Хроника либеральной революции - Олег Мороз

Впрочем, все это было впереди. Тогда, в апреле 1993-го, голова совсем о другом болела. Как бы сложно, трудно, противоречиво ни шли реформы, каждому здравомыслящему человеку было ясно: назад дороги нет. Не должно быть.

— Главное, что угрожает сегодня России, — сказал президент, — это возврат к недалекому прошлому — псевдореформам времен союзного правительства. Все помнят, что они свелись к бесплодным дискуссиям, к ведомственной борьбе за бюджетные дотации. Мы шли этим путем в течение семи последних лет и в полной мере убедились: такая политика является однозначно деструктивной. Именно она, в конечном счете, разрушила страну.

Ельцин вновь обозначил свою позицию и по вопросу о конституции. Напомнив, что пост российского президента был учрежден III съездом на основе результатов всенародного референдума, что V съезд предоставил президенту дополнительные полномочия, необходимые в условиях нынешней кризисной ситуации, Ельцин резко выступил против стремления оппозиции принизить роль президента, сделать ее формальной и номинальной:

— Попытки пересмотреть эти решения путем внесения поправок в ныне действующую или принятия новой конституции, ориентированной на парламентский тип республики с декоративной президентской властью, считаю, противоречат выбранному народом курсу реформ.

7 апреля было-таки предоставлено слово и Гайдару — для короткого, пятнадцатиминутного выступления. За эти считанные минуты он в общем-то успел крупными мазками набросать картину, с чего начинало его правительство, какова ситуация в данный момент и каковы перспективы.

— К тому времени, — сказал Гайдар, — когда V съезд, дав президенту дополнительные полномочия, открыл дорогу к углублению экономических реформ, шесть лет колебаний, нерешительности, компромиссов уже породили настоящий социально-экономический хаос… Все прекрасно понимали, что пришло время расплаты за годы финансовой безответственности, за неплатежеспособность Внешэкономбанка, за разворованные природные ресурсы страны, за разваленные финансы, за неработающий рубль, за пустоту прилавков, за все те социальные демагогические обещания, которые раздавались вволю на протяжении последних лет… Осень 1991 года — это уже крутое падение общественного производства, это быстро останавливающаяся черная металлургия, за которой явно вставала угроза остановки всего машиностроения и строительства. Осень 1991 года — это время глубокого уныния и пессимизма, ожидания голода и холода. Все, кто в этой сложной ситуации решил бы и дальше тратить время на бесконечные и бесплодные дискуссии о безболезненных путях перехода к рынку, стабилизации экономики, ждать создания конкурентно-рыночной среды и формирования эффективной частной собственности, дождался бы паралича производства, гибели российской демократии и самой государственности.

Гайдар, вслед за Ельциным, напомнил, что он и его коллеги никогда не обещали, что реформы будут идти легко. Такие обещания были бы преступным легкомыслием — для них не было никаких оснований:

— Набравшие собственную деструктивную инерцию процессы в сфере материального производства нельзя было остановить по мановению волшебной палочки. За резко упавшим уже к осени 1991 года сокращением производства стоят и развал связей с Восточной Европой, и ухудшение условий торговли с государствами Содружества, и упавший импорт, и уже износившееся оборудование. Да и за саму финансовую стабилизацию, как известно, практически всем и везде в мире приходится довольно дорого платить падением производства. Предполагать, что вслед за либерализацией цен немедленно начнется индустриальный подъем, могли лишь безграмотные авантюристы.

Егор Тимурович подвел некоторые итоги первого этапа реформ, честно признав: не все предварительные расчеты и прогнозы реформаторов в точности оправдались:

— Да, масштабы повышения цен в январе оказались большими, чем мы предполагали, а падение уровня жизни — более резким. Вместо постепенного разгона темпов инфляции в январе — феврале мы получили их резкий скачок за первые три недели января, после чего наступил период относительной стабилизации цен, продолжавшийся с конца января примерно до конца февраля. В это время цены снизились примерно по 40 процентам номенклатуры продовольственных товаров. Лишь со второй половины февраля и в марте вновь начинает проявляться тенденция повышения цен вслед за смягчением денежной политики, увеличением социальных выплат.

Вот оно: это первое на начальном этапе реформ смягчение денежной политики и его неизбежный результат — увеличение инфляции, рост цен. В дальнейшем вокруг каждого очередного подобного смягчения будут возникать острые конфликты между правительством и депутатами, правительством и Центробанком, а в дальнейшем, после ухода Гайдара, — внутри самого правительства. Популистам, выставляющим напоказ свое стремление как можно скорее «сделать народу хорошо», а на деле просто желающим набрать рейтинговые очки, будут противостоять трезвые квалифицированные экономисты. Увы, чаще всего — противостоять безуспешно.

Однако главный итог первых месяцев реформ, по словам Гайдара, все-таки положительный, обнадеживающий:

— Сейчас можно сказать, что хотя и со скрипом, но рыночные механизмы все же заработали. И сегодня, принимая под давлением любое вынужденное решение по смягчению денежной политики, мы должны иметь в виду, что это решение прямо и непосредственно через неделю скажется на ситуации на потребительском рынке. Ситуация в торговле, разумеется, не стала благостной, но она радикально переменилась. Практически постоянно растет число городов, в которых есть в продаже мясо, мясопродукты, молочные продукты, важнейшие виды промышленных товаров народного потребления. Это не благостный рынок, это не рынок изобилия, но это уже и не тот развал, который был в ноябре — декабре… Страна тяжело, болезненно преодолевает сопротивление тех социальных групп, которые всю жизнь занимались распределением дефицитных ресурсов и предпочитали бы заниматься этим вечно, она входит в другую систему регулирования.

Есть сдвиги и во внешней торговле:

— Если в прошлом году происходило помесячное сокращение экспорта, продолжавшееся и в январе, то к марту объем экспорта продукции из России увеличился по сравнению с январем более чем на два миллиарда рублей и более чем на миллиард рублей превысил уровень декабря прошлого года.

Один из главных козырей реформаторов — одобрение их действий со стороны развитых индустриальных стран Запада, помощь, — просто помощь, и гигантские кредиты, значительные инвестиции, — которую они оказали России в первые же месяцы реформ. Гайдар, конечно, не мог не упомянуть и об этом:

— Мы полагали, что в лучшем случае нам потребуются годы последовательных решительных рыночных реформ и проведения ответственной финансовой политики, чтобы переломить недоверие потенциальных инвесторов. К счастью, в данном случае мы ошиблись. Осознав меру своей исторической ответственности, роль России в современном мире, влияние происходящих в ней процессов на судьбу всего человечества, ведущие государства мира достойно ответили на вызов времени. Всего несколько месяцев серьезных рыночно ориентированных радикальных реформ потребовалось, чтобы переломить сомнения, отбросить накопившиеся предубеждения, принять решения о беспрецедентной по масштабам финансовой помощи реформам в России. Как вы знаете, речь идет о выделении только в этом году 24 миллиардов долларов, необходимых для обеспечения устойчивой конвертируемости рубля, жизненно важной бесперебойной работы промышленности, импортных поставок, финансирования масштабной структурной перестройки и обновления российской экономики.

Как сказал Гайдар, предоставление такого огромного кредита «сопоставимо лишь с планом Маршалла».

Позже, однако, Гайдар вынужден будет признать, что новый «план Маршалла» не получился — финансовая помощь Запада России оказалась недостаточной, предоставлялась она с явным запаздыванием. Ведущие западные страны почти целиком перепоручили эту миссию Международному валютному фонду, а чиновники этой организации оказались слишком близорукими, чтобы осознать всю ее историческую важность. Недостаточная финансовая помощь извне стала одной из причин пробуксовывания российских реформ на начальном их этапе. Гайдар:

«В критические месяцы, с января по апрель 1992 года, даже несколько сот миллионов долларов свободных валютных резервов позволили бы нам серьезно расширить свободу экономического маневра, но и эти суммы были для нас недоступны. А к тому времени, когда бюрократические процедуры наконец завершены, стабилизационная программа уже расползается на глазах. И предоставленный нам в июле 1992 года миллиардный стабилизационный кредит на пополнение валютных резервов — теперь всего лишь запоздалая поддержка усилий первого полугодия».