Исполнение желаний - Владимир Круковер

И вот третий визит. Неожиданный для меня самого. Еще осталось два. До конца жизни всего два.

Бесшумно сдвигается стальная дверь и я в камере связи. Одеваю легкий шлем, сажусь на кушетку.

— Что, скучно? — вспыхивает в мозге вопрос.

— Странно, раньше ты не начинал беседы первым.

— Раньше ты тоже ни в чем не сомневался.

— Стареем. Десять лет прошло, почти.

— Ну, ну. Только не ударяйся в воспоминания. Мне, может, хуже — и то молчу.

— Тебе может быть плохо?

— Думаешь, отсутствие тела защищает от чувств?

— Я вообще как-то не думал об этом.

— Ты вообще редко думаешь о себе. Значит и обо мне.

— Скажи, почему меня так тянет к Неизвестному Чудовищу?

— Тебя тянет просто к неизвестному.

— А почему я сам об это не подумал?

— Потому что у тебя есть тело и…

— Что «и»?

— Ты стал нетерпеливым. И… нет меня.

— Ну и?

— Теперь ты и-каешь? Что «и»? Ты же сам знаешь, что все так живут. Живи и ты.

Молчу. Молчу, и мне очень плохо. «Я» говорит тихо:

— У смежников «Я» всегда вместе.

— Откуда ты знаешь, — вскидываюсь, — это же запрещено, проникать в смежные миры.

— Умозрительно, — смеется «Я», — чисто умозрительно. Смежный миров бесконечное множество, следовательно в одном из них должно быть так.

— Но смысл? Два «Я» в одном человеке! Постоянные противоречия, муки…

— Не знаю в чем смысл. Иди туда, узнай.

— Но я же не смогу вернуться…

— Я тоже погибну…

Дальше мы говорим шепотом, говорим, сами не зная о чем. Может мы прощаемся? Или только встретились, только узнали друг друга и не можем наговориться?..

Я всегда просыпаюсь до звонка. А потом засыпаю снова, и во сне бодро одеваюсь и готовлю завтрак. В этот момент начинает надрываться будильник. Я вскакиваю, делаю множество дел, не успевая ни одного, и на работу прихожу в самый последний момент.

На летучке я бегло осматриваю одежду, напяленную второпях, а потом беру у зава задание и ускользаю в зоопарк.

Я очень люблю животных, но так уж получилось, что выучился на журналиста. Иногда хочется плюнуть, бросить все и устроиться в зоопарк простым служителем. Но каждый день надо есть, надо платить за квартиру, одеваться, а я уже привык к хорошему окладу, к чистой работе, к определенному отношению окружающих.

Я прохожу в зоопарк по корреспондентскому удостоверению, иду по аллее и выхожу к вольеру волков. Старый волк Черныш узнает меня и благосклонно ловит припасенный пончик. Я немного стою у клетки, говорю ему ласковые слова, а потом еду в школу, где подрабатываю руководителем кружка фотографов. Уже под вечер я захожу в милицию, беру у дежурного свежую информацию для отдела происшествий, в редакции отдаю их на машинку и идет к заву. Сергей Сергеевич приветственно машет головой, спрашивает:

— Сдал?

— На машинке, — отвечаю я.

— Вычитывай скорее и сдавай, — говорит он, — 30 строк на подверстку.

Потом я иду домой по вечернему городу, у одного из телефонов-автоматов останавливаюсь, хочу позвонить Наташе, но передумываю. Я совсем потерялся между Наташей и Машей, просто разрываюсь между чувством и долгом.

Завтра воскресенье. Завтра я заскочу на барахолке посмотреть что-нибудь из книг, встречу там, наверное, своего старшего брата: фанатика антикварного барахла, потом заеду к матери, она заставит меня кушать, я сперва буду отнекиваться, что сыт, потом сяду за компанию, войду во вкус и съем все.

Потом мы будем смотреть телевизор, разговаривать о болезнях, а потом я снова поеду в зоопарк или пойду в кино.

Недавно у меня украли мотоцикл, но он был застрахован и скоро я куплю новый. На мотоцикле при моей работе гораздо удобней.

Вечерами я долго копаюсь в самом себе. Раньше этого не было, раньше было как-то проще. Старею видно. А может мне не дается единство противоположностей, или как там этот закон — я вообще-то не силен в философии.

И еще, когда я засыпаю, на грани сна и яви мне часто мерещится какой-то странный мир, где я вроде жил раньше. Я засыпаю встревоженный и виду странные сны. Но утром забываю их.

Надо бы показаться врачу…

— Да, да, — говорит сестра, — надо показаться врачу. Давайте, я вам помогу.

Она откидывает одеяло, немного подтягивает мое полусонное тело вверх, на подушку, помогает снять пижамную куртку.

Врач измеряет давление, слушает, прижимая к коже неприятно холодный колпачок фонендоскопа, утешительно сообщает, что динамика инфаркта положительная и что мне по-прежнему надо двигаться как можно меньше.

— Кстати, — спрашивает врач, — у вас ваучер с собой?

— Нет, — отвечаю я, — а зачем он нужен?

— Ну, — смущается доктор, — я мог бы его от вашего имени вложить в что-нибудь, вы же у нас долго лежать будете…

Шла Красная Шапочка по лесу. К бабушке шла. Корзиночка у нее в руках, в корзиночке нехитрая еда, на голове, естественно, шапочка красного цвета, личико в старорусском стиле: глазастая девчонка, с русыми косами, щеки румяные.

Идет себе Красная Шапочка, корзинкой помахивает, жует травинку какую-то, по сторонам зыркает. И встречается ей дяденька в длиннополом кожаном пальто. Пальто было старое, потертое до рыжих пятен, лицо дядьки поражало своей бумажной бледностью, такой оскорбительной в жаркое солнечное лето, на вытянутом подбородке дядьки росла жидкая светлая бороденка, глаза напоминали мятую промокашку, а голос его оказался тенорообразным с блеющими обертонами.

— Здравствуй, Маша, — сказал дяденька, — я твой Ваучер.

Доверчивая Красная Шапочка подняла на незнакомца круглые наивные глаза и сказала кукольным голоском:

— Здравствуй дядя. Я не поняла, как тебя зовут. Только я не Маша. Я — Даша. Дарья.

— Здравствуй, Дарья, — проблеял дяденька. — Очень приятно познакомиться. А зовут меня Ваучер. Вот собаки, когда воют, издают такой звук: «вау. вау-у». А те, кто этот вой слушают, те ругаются: «Черт-те что!» — говорят. Если эти звуки составить вместе, то получится: «вау-черт». Отбрасываем глухую согласную «Т», буква «Ё», как известно, пишется, как «Е». Что получается?

— Черт-те что получается. Вы, дяденька, мухоморы сегодня не кушали?

— Нет, Даша, не кушал и кушать не собираюсь. А получается очень простое слово — ВАУЧЕР. Это — я. И я — твой!

— Очень приятно, что ты мой, товарищ Ваучёрт. Только ты мне не нужен. Мне вполне бабушки хватает. За день так намотаешься завтраки ей носить. А насчет мухоморов ты по-моему врешь.

— Я не вру, Даша. Я никогда не вру. Все, что я говорю, было, есть и будет. Я такой же непогрешимый, как метр или килограмм из палаты мер и весов. Я — эталон. Вот метр, например, эталон длины. А я являюсь эталоном советского человека после перестройки. Каждый человек в бывшем СССР имеет свой Ваучер. Ваучер и человек — близнецы братья. Кто более матери — истории ценен?…

— Я поняла, поняла! Ты не мухоморы поел, ты просто выпил вина Сухумского разлива. И теперь ты думаешь, что ты не человек, а его тень. Но ты зря думаешь, что ты такой постоянный, как метр или килограмм. Тень ведь может быть и длинной и маленькой — всякой.

— Да, Дарья, ты нашла правильное определение: я — тень. Но я такая тень, которая не зависит от источника света. Я — тень постоянная, так как завишу только от света идей моих создателей. А в их свете любой Ваучер является частицей госкомимущества. А насчет вина мне не совсем понятно, почему именно Сухумского разлива, а не Краснодарского, например?

— Краснодарского тоже гадость приличная, но Сухумского — всех гаже. И мне, кстати, совершенно непонятно, что с тобой делать?

— Вложи куда-нибудь.

— Вложить… Интересная мысль. Но куда? А, придумала. Вот как раз Волк идет. Волк, эй, иди сюда.

— Ну, че надо? Ты же знаешь — я тороплюсь, мне надо вперед тебя к бабушке поспеть.

— Знаю, знаю. И ты тоже знаешь, чем это все кончится. Неужели тебе не надоело постоянно испытывать резекцию желудка без наркоза и асептики? Вот, есть прекрасная альтернатива — товарищ Ваучер. Вложи его, куда следует, и, уверяю, никакие охотники оттуда его доставать не будут. Как говорится, и бабушка цела, и волки сыты.

— Даша, он же какой-то… Ну, неаппетитный, что ли!

— Ничего, не в ресторане, небось. Бери, что дают.

«Тебе, Проводник, в КВНе надо работать, — смеюсь я, — юморист от бога!»

«Это не я, — спокойно отвечает Проводник, — это ты сам. Я только придал абстрагировано-вещественную форму твоим мыслям».

2

Сыграть себя на лютой сцене,Сыграть неистово, сквозь стон!..Затем — туда, где пляшут тени,Под гвалт дерущихся ворон.

Родные лица — только в профиль,Полупрозрачные они.И все — эскиз, и чьи-то строкиВисят, вцепившись за карниз.Полупрозрачная реальность,Преображенная стезя…Кольцом завитая начальность:В кольце конца найти нельзя.

Ну, а покаНа лютой сценеСыграть себя,В который раз!Потом — туда,Где только тениВедут угрюмыйПерепляс.

Да, только стихов мне не хватало! Впрочем, от безделья и до стихов можно дойти. Как никак третью неделю я в этой лечебнице лежал и хотя имел уже право немного гулять по коридору, все равно считался еще тяжелым. А стихи я в юности писал охотно, вот и решил от скуки попрактиковаться.