Досадийский эксперимент - Герберт Фрэнк

Макки внимательно смотрел на Высшего магистра, ощущая шестым чувством, как нарастает напряжение в поведении женщины-урива. Неужели дойдет до грубого насилия? Этот вопрос так и остался без ответа, пока Макки говорил:

– Вы уже увидели, что я нахожусь в трудном положении. Мне не нравится смущение, каковое испытывают мои почитаемые учителя и друзья, а также их соотечественники. Но мы видим доказательства…

Он умолк. Говачины не любили намеков и неопределенности.

Арич выпустил когти из-под кожаных перепонок.

– Ваш клиент желает, чтобы вы назвали эти доказательства.

Прежде чем начать говорить, Макки положил руку на замок ящика, по-прежнему лежащего у него на коленях.

– Исчезло множество представителей обоих видов. Двух видов – говачинов и людей. Если бы это были единичные случаи, можно было бы и не обращать внимания, но эти исчезновения происходят регулярно в течение длительного времени – двенадцати или пятнадцати поколений, если пользоваться временной шкалой древнего человечества. Если сложить все, то получится, что исчезновения приняли неприемлемый масштаб. Мы выяснили, что существует планета под названием Досади, и именно туда доставляли исчезнувших говачинов и людей. Мы тщательно исследовали имеющиеся у нас свидетельства. Все следы ведут в Федерацию говачинов.

Арич сильно растопырил пальцы, что служило у говачинов признаком крайнего смущения и растерянности. Был ли этот жест обдуманным или непроизвольным, Макки не понял.

– То есть ваше Бюро обвиняет говачинов?

– Вы же понимаете, в чем заключаются функции моего Бюро. Мы пока не знаем, где находится Досади, но мы найдем ее.

Арич молчал. Он знал, что Бюро никогда не сдается и не отказывается от своих планов, если считает их важными. Макки поднял синий ящик.

– Доверив мне это, вы сделали меня хранителем своей судьбы, клиент. Вы не имеете права расспрашивать меня о моих методах. Я не стану следовать правилам старого закона.

Арич согласно кивнул.

– Я знал, что вы так и поступите.

Он поднял правую руку.

Ритмичные «волны смерти» сотрясли тело женщины, слуги ящика. Боевые мандибулы выступили из лицевой щели.

Уловив этот опасный жест, Макки резким движением открыл ящик и выхватил оттуда книгу и нож. Заговорил он с твердостью, которую сам не чувствовал:

– Если она сделает еще хотя бы одно движение в мою сторону, моя кровь обагрит книгу. – С этими словами он прижал лезвие ножа к своему запястью. – Ваша слуга ящика знает о последствиях? Это будет бесславным концом истории Бегущих. Другой филум говачинов получит от Божества Закон. Имя последнего Высшего магистра Бегущих будет стерто из памяти живых. Говачины начнут поедать собственные яйца, если возникнет хотя бы малейшее подозрение, что в их жилах течет кровь Бегущих.

Арич оцепенел с поднятой правой рукой, но потом взял себя в руки и заговорил:

– Макки, вы открыли свою сущность низкого соглядатая. Вы сумели подло проникнуть в нашу святая святых – только так можно было почерпнуть эти знания.

– Вы, наверное, держали меня за робкого и покорного болвана, клиент? Я истинный легум. Легуму необязательно быть соглядатаем, чтобы знать Закон. Сделав меня легумом, вы сами открыли мне все двери.

С трудом сдерживая ярость, Арич обернулся к женщине-уриву:

– Цейланг?

Слуга ящика с трудом заговорила. Ее сочащиеся ядом мандибулы продолжали торчать из лицевой щели.

– Что вам угодно приказать?

– Внимательно посмотри на этого человека. Запомни его. Ты еще встретишься с ним.

– Я повинуюсь.

– Ты можешь идти, но помни мои слова.

– Я запомню их.

Макки, зная, что пляска смерти не может остаться незаконченной, остановил ее:

– Цейланг!

Она медленно, с явной неохотой, обернулась к Макки.

– Хорошенько посмотри на меня, Цейланг. Я тот, кем хочешь быть ты. Но я предупреждаю тебя: ты никогда не станешь легумом, если не сбросишь кожу урива. – Он махнул рукой. – Теперь можешь идти.

Зашелестев мантией, Цейланг повиновалась, но мандибулы не убрала. Где-то, в гнезде ее триады – Макки знал это наверняка – находится маленький, только что оперившийся детеныш, который умрет от яда, который его хозяйка впрыснет ему в жилы. Только тогда закончится пляска смерти и Цейланг сможет убрать мандибулы. Но ненависть останется.

Когда красная мантия скрылась за дверью, Макки уложил книгу и нож в ящик и снова посмотрел на Арича. Теперь Макки заговорил с ним, как настоящий легум с клиентом – без всяких ухищрений, и оба прекрасно это понимали.

– Что сподвигло Высшего магистра прославленных Бегущих обрушить свод цивилизации?

Макки говорил буднично, без пафоса – так говорят между собой равные по рангу.

Аричу было трудно сразу свыкнуться со статусом клиента. Макки отчетливо понимал, о чем сейчас думает говачин. Он должен был принять его как говачина. Но Макки не был говачином, и все же его приняли в ряды говачинских легумов… И если он видел этот самый сокровенный ритуал…

Арич наконец заговорил:

– Где вы видели этот ритуал?

– Я видел его у говачинов, которые приютили меня на Тандалуре.

– У Сухих Голов?

– Да.

– Они знали, что вы все видели?

– Они сами пригласили меня присутствовать.

– Как вам удалось сбросить кожу?

– Они расцарапали меня до крови и сохранили соскоб.

Арич ненадолго задумался. Сухие Головы играли в свою собственную тайную игру в говачинской политике, и теперь тайна перестала быть тайной. С этим придется считаться. Чего они хотели этим добиться?

– На вас нет никаких татуировок.

– Я не подавал формального прошения о членстве в филуме Сухих Голов.

– Почему?

– Потому что я принес присягу Бюро Саботажа.

– Сухие Головы это знали?

– Мало того, они это одобрили.

– Но что побудило их к этому?

Макки улыбнулся.

Арич посмотрел на занавешенный альков в дальнем конце святилища, потом снова взглянул на Макки. Ищет сходства с Лягушачьим Богом?

– За этим есть нечто большее.

Макки пожал плечами. Арич принялся рассуждать вслух:

– Сухие Головы поддержали Клодика в его преступлении, когда вы…

– Не в преступлении.

– Принимаю эту поправку. Вы добились свободы для Клодика. И после вашей победы Сухие Головы пригласили вас присутствовать на ритуале очищения.

– Говачин в Бюро Саботажа не может исполнять две присяги сразу.

– Но легум служит только Закону!

– Бюро Саботажа и говачинский Закон не противоречат друг другу.

– И Сухие Головы хотят заставить нас в это поверить.

– В это верят многие говачины.

– Но процесс Клодика не был настоящим испытанием.

До Макки вдруг дошло: Арич сожалеет о чем-то большем, нежели о проигрыше. Он готов рискнуть любыми деньгами, лишь бы сохранить надежду. Надо направить разговор в иное русло.

– Я ваш легум.

Арич ответил с явным смирением:

– Да, это так.

– Ваш легум хочет знать о проблеме, возникшей на Досади.

– Никакая вещь не является проблемой до тех пор, пока не вызывает достаточной озабоченности. – Арич бросил взгляд на ящик, лежавший на коленях Макки. – Мы имеем дело с разными ценностями, с изменениями ценностей.

Макки не поверил, что говачин оправдывается, но слова Арича заставили его призадуматься. Говачины самым непостижимым образом умели сочетать уважение и неуважение к Закону и к действиям любого правительства. В основе всего лежали их неизменные ритуалы, но все остальное было текучим и зыбким, как волны моря, в котором они зародились. Целью ритуалов было сохранение этой текучести. Любой коммуникационный обмен с говачинами был лишен сколько-нибудь надежной опоры. Они каждый раз вели себя по-другому, и в этой изменчивости было что-то религиозное. Такова была их природа. Любое основание временно и преходяще. Закон создан для того, чтобы меняться. Таков был их катехизис. Быть легумом – это значит понимать, куда можно ступать, а куда – нет.

– Сухие Головы делали что-то иное, – сказал Макки.