Дипломатическая почта - Яна Алексеева

– Десять, поднимается, – сквозь туман добрался до меня крик с носа.

Нырнув в волну, промчавшуюся по палубе и оставившую везде где, только можно ошметки водорослей, выскочили из щели. И тут же, не жалея рук, влево.

– Все паруса на десять раскрыть, – приказала, даже не удосужившись проверить, не остался ли кто за бортом. Впрочем, все на месте. И уже работают, сбрасывая ошметки дерева на палубу.

Течение вышвырнуло лекку на серо-зеленые просторы Малого моря. Раскрывшись, маскировочная ткань хлопнула, натянулась, ловя новый, свежий ветер. Встречная волна вновь окатила водой палубу. Кэрдан за моей спиной медленно опустился на палубу, шумно отфыркиваясь и переводя дыхание.

Прошли, мы прошли, оставляя позади… Сколько мгновений это заняло? Я обернулась. Скалистые отроги, укрытые белой пеленой брызг, пенные водовороты, серо-бурые хребты, среди которых таились подводные твари. Теперь – только вперед!

Ночь медленно укутывала море, сквозь облака едва заметно просвечивало багровое закатное солнце. Всего-то ничего времени прошло… страх медленно отступил, навалилась усталость. Плечо ныло, ладони саднило, по телу пробегала нервная дрожь, впрочем, это скорее от холода, медленно пробирающегося под промокшее насквозь платье.

– Ран, наводи порядок на палубе, рулевой – на место, – вздохнув, приказала я, перекладывая штурвал. – Паруса убрать на пять.

Протяжно застонав, слившаяся с темнотой лекка легла на новый курс, прямо на Жемчужину. Теперь отдых, и уже на рассвете мы войдем в Горловину. Оставляя кровавые пятна на досках и леерах, помогла подняться Кэрдану, и, обняв его, на подгибающихся ногах ввалилась в каюту.

– Тихо, как водяная рысь? – прошептал он мне на ухо.

– Легко, как пушинка, – кивнула, почти падая на кровать. И хрипло рассмеялась, окончательно расслабляясь. Ненадолго…

Всего две малые клепсидры откапали, и я вновь вышла на палубу, оставив Кэра мрачно переживать собственную бесполезность над кубком противоядия.

Ничего, недолго ему осталось отдыхать. Дальше, на земле, без него никак не обойтись.

Слизнув с губ терпкий вкус короткого поцелуя, прошла на нос. Ни единая звезда не нарушает темноты, сквозь которую призрачным ветром несется корабль. Только тонкая полоска рун чуть светится вдоль борта, бросая блики на воду. Серебристые пенные барашки скрываются под корпусом, поющим тревожную, нервную песню. Сколько парусов мы сможем еще поставить? От силы пять… Ничего, это утром.

Команда отдыхает. Только Тир глядит бессмысленно куда-то в пространство. Это иллюзия. Он замечает каждое мое движение, и когда я поднимаю левую руку, послушно поворачивает штурвал, меняя галс. Паруса хлопают, но вновь ловят ветер, когда дежурный матрос подтягивает веревки.

Ночь ведет меня, ночь и инстинкт, которому не нужны звезды и карты. Здесь – точно не нужны, потому что фарватер и глубины у Столичной бусины любой капитан заучивает наизусть.

Теперь мы прокрадемся вдоль скалистого, поросшего колючими кустами безлюдного берега, мимо белеющих в темноте мелей и светящихся в темноте колоний алых кораллов.

Нависающие над морем тучи ничуть не давят, хотя воздух необычно сильно насыщен пряно-соленым ароматом. Это море, перегнившие водоросли, используемые в качестве удобрения на полях и в садах, и пыльца лассий, пурпурных цветов, символов смерти, растущих только на жемчужине. Оседая на губах, запах заставляет невольно облизываться… Легкий ветер, неся нас вперед, еще и рассказывает, каков был урожай, сколько земли освоили на берегах и где была пролита кровь… Неожиданно накатывает тошнота, и, зажав рот губами, я глубоко вдыхаю, так, что горло обжигает ветром. Закашлявшись, свешиваюсь за борт, вцепившись в уцелевшее перильце, сплевываю скопившуюся во рту горечь. Выпрямившись, пережидаю головокружение и усаживаюсь на палубу.

Рассеянно глянув на клубящееся тучами небо, признаю, что завтра, возможно, случится гроза. Ветер согнет деревья, срывая с них плоды, а с крыш домов – яркую черепицу, и хлесткие струи дождя зальют землю, наполнят пересохшие водоводные каналы. Это будет сильная буря, шепчет мне легкий бриз. Завтра, к полудню, когда все так или иначе решится… Совершенно не о том думаю…

– Убрать третий, – выпрямившись, командую я. Светлой тенью на фоне принявших цвет неба парусов, скользнул наверх Нарин, самый молодой матрос в моей команде, вечно веселый дамский угодник, умудряющийся сохранять хорошие отношения и с прошлыми, и с нынешними своими подружками. Наверное, это его задорная улыбка… Даже на меня действует порой и я отпускаю его раньше, чем прочих. Хороший парнишка, но не долго ему бегать на свободе осталось, внучка жреца, Лирна, положила на него глаз.

Предвестников рассвета, взблескивающих серебристой чешуей перед носом лекки, я так и встретила. Сидя на бухте каната, слушая тишину и отрешенно созерцая темные воды. По правую руку тянулась узкая полоска берега, в серых сумерках похожая на мохнатую веревку. Оттуда уже поднималась встречная белая волна. Стая птиц, разбивая тишину резкими криками, торопилась на охоту за всплывшим со дна косяком серебристой трески. Вестники и Прощальники, поделившие побережье, шумно хлопая крыльями, одна за другой пикировали в воду, выхватывая клювами и когтями толстенькие тельца. Часть, хищно клокоча, атаковала было «Красту», но мгновенно отступила, когда с кормы донесся резкий свист. Тушки, будто наткнувшись на стену, попадали в воду, где их радостно встретили хищные рыбы, всплывшие вслед за рассветной треской. За бортом плеснуло розовой пеной, смешанной с обрывками белого оперения. Плотоядные твари дрались, одновременно разрывая добычу на части.

Потянувшись, я встала. Пусть их… есть дела куда более важные. Проскользнув в каюту, коснулась плеча дремлющего мужчины. Тот мгновенно напрягся, распахнув шалые карие глаза.

– Что?

– Мы почти на месте.

Осторожно поднявшись, Кэр яростно потер лицо, сгоняя предутреннюю муть.

– Ты готова?

– Конечно, мой господин, – опускаясь на колени, чтобы поменять повязку, тихо выговорила я. – Все будет, как договорились.

Когда солнечные лучи, теряя силы, пробились через облачный покров, мы уже миновали Крабью клешню, длинную скалистую косу, на которой стоял древний маяк. На вершине темной, обшарпанной, но все еще внушающей благоговение своей мощью башне горел огонь. Хрустальная сфера медленно вращалась вокруг масляного фонаря, разбрасывая в море сияющие блики, прокладывая радужные дорожки на пене, бьющейся о камни. В дни, когда солнце не скрыто за пеленой облаков, вид его ослепителен.