Молитесь за меня - Виктор Лихачев

- через два года, предварительно оставшись в этом селе жить. И чтобы случилось такое, потребовалось однажды сойти с дороги и уйти в сторону. И здесь я впервые в своей жизни, тогда ещJ очень атеистической, встретился в необъяснимым. Вначале был сон. Мне снилось, что я иду мимо большого карьера. Тропинка ведJт меня лесом, приводит к двум домикам. Я не останавливаясь, продолжаю путь. Передо мной горка, или большой холм. Поднимаюсь. Озеро. Небольшие дома вокруг него. Кусты сирени... Признаюсь, на сон я не обратил тогда внимания. Но где-то через полгода, в один из майских дней, когда в моJм расписании оказалось "окно", а сидеть два часа в школе в такую погоду не хотелось, я решил немного пройтись. Когда шJл мимо большого песчаного карьера, ещJ ни о чJм не вспомнил. Но вот луг, два домика у стJжки. Мне уже стало интересно. Тропинка повела наверх.Покровская гора - свидетельница стольких событий, - в тот памятный день еJ покой нарушал только отчаянно ревущий бычок, пасущийся на майской траве. А вот и озеро. Шестьсемь домиков на его берегах. Я остановился в нерешительности. Кто-то окликнул меня, и я узнал своего ученика. Поинтересовался, почему он не в школе. Оказалось, умерла бабушка и они перевозят оставшиеся от неJ вещи. Дом будут продавать. Рядом с крыльцом буйно цвела сирень... Домик я купил. Он был совсем маленький, с крохотными оконцами, как-то уютно смотревшими на окружающий мир, с немного покосившимися стенами. Прошло немного времени, и дом стал для меня родным. Именно тогда я понял, как это замечательно

- жить в своJм доме. Сажать липы, жасмин, черемуху, ухаживать за цветами. Вечером уходить к озеру, туда, где на самом высоком месте стояла когда-то церковь, а теперь одиноко высились развалины, сидеть там и смотреть на бездомное звJздное небо над головой, слушать, как шелестят травы под древними могильниками и почти физически ощущать исходившую от каждого метра Покровской горы непонятную мне энергию, вселявшую не бодрость, а покой и силу. Прошли годы. На Покровке всJ остаJтся по-прежнему. Разве что озеро почти совсем пересохло. И всегда, когда уходят силы, когда одолевают заботы или несчастья, я спешу сюда, не мою гору... Пусть даже с мыслях. Незаметно для себя я вошJл в село. До Покровской горы было ещJ далеко, но я уже видел еJ, возвышающуюся над окрестным миром. Видел свой дом, свой сад. Мимо с шумом мчались машины, автобусы, мотоциклы. Мир был полон бесчисленным количеством самых разных звуков. И тем прекраснее, тем чудодейственнее оказалась для меня покровская тишина. Стою, пытаясь отдышаться. На меня удивлJнно смотрит жеребJнок, совсем ещJ крохотный. У него одного хватает сил в такую жару гоняться по лужайке. Все остальные - его мама, три телJнка и белая коза легли, понуро пожJвывая траву. Я протянул руку. Малыш отпрыгнул, но не убежал. На душе стало так хорошо, что я невольно засмеялся. Играй, малыш! Вот и мой дом. Открываю калитку. Меня убеждали.

4 июля. В гостях у дядюшки Тао.

Только на четвертый день достало мне сил идти дальше. Но это не означает, что уходил я с легким сердцем. Веселых расставаний не бывает. А когда видишь, как за зеленью деревьев поблескивает только верх крыши твоего дома, словно камень опускается на грудь. Приветный летний день, легкомысленная тропинка, то безрассудно ныряющая в овраг, то упрямо карабкающаяся по склону, разноголосица невидимых мне существ в луговом разнотравии - ничто не радует и не может отвлечь от грустных мыслей. А людей я встретить и не чаял, поскольку пошел самыми короткими путями, через поля и рощи. Однако я ошибался. Вскоре я увидел пожилую женщину. Старушка собирала лекарственные травы, у ног ее крутилась маленькая собачонка, которая и оповестила свою хозяйку, что кто-то идет. Мне трудно было на вид определить, сколько лет собирательнице трав: деревенский люд, как правило, выглядит старше своего возраста. Морщинистое лицо, морщинистые руки. Но передвигается легко, даже быстро для своих лет. Мы поздоровались. Я уже собирался идти дальше, но, видимо, мне суждено было оставить в своей памяти женщину. А, точнее, ее рассказ, который услышал от нее. Сейчас мне уже и не вспомнить, что она спросила у меня, что я ей ответил, как так получилось, что мы заговорили о Святителе Николае Угоднике, как называют в наших деревнях одного из самых почитаемых православных святых. Моя новая знакомая вдруг произнесла фразу, которая заставила меня забыть, куда я шел.

- Да если бы не он, меня давно уже не было на свете.

- Кто это - он?

- Знамо, Николай Угодник, кто же еще? Я бы рассказала, только вот не знаю, поверишь ли ты мне, милый? Молодые ведь в это не верят.

- Так вы расскажите. В жизни каких только чудес не бывает, почему же я не поверю?

Женщина неспеша отложила в сторону пук травы, отерла о передник руки, будто собиралась взять у почтальона письмо, и начала рассказ.

- После войны муж мой пришел домой живой, но весь израненный. Года три промучился да и помер. И оставил он мне четверых ребятишек мал мала меньше. Похоронила я его, отплакала свое и что мне делать - не знаю. В доме не то что хлебушка - картофелины нет. Чем мне ораву мою кормить? А тут от слез или еще от чего, только отнялись у меня руки и ноги. Лежу и прошу у Господа, чтобы он прибрал меня к себе. Сколько же можно мучиться? Всю войну в колхозе заместо лошади на себе пахала, а теперь и рада пахать, да не могу. Даже воды себе принести не в силах. Лежу я, думаю о смерти, что бы она скорее приходила, вдруг дверь открывается и заходит старичок. Какой-то весь легкий, светленький. Бородка у него такая беленькая была, а волосики не голове реденькие. Это уже я после его внешность вспомнила, а тогда он только вошел, перекрестился и сразу с порога мне говорит:

- Здравствуй, хозяюшка. Водички испить не дашь? Уж больно долго иду я. - Голос у него ласковый такой, смотрит приветливо.

- Ох, мил человек, - отвечаю, - возьми там, в ведре. Я не могу тебе подать воды, уж прости меня.

- Али заболела? - участливо так спросил, и я ему все рассказала. Рассказываю, а сама слезами обливаюсь. А он мне тихо-тихо:

- Поплачь, поплачь, милая. Слезы в души скорбь снимают. Вот увидишь. Господь не оставит тебя, все будет хорошо. И ноженьки твои отойдут, и рученьки, детишек не ноги поставишь, не сомневайся.

Потом он попил воды, поблагодарил и как-то быстро ушел, что я не успела спросить, кто он, откуда. А только ушел, меня как пронзило всю: догадалась, кто приходил ко мне. Почти сразу ко мне соседка пришла, спрашиваю ее, видела, мол, кто ко мне заходил? Она никого не видела и во всей деревне никто его не видел. Если б это обыкновенный странник был, разве он незамеченным по деревне прошел? А уже к вечеру стало мне сначала одну руку покалывать, затем другую. Утром слышу, телега ко двору подъезжает. Заходит председатель наш, Ефим Иваныч, хороший такой был мужчина. Ты, говорит, Петровна, не волнуйся. Мы тебя с ребятишками в беде не бросим. И что же ты думаешь? Два мешка хлеба привез. От колхоза. Вот так милый. А ты говоришь.

Но я ничего не говорил. Я слушал и верил. Тем более, что мне и раньше встречались люди, пережившие подобное. В самый трудный час приходил к ним легкий старичок с белой бородкой, с добрым взглядом и ласковой речью. Приходил, и отступала беда.

Петровна вдруг спохватилась:

- Заболталась я. Мне же еще скотину поить надо. Мы попрощались. Она пожелала мне легкой дороги. И дорога на самом деле оказалась легкой. Через часа три я передохнул в маленькой посадке. Очень хотелось, чтобы повстречался мне вот здесь, в поле старичок с котомкой за плечами и светлой бородкой. Он, наверное, появился бы, словно из-под земли. Что-нибудь спросил: под неспешные мысли я уснул. Когда проснулся, от утренней грусти осталось маленькое облачко. Дорога звала вперед. Но солнце пекло, время в запасе еще было, и я открыл книгу. Чтение для меня - одно из самых больших удовольствий в жизни. Помню, что отец научил меня читать очень рано, и я с удовольствием читал своим товарищам по детскому саду "Мойдодыра". Когда в восемь лет я очень тяжело заболел, и меня на целый год отвезли от родного дома в огромный город, столицу, в больнице я больше всего скучал по родителям, друзьям, дворовому псу Цыгану и своим детским книгам. Мария Иосифовна, профессор, буквально вытащившая меня с того света, стала опекать меня. Жила она одна, детей у нее не было, книги. Которые она мне стала приносить, были совсем не детскими; представляю, как было забавно наблюдать восьмилетнего мальчика, читающего Геродота. Но мне нравилось и за год я прочитал уйму книг.

С тех далеких пор чтение превратилось у меня в своеобразный ритуал. Я вначале стараюсь, все, что возможно, узнать об авторе. Хорошо представить не только его самого, но и его дом, в котором он жил, окружающую местность, близких людей. Перед чтением стараюсь минут на десять отключиться от всего, и мысленно переношусь в дом к автору книги. Он предлагает мне кресло, стул или циновку, заваривает чай или травы. Я начинаю слушать. Не обязательно я соглашаюсь с тем, что он мне говорит. Но я стараюсь не спорить, - ведь я в гостях. Тем более, что даже в заблуждении много мудрости.