Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини

— Надеетесь? Разве вы не помните, как спасли двух женщин от оскорблений и кое-чего худшего в день, когда французы вошли в Геную? Почему вы отрицаете это?

— Честно говоря, я помню. Один из негодяев, хвастливый и высокопарный, сидел вот здесь, на траве, а другой, седовласый, — вот здесь, поглаживая свою разбитую голову. И вы… — Он осекся. Невозможно, чтобы он не запомнил ее лица. За это ему надо выколоть глаза.

На тропинке, ведущей к двери, над которой пышно разросся плющ, раздался топот ног и приглушенное бормотание. Просперо и женщина прислушались. Из-за стены доносились какие-то прерывистые звуки, потом раздался громкий крик и вслед за ним — шум падения, ругательства и возбужденный стук.

Худощавое лицо Просперо залила злорадная улыбка.

— Вот еще одно доказательство тому, — пробормотал он, — что святые оберегают и направляют меня. Плющ стал моим союзником, когда я поднимался по нему; он помог мне еще раз теперь, когда бандиты гонятся за мной. Я повешу золотое сердце на алтарь Святого Лаврентия, если эта собака сломала себе шею.

Спокойствие женщины испарилось без следа.

— Иезус Мария! — воскликнула она. — Пойдемте со мной. Я не зову вас в дом: боюсь, что там вы заразитесь. Но в павильоне, может быть, удастся спастись. Раз уж ваша злая судьба привела вас сюда, стоит рискнуть. Да поможет вам Бог.

— Моя звезда охранит меня, госпожа.

— Пожалуйста, пойдемте.

Он двинулся за ней, и по ее знаку в некотором отдалении за ними пошла и пожилая женщина. Очень скоро они приблизились к калитке в стене. В этот миг на нее обрушился снаружи град ударов и послышались крики: «Он здесь! Откройте! Откройте!»

Дама взглянула на своего спутника, и ее лицо еще больше омрачилось.

Он улыбнулся ей. Красивые губы растянулись в насмешливую ухмылку.

— Весьма наглые господа, — пробормотал он и спросил: — Калитка крепкая?

— Боюсь, недостаточно. Мы не успеем добраться до павильона. — Она указала на высокую живую изгородь из тисов, окружающую сад. — Сюда, — велела она ему.

Просперо в ужасе взглянул на деревья.

— Как долго я могу прятаться здесь? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Разве в доме нет мужчин?

— Двое, не считая вас. Но один из них слишком стар и слаб, другой болен чумой.

— Короче говоря, нет никого. А их трое.

Он ощупью проверил свое оружие. Его правая рука потянулась к мечу, левая — к кинжалу, висящему на бедре.

— Вам придется принять гостей, — сказал он.

Хозяйка сжала его руку. Голос ее дрожал.

— Еще успеем, если они вас найдут. Но этого не случится. Вы только спрячьтесь получше.

И она опять указала на живую изгородь.

На дверь снова посыпались удары, потом их сменил поток отвратительных ругательств и проклятий, изрыгаемых одним из громил. На мгновение их голоса слились в невнятный гомон, около двери началась возня, затем все стихло, и вдруг послышался топот ног удиравших бандитов.

Просперо и женщина застыли на месте, прислушиваясь к звукам за стеной до тех пор, пока топот не замер в отдалении. Просперо был удивлен и смущен. Женщина улыбалась с видом человека, знающего, в чем дело.

— Что могло их так испугать? — спросил он наконец.

— Призрак чумы. Они увидели крест на двери. Я собиралась показать его им, если бы они выломали калитку. Мало кто не боится этого знака. — Она облегченно вздохнула и печально посмотрела на Просперо. — Я благодарна судьбе за возможность вернуть вам свой долг. Это счастливый случай.

— Тут меньше случайного, чем вы думаете. Я случайно избрал этот путь для бегства, но, оказавшись здесь, подумал, что пришло время потребовать долг.

— Понимаю, — сказала она. — Мне следовало бы предложить вам нечто большее. Вы очень рискуете, оставаясь тут. Даже дышать здешним воздухом опасно.

— Существует ли безопасность вообще?

— Вы ведь не рассчитывали на такое, когда бежали сюда?

— Но это было в прошлой жизни. Теперь я родился вновь.

Было достаточно светло, и он увидел, что хозяйка дома недовольно нахмурилась.

— Синьор, увы, я не могу оказать вам гостеприимство. У вас более нет никаких оснований задерживаться здесь.

— Оснований — возможно. Но есть ряд причин. Если я уйду отсюда, я могу потерять жизнь, которую вы мне сохранили. Во всей Генуе нет уголка, где я мог бы укрыться.

— Что же мешает вам покинуть этот город? — спросила она, и голос ее был похож на голосок ангела.

— Вы, — отвечал Просперо. — Ворота не откроются. Я остаюсь, по крайней мере до завтра.

Женщина промолчала. Осенив себя крестным знамением, она опустила голову и принялась бормотать молитву. Служанка присоединилась к госпоже. Обнажив голову, Просперо стал молиться вместе с ними.

Закончив, она взглянула ему в лицо, о чем-то размышляя. Пригласить его в дом нельзя: болезнь сразит его с неменьшим успехом, чем сталь клинка. В доме умирает от чумы слуга. Остается только павильон, в который она перебралась после выздоровления. Даже воздух кругом заражен. И если отчаянное безвыходное положение вынудило Просперо рискнуть, она не прогонит его. Да, надо оставить его здесь. Иначе нельзя.

— Госпожа, — сказал Просперо, — здесь я рискую не больше, чем в любом другом уголке Генуи.

— Пусть будет так. Идемте. — Она повела его через неухоженную лужайку, потом по тисовым аллеям за пруд, где тускло светился в сумерках мраморный тритон. Наконец они подошли к ступеням, ведущим в павильон. Здесь их встретили голуби. Хлопая крыльями, стая опустилась на плечи хозяйки, будто облако.

— О, мои бедные птички, разве я могу забыть о вас?

Она открыла шкатулку и стала горстями рассыпать зерно.

— Им повезло больше, чем вам. Вы отправитесь спать без ужина. Мы можем предложить вам только вино и яйца. Они не принесут вам вреда, если вы сами разобьете их. Но любая другая пища будет здесь для вас ядом.

Она окликнула следовавшую за ними женщину и послала ее вперед зажечь свет. Потом они поднялись в круглую комнату, облицованную цветным мрамором и с выложенный порфиром полом. Обставлена она была с восточной роскошью. Такое не редкость в домах генуэзской и венецианской знати. Тут стоял диван, покрытый шелковистым ковром, привезенным из Персии, бронзовый столик с хрустальной вазой, полной лилий; там же лежала лира и два-три свитка тонкого пергамента. Несколько обитых бархатом кресел и изукрашенный свадебный сундук; на малахитовой подставке в виде колонны — увитый виноградной лозой, стройный бронзовый Вакх. Освещалось все помещение мягким пламенем двух настенных лампад, зажженных доброй Боной. Осмотревшись, Просперо подумал, что именно таким он и представлял себе обитель небесного создания.

Бона отправилась в дом за провизией — вином и яйцами.

— Ни слова о случившемся Амброзио, — предостерегла ее госпожа.