Майя Плисецкая - Мария Баганова

Потом была Англия, Лондон. Туда отбыло три четверти труппы — а Плисецкая осталась в Москве. Потом точно так же не состоялся Париж. Это было невероятно обидно! Особенно когда танцовщица узнала, что в Париже на гастролях Большого побывала сама Матильда Кшесинская. «Я плакала от счастья. Это был тот же балет, который я видела более сорока лет назад, обладатель того же духа и тех же традиций.» — так написала прима Императорского театра в своих мемуарах. Интересно, что бы сказала блистательная Матильда, увидев танец Плисецкой? Этого мы уже никогда не узнаем.

Но позднее судьба вознаградила балерину за ту несостоявшуюся встречу. Она виделась и сумела пообщаться с Ольгой Спесивцевой, с Сергеем Лифарем, с Жоржем Баланчиным.

В семьдесят шестом году в Америке она тайком нанесла визит легендарной Ольге Спесивцевой — балерине с несчастливой, ужасной судьбой. Великий балетмейстер Энрико Чекетти сказал о Спесивцевой: «В мире родилось яблоко, его разрезали надвое, одна половина стала Анной Павловой, другая — Ольгой Спесивцевой». Дягилев добавил: «Для меня Спесивцева — та сторона яблока, которая обращена к солнцу», «Спесивцева тоньше и чище Павловой». Увы, ужасы революции, гражданская война, эмиграция — эти беды погубили талантливую балерину. На нее обрушились болезни: сначала туберкулез, а потом стала подводить память, развилась мания преследования. Двадцать лет балерина провела в психиатрической клинике, а выздоровев, уже не могла вернуться на сцену. Еще почти полвека она жила в пансионе Толстовского фонда под Нью-Йорком, страдая от одиночества и невостребованности.

Она соглашалась на встречи с советскими артистами, но каждый раз очень расстраивалась. При встрече с Майей Плисецкой Спесивцева, поседевшая, но все еще красивая, похожая на свои старые фотографии, была не слишком разговорчива, стеснялась своего зависимого положения и поначалу неохотно шла на контакт. А потом задала вопрос: «А Витя Семенов жив?» Плисецкая опешила: Виктор Александрович Семенов, бывший танцовщик — премьер Мариинского театра, когда-то принимал ее в хореографическое училище. Увы, жив он не был — умер в 1944-м.

А вот темпераментный Серж Лифарь, в прошлом ведущий солист Дягилевского балета и балетмейстер Парижской оперы, ворвался в артистическую уборную Плисецкой после «белого» акта «Лебединого» со словами: «Вы напомнили мне Оленьку Спесивцеву. Это лучшая балерина веков. Она, как вы, танцевала душой, не телом. Впрочем, и телом тоже. Замечательным телом.» О, это был великолепный комплимент!

На следующий день Лифарь подстерег Плисецкую возле артистического входа «Гранд-опера» и ошарашил: «Нас ждет Коко Шанель. Я ей о вас рассказывал. Едем.»

Актриса опешила: Шанель? Этого не может быть! Наверняка, шутка! И даже принялась отказываться от неожиданности. Но Лифарь настаивал: «Я беден, не имею денег на подарок, вас достойный. Все, что зарабатываю, трачу на пушкинский архив. Встреча с Коко — вот мой вам подарок. Едем, черт возьми. Нас ждут».

Лифарь сказал правду: в бутике Шанель их действительно ждали.

Легендарная Коко запомнилась Майе высокой, очень худой женщиной. Ей было уже за восемьдесят. Для двух зрителей — Плисецкой и Лифаря — Шанель устроила показ мод Дома Коко Шанель осенне-зимнего сезона. Это была первая французская коллекция, которую довелось увидеть Майе Михайловне.

Манекенщицы очень старались, но Шанель все равно была недовольна и то и дело делала им замечания. Потом сама показала, как надо носить наряд — и произошло чудо: на мгновение Шанель словно омолодилась. По походке, по фигуре ей нельзя было дать больше двадцати пяти лет.

А потом хозяйка модного дома вдруг предложила: «Выбирайте, Майя, что вам понравилось. Все — ваше».

Плисецкая замялась в нерешительности: не привыкла она к таким царским подаркам. И тогда Шанель выбрала ей наряд сама — белый мундирчик из плотного простроченного шелка с аксельбантами и золотыми полувоенными пуговицами. Он и по сей день в гардеробе балерины, надевает она его по торжественным случаям. Покрой, форма и сегодня не вышли из моды. Под пиджак носят прямой сарафан, складно облегающий фигуру.

Но Майе предстояло еще выдержать испытание!

— Жанет, снимите костюм, пусть Майя наденет на себя. — Приказала Коко. — И пройдется в нем перед нами. Посмотрим, как умеет носить изделия Дома Шанель балерина из России.

Облачившись в белый мундирчик, Плисецкая вышла к зрителям, подражая походке Шанель, сделала диагональ и два круга. Коко разразилась аплодисментами:

— Теперь я верю Сержу, что вы — великая балерина. Я вас беру в свой бутик. Согласны?..

Краем глаза Майя Михайловна заметила, как облегченно вздохнул Серж Лифарь, словно они оба выдержали заковыристый экзамен.

Потом в ее жизни будет много модных коллекций. Прославленный Пьер Карден будет создавать костюмы специально для нее, для ее спектаклей. Со временем придет черед и самой Плисецкой делать подарки: она передаст в коллекцию историка моды Александра Васильева несколько уникальных предметов из своего гардероба, среди которых модели Кардена и Шанель.

Но подарки Шанель, показы у Кардена — все эти волшебные сказочные чудеса случатся в жизни балерины намного позже. Молодость у великой Майи Плисецкой была такой же скудной, как и у большинства ее соотечественниц. И точно такими же были проблемы с гардеробом.

Была такая, нынче уж совсем забытая профессия: фарцовщик — так называли спекулянтов, перепродававших вещи фирменные или не очень, выменянные или перекупленные у приезжих иностранцев, которые в СССР у простого гражданина не было возможности приобрести или за которыми необходимо было выстаивать огромные очереди. Считается, что слово «фарцовщик» происходит от английского for sale — «для продажи». Фарцовщиками часто бывали дети дипломатов или тех советских чиновников, кто имел возможность часто выезжать за границу и располагал валютой.

Зарубежные товары перепродавались из-под полы, в подворотнях, на съёмных квартирах или через знакомых. Часто фарцовщики обманывали своих покупателей и продавали им отечественную продукцию или самострок, отшивавшийся в подпольных цехах.

Вот именно у таких фарцовщиков и одевалась Майя Плисецкая, да и все ее коллеги. Это было необходимо: артистка — всегда на виду. И ей надо было обязательно выглядеть «не хуже» тех, кто имел возможность выезжать за границу. А фарцовщики альтруистами не были, вещи продавали втридорога. Чтобы купить красивое платье, приходилось «обтанцевать» тысячи крохотных неудобных клубных сцен, нетопленых площадок с кривыми полами, исколесить сотни проселочных разбитых дорог, ночевать в пропахших клопами номерах, намучить ноги, нахлебаться вдоволь неистребимого российского хамства. Элегантность давалась кровью.