Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Приняв вызов и поклявшись в вечной дружбе, трое подвыпивших молодчиков отправляются на поиски смерти. А по дороге они

Чуму бранили, смерть нещадно кляли,Божбой Господне тело раздиралиИ похвалялись: смерти, мол, капутДа и чуму попутно изведут.

Клятва друзей убить смерть («смерть умрет» — Deeth shall be deed) звучит явным эхом другого не менее известного в ту пору каждому прихожанину библейского изречения: «От власти зла Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (Осия, 13: 14). Эти слова ветхозаветного пророка Осии обычно читаются на пасхальной службе и в сознании многих поколений христиан ассоциируются с искупительной жертвой Христа, которая не упразднила смерть, но избавила людей от первородного греха и тем открыла им путь к вечной жизни в Царстве Небесном, вырвав у смерти ее жало.

Однако пьяной компании недоступны подобные ассоциации. В смерти они видят лишь некое вполне реальное существо, которое, как им кажется, можно убить, и которое они пытаются с этой целью отыскать. В притчеобразной структуре повествования этого рассказа такое заблуждение возможно, а в культурологическом контексте эпохи и легко объяснимо. Ведь в средневековом фольклоре и средневековой живописи смерть часто персонифицировали, изображая ее то как старуху с косой, то как дряхлого старика или каким-нибудь иным аналогичным образом. Смерть в таком обличье не появляется в рассказе, но она как бы отбрасывает свою тень на все его действие.

Пройдя около полумили, молодые люди встречают таинственного незнакомца, «бедного старика» (an oolde man and a povre), и спрашивают у него, где найти смерть. Этот старик — один из самых загадочных персонажей книги. Вот что он говорит о себе в ставших хрестоматийными строках:

Увы, я даже смерти не угоден.И вот бреду, отверженец Господень,Все дальше, дальше. Нет конца дороге.Стучу клюкой на гробовом пороге,Но места нет мне и в земле сырой,И обращаюсь я к тебе с мольбой:«Благая мать! Зачем ко мне ты строже,Чем к остальным? Иссохли кости, кожа,И кровь моя давно уж холодна.Я в этой жизни испытал сполнаВсе то, что испытать нам должно в мире.Когда же плоть моя почиет в мире?Внемли же, смерть! Я радостно б сменилТот гроб, что в келии своей хранил,На твой покров, на саван погребальный!»Но нет ответа на призыв печальный;И вот брожу я, бледный и худой.

Кто же этот «дряхлый бродяга»? Внешне он как будто бы напоминает проклятого за убийство брата и осужденного на вечные скитания Каина и подвергшегося той же участи за богохульство Агасфера, или Вечного Жида. Но, может быть, он воплощает Старость или дьявола, или волю Бога, или грех, или саму смерть?1716 Четкого ответа на все эти вопросы Чосер не дает. Сила этого образа, словно предвосхищающего Старого Морехода из знаменитой баллады Кольриджа, именно в его многозначности, допускающей разные толкования и придающей ему особую глубину и загадочность.

Ясно одно: таинственный старик устал от долгой жизни, которая стала для него чем-то вроде ссылки или даже тюрьмы, где он чувствует себя «мятущимся пленником» (Thus walke I, lyk a restelees kaityf).1717 В данной строке Чосер тонко обыграл две библейские аллюзии, бывшие у его читателей на слуху: «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного,1718 находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Римлянам, 7: 23-24). Эти слова апостола Павла перекликаются здесь со строкой из «Откровения святого Иоанна Богослова»: «В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них» (Откровение, 9: 6). Именно так и происходит со стариком. Он как «мятущийся пленник» ищет смерти, она же бежит от него, и мать сыра земля по какой-то неизвестной нам причине не хочет принять его.

Тоска «мятущегося пленника», близкое безнадежному отчаянию душевное беспокойство таинственного старика — очень важная черта этого загадочного образа. Ряд критиков усмотрели здесь аналогию с внутренним состоянием Продавца Индульгенций, который, по их мнению, как бы помимо своей воли проецирует на старика собственное ощущение «пленника закона греховного», сделавшего его изгоем общества.1719 Привыкший отпускать грехи других людей, Продавец якобы сам не может покаяться, хотя и чувствует свое духовное омертвение. Подобно старику, он знает, где правда (в рассказе — смерть), но не может воспользоваться ей. И потому он тоже осужден на полную отчаяния, лишенную надежды на духовное перерождение «Жизнь — и — в — Смерти»[email protected]

Не все исследователи согласны с таким толкованием. Но, как бы там ни было, именно старик указывает трем прожигателям жизни, где искать смерть:

Ну, если смерть не терпится вам встретить,Тогда смогу, пожалуй, вам ответить.Смерть повстречаете на этой тропке.Лежит она под деревом в кустах,И на нее нагнать не смогут страхУгрозы ваши.

Возвращаясь к главной теме рассказа, старик в иносказательной манере предупреждает молодых людей, что деньги («корень всех зол сребролюбие») и есть смерть. Ведь под деревом в кустах они находят клад золотых монет, который, тут же забыв о цели путешествия, пьяная компания решает поделить между собой. Здесь снова возникает столь важная для рассказа Продавца библейская символика — на этот раз дерева, чей образ отсылает читателей к древу познания добра и зла, плоды которого, как известно, принесли в мир грех и смерть. Знаменательно, что и найденное тремя буянами сокровище (худший из них называет его so fair a grace — такой чистой благодатью) в данном контексте имеет оттенок сакральной пародии. По мнению ученых, само слово сокровище сатирически обыгрывает тут католическую доктрину об infinitum thesaurum, т.е. учение о сокровищнице сверхдолжных добрых дел, якобы поступавших в пользу церкви и позволявших распределять их среди мирян с помощью индульгенций.1721 Если это так, то в устах Продавца такой намек звучит особенно цинично.

А дальше сюжет целиком повторяет источники. Молодые люди уже духовно мертвы, и потому найти физическую смерть для них не составляет труда. Вынести сокровище из леса можно только ночью, и двое старших остаются до вечера на месте, отослав младшего в город за провизией. Там он подмешивает крысиный яд в их вино, думая, что сокровище достанется ему одному. Но двое старших, также надеясь завладеть кладом, убивают его, а затем, выпив отравленное вино, и сами находят смерть. «И все втроем они попали в ад».

Продавец кончает свой рассказ надлежащей моралью, осуждающей грех и трех грешников, которые получили заслуженное наказание. Однако вслед за тем, как бы забывшись и продолжив свою привычную игру, он неожиданно предлагает паломникам купить свои индульгенции и мощи, которые помогут им очиститься от грехов.

Первым может стать Гарри Бейли, ибо, по мнению Продавца, он больше других нуждается в отпущении грехов. Но не тут-то было — Продавец выбрал совсем не того клиента. Отвечая ему, Гарри Бейли саркастически заявляет, что тот может предложить ему поцеловать «задницу штанов своих протертых», заставив поверить, что это мощи святого. Такое утверждение носит явно провокационный характер. Ведь в Кентербери, куда ехали паломники, как раз и были выставлены на поклонение старые штаны (власяница) Томаса Беккета, которые он, умерщвляя плоть, носил несколько лет подряд.1722 Анти-католическая сатира здесь доведена до возможного по тем временам предела. Под сомнение поставлена сама столь важная для католиков связь между духовным содержанием и его внешней чувственной формой. Дальше пойдут лишь лолларды. В этом отношении «Пролог» и «Рассказ Продавца Индульгенций», — возможно, самая радикально-критическая часть книги, которая, впрочем, уравновешивается рассказами о святых, помещенными в других фрагментах.

Но ссора этим не закончилась. Трактирщик, явно намекая на сексуальные отклонения Продавца, угрожает кастрировать его, сделав из его обмазанных свиным калом coillons очередные фальшивые мощи. Так под конец уже в гротескном виде вновь возникает тема духовного бесплодия Продавца, паразитирующего на добре, извратившего смысл исповеди и не могущего покаяться и найти облегчение для себя самого. Удар как будто бы попал в цель. Слова Трактирщика лишили разгневанного Продавца его главного оружия, дара слова, и лишь вмешательство Рыцаря как самого авторитетного из всех присутствующих прекращает ссору и водворяет мир среди паломников, которые едут дальше к своей цели. Соревнование рассказчиков продолжается.