или в кино.

Особенный свет, величавое небо и мужчина, стоящий на этом фоне.

Да, именно так: мужчина, стоящий с… уф… с чем-то навроде секатора в руке.

И музыкальное сопровождении момента встречи. Пусть звучат трубы из «Звездных войн», «Полет валькирий» или еще какая-нибудь ерунда.

Вместо всего этого я стоял на пороге сарая в тусклом свете неоновой лампы, какой-то пес обнюхивал мои причиндалы, а музыкальным фоном служили остроты «Больших голов»[66].

Неплохо, мой мальчик, неплохо…

Эй, да твоя жизнь — это даже не верблюд, это вообще какой-то мутант!

Сколько я ни щурил глаза, мне никого не удавалось разглядеть.

— Есть кто-нибудь?

Из-под капота трактора (не знаю, есть ли у тракторов капот, и вовсе не уверен, что тот агрегат назывался трактором), ругнувшись, вылез лохматый мужик.

— Здрасьте, — проворчал он, — вы страховщик, да? Паркер! Господи, ко мне!

Ужас.

Уф… Нельзя ли еще раз с начала, но уже без собаки?

Он осмотрел меня с ног до головы. Чувствовалось, что он сомневается. Что, для страхового агента я был недостаточно опрятно одет?

Поскольку я ничего не отвечал, он повернулся ко мне спиной:

— Могу я вам чем-то помочь?

И тут…

И тут меня прорвало:

— Нет, — сказал я, — нет. Вы не можете, зато я могу… Я для этого и приехал. Чтобы помочь вам. Простите. Здравствуйте. Меня зовут Ян. Я… уф… (он обернулся) я вчера вечером познакомился с Исааком Моизом. Он пригласил меня поужинать, а поскольку мы пили ваше вино, рассказал мне о вас. Он рассказал мне вашу историю и про… про болезнь вашей супруги и… и все прочее. Он мне сказал, что вы разуверились, устали, приняли решение продать виноградники и что… (теперь он разглядывал мое лицо, а я отводил взгляд, чтобы не дать слабину, и пересчитывал масляные пятна на его спецовке) но… но нет. Вы не будете их продавать. Вы не будете их продавать, потому что ради вас я бросил свою работу. Свою работу, жизнь, подругу, все… Ну то есть нет… не ради вас, а ради себя, и я… в общем… Моиз до лета одолжит мне свой дом, у меня есть руки, ноги, справка о том, что я здоров, я бретонец, упрямый, ничего не понимаю в вине, но научусь. Я быстро учусь тому, что мне интересно. А еще у меня есть права. Я могу водить машину. Могу ездить за продуктами. Могу готовить еду. Если хотите, могу сейчас отвезти Тома на его тренировку. Я могу делать все, что ваша… все, что делала Ариана и что теперь ей не по силам. И мои родители тоже вам помогут. Мой отец работал бухгалтером, он сейчас на пенсии, но по-прежнему быстро считает и поможет вам всем, чем сможет, я в этом уверен. К тому же они с моей матерью являются членами своего рода клуба пенсионеров, которые путешествуют по всей Европе на своих автокемперах, и к сбору винограда, вот увидите, они все к вам приедут… Они приедут вместе со своими друзьями англичанами, итальянцами, голландцами, всей компанией. И гарантирую вам, что все изменится, эти люди, они с вас денег не возьмут, еще и за честь почтут! Не продавайте, Пьер… Все, что вы делали до сих пор, это слишком прекрасно… Не надо опускать руки.