Резервы здоровья наших детей - Никитина Лена Алексеевна

- Любаша, а посмотри-ка сюда. - Показываю ей кончик ложечки из-за миски. Ага, нашлась!

Очень любят малыши и сами прятаться. Для этого достаточно отгородить ребенка пеленочкой или набросить на него пеленку сверху и сказать:

- Ку-ку! Где Любочка? Вы не видели Любашу? - Малышка замирает на несколько секунд. Для нее это так удивительно: мир мгновенно исчез из глаз. Зато сколько радости приносит каждый раз новое открытие этого удивительного мира. Когда малыш все свободнее ползает, а потом ходит, он уже пытается спрятаться сам за стул, за кресло, под стол. При этом он не заботится, чтобы не быть видным (иногда прячет одну голову), главное для него - самому не видеть. Тут уж надо игру не испортить:

- Любочка, где Любочка? Куда она убежала?.. - И искать совсем не в том месте, где сидит дочка, а потом, после долгих стараний, наконец найти ее, замирающую от волнения и счастья. Эта игра неизменно вызывает бурю переживаний. Может быть, это шаги к первым самостоятельным решениям, к проявлениям терпения и выдержки. А может быть, это подготовка к будущим расставаниям и встречам?

Когда играешь с детьми, начинаешь лучше их чувствовать и понимать. Именно благодаря игре мы обнаружили, например, что детишки инстинктивно ищут для себя какое-то небольшое пространство: любят забираться под столы, кровати, стулья, в какие-нибудь укромные уголки - им там как-то уютнее, соизмеримее, что ли, с их размерами. Когда ребята постарше сооружали из больших поролоновых подушек с кресел лабиринты и "квартиры" со множеством маленьких "комнаток", как же нравилось там прятаться и "жить" ползункам. И мы не запрещали детям сооружать "дома", "подводные лодки" и "космические корабли" под столами, за креслами и даже в "гнездышке" из старой раскладушки под потолком.

Поняли мы и еще одну очень важную вещь, которая нам впоследствии помогла играть и с более старшими детьми: игра не терпит принуждения и фальши. Взрослый только тогда "принимается" детьми в игру, когда играет всерьез, то есть так же переживает, чувствует, радуется, живет игрой, а не снисходит к детям и их "пустяковым занятиям" с какой-то там дидактически-воспитательной целью. Этому научиться нелегко, но надо, потому что, общаясь с детьми, надо знать их язык - язык фантазии и игры. Учатся же они понимать нас, почему же и нам у них не поучиться? Так скорее выработается общий язык, который так нужен для дальнейшего взаимопонимания с собственным ребенком.

Мы этому тоже учились. Часто не получалось: то говоришь каким-то назидательным тоном ("Что ты позабыл сделать?", "Что надо сказать, когда выходишь из-за стола?"), то начинаешь повторять, как попугай ("Ты слышишь или нет?", "Сколько тебе повторять?", "Долго мне ждать?"), то вдруг впадаешь в сюсюканье ("Кто у нас такой холесенький да пригозенький?", "Ты уже кушаньки захотел?"). Понемногу мы освобождались от этих фальшивых нот и приобрели язык простой и искренний. В то же время выпустили на волю и свою собственную фантазию из клетки взрослых представлений и ограничений. Мы попробовали фантазировать вместе с детьми.

Как-то у Юли пропал из готовальни циркуль:

- Я им чертила, а потом он куда-то исчез.

- С твоей помощью исчез? - спрашиваю я.

- Ну, мама! - возмущается и смущается Юля одновременно. Проходит день, два... На третий день в кухню, где собралась вся детвора, входит папа и говорит с озабоченным видом:

- Иду я сейчас по комнате, вдруг слышу: кто-кто плачет, да так горько-горько. Смотрю - вот он, маленький, жалуется на какую-то девочку и про готовальню что-то пищит...

Все ребята, даже старшие, широко раскрыли в ожидании глаза: что же дальше?

- Я идти хочу, а он за ноги цепляется - я чуть не споткнулся! - и говорит: "Возьми меня с собой, пожа-а-луйста, я домой хочу, к маме-готовальне, ей без меня плохо."

Все весело хохочут, Юля краснеет, но смеется вместе со всеми и, взяв у папы циркуль, сразу кладет его на место, в готовальню.

Мы вспоминаем сейчас, как мы были (да и бываем еще!) беспомощны в подобных случаях, когда начинаем упрекать:

- Опять на место не положила!

- Сколько же можно?!

- Ну и растеряха ты у нас! И т.д. и т.п.

А результат? Обида, слезы и упрямое: "Ну и пусть!", "Ну и не надо! Да, я такая! Такая! Такая!" "Ну и пусть!"

Б.П.: Вы спросите: при чем здесь годовалый малыш? А при том, что чем раньше начинать, тем лучше.

Зачем так рано?

Такой вопрос нам задают даже после нашегосамого подробного рассказа. Особенно мамы.

- Подумать только, - говорят они, - с рождения учить стоять, ходить, плавать, петь, говорить, чуть ли не читать - ведь жалко крошку! А потом: вырастают же люди и без этого.

Конечно, вырастают, но...

Многие ли встречали человека, свободно говорящего на трех-четырех языках? Такое не каждому дано, нужны особые лингвистические способности, скажут многие и... ошибутся. В интернациональной школе при ООН в Нью-Йорке, где с малых лет, а иногда с рождения живут, учатся и постоянно общаются дети многих национальностей, знание трех-четырех языков - обычное явление. Все полиглоты!

Теперь представьте себе, что ребенок, психически совершенно нормальный, обладающий слухом и зрением, в течение многих лет не в состоянии овладеть даже одним родным языком и остается фактически немым. Невероятно, правда? Однако науке известны трагические случаи, когда дети в младенческом возрасте попадали в логово диких зверей. Если их возвращали к людям позже шести-семилетнего возраста, они не могли научиться говорить, как ни старались этому научить их терпеливые и добрые воспитатели! Не могли!

Еще пример. Может ли абсолютный музыкальный слух быть достоянием каждого человека? Нам представить себе это трудно. Но вот жители Вьетнама - все! обладают поразительным музыкальным слухом. Чудо? Нет, просто вьетнамский язык четырехтональный, и, чтобы понимать друг друга, вьетнамцы должны с младенчества точно отличать высоту звуков.

С младенчества? Но ведь именно тогда - с первых дней жизни - и окунается маленький вьетнамец в стихию родной речи. С первых дней - вот в чем дело!

Подозреваем ли мы, что, говоря своему несмышленышу ласковые слова, напевая ему простые песенки, мы уже учим его говорить и понимать язык? Нет, просто так принято, все так делают. Да и нам, взрослым, с ним так интереснее, веселее, занятнее. И никто не думает о перегрузке, о том, что это рано, что ребенку тяжело, вредно, опасно. Наступает момент, и первое слово, еще до года, произносит сам малыш. Как просто! Но как непросто все становится, если мы будем мало говорить с ребенком. Как задерживается сразу его развитие. В доме ребенка, где дети воспитываются со дня рождения и на каждого взрослого приходится 20-25 малышей, дети могут не заговорить и в два и в три года, с большим трудом осваивают речь и нередко долгие годы отстают потом в развитии.

Итак, трудно осваивают язык (или не осваивают вовсе) те, кто начал изучать его слишком поздно (дети Маугли), и те, языковое общение которых было очень бедно. Время начала и условия для развития - вот что определяет успешность овладения родной речью. Но почему не предположить, что точно так же дело обстоит и с остальными способностями?

Чрезвычайно распространено мнение, что способности наследуются, даются от природы. Но вот что утверждают последние работы генетиков: "...в наши дни, после окончательной победы в генетике принципа ненаследуемости благоприобретенных признаков, стало очевидным, что духовное развитие не записывается в генах. Оно фиксируется в социальной программе, которая передается путем воспитания, усложняется и развивается с каждым новым поколением". Эти слова находим у академика Н.П.Дубинина (*) (подчеркнуто нами. - Б.П. и Л.А. Н.), Но в первый год жизни ребенка эта социальная программа целиком в руках родителей. И от того, как сумеют родители распорядиться этим временем Начала Всех Начал, будет во многом зависеть будущее развитие их ребенка.

(*) Дубинин Н.П., Шевченко Ю.Г. Некоторые вопросы биосоциальной проблемы природы человека. М.: Наука, 1976, с. 17.