Воспоминания. Том 2 - Сергей Витте

Но дело в том, что все американцы вообще могут приезжать в Россию, а только делается вероисповедное ограничение по отношению евреев. В письме говорилось, что американцы никогда не в состоянии усвоить и примириться с тою мыслью, что можно различать людей в отношении их благонадежности, или в отношении их порядочности по принадлежности к тому или другому вероисповеданию. А поэтому, чтобы установить дружеские отношения между Америкой и Россией, те отношения, которые начались, благодаря моему пребыванию в Америке, он очень просит Государя отменить это толкование, которое установилось практикою, в особенности последнего десятилетия.

Как только я возвратился, я передал это письмо Государю Императору, а Его Величество передал письмо президента Рузевельта министру внутренних дел. 402 Во время моего министерства по этому предмету была комиссия. Комиссия эта тогда не кончила своей работы. Впоследствии, во время министерств Горемыкина и Столыпина, комиссия кончила эту работу и пришла к тому заключению, что необходимо дать другое толкование той статье договора, которая говорит о праве России, как и каждого государства, делать ограничения, по отношение приезда подданных другого государства, но только не ставить вопрос о дозволении или недозволении въезжать в Россию в зависимость от признака вероисповедного.

Но почему то этому решению комиссии не было дано никакого хода. В конце концов, в течение почти шести лет вопрос этот не получил никакого благоприятного решения и дело это кончилось тем, что американцы денонсировали торговый договор на тех основаниях, что они не могут примириться с таким произволом и с несоответствующим духу времени толкованием той части торгового договора, которая говорит о праве въезда иностранцев в ту или другую страну.

Когда я ехал обратно из Америки в Европу, то это путешествие я совершил на немецком пароходе того же самого Гамбургского общества и еще большем, нежели тот, на котором я ехал в Америку, и пароход этот шел несколько быстрее. Пароход этот отличается всевозможным комфортом.

На обратном пути я ехал уже как простой пассажир, точно так же, как я себя держал немедленно после того, как я подписал Портсмутский договор. Так как я, когда приехал из Портсмута в Нью-Йорк, уже сложил с себя звание чрезвычайного уполномоченного и посла Его Величества, а потому и в Нью-Йорке, хотя и жил в той же самой гостинице, но мое пребывание стоило значительно менее, так как я уже платил за свой номер на русские деньги всего 82 р.. вместо 380 р., хотя и жил, вследствие этого, на 17-м этаже.

Как я говорил, вообще в Америке было чрезвычайно дорого жить, на водку, например, за подъем на машине (на лифте ; ldn-knigi) дают не менее доллара, т.е. 2 р., мелких денег, в сущности говоря, в больших гостиницах как бы совсем не существует.

Так как я получил на поездку, как я уже говорил, всего 15 тыс. рубл. я потом дополучил 5 тыс. руб., всего 20 тыс. руб., то, 403 конечно, я должен был приплатить несколько десятков тысяч из своих собственных денег.

Будучи в Нью-Йopке на обратном пути, я, между прочим, пошел осматривать самые высокие дома и был в верхнем 37 этаже, куда подымался, конечно, на лифте. В это время был маленький ветер и видимо чувствовалось, что комнаты на самом верхнем этаже колеблются, что весьма понятно, ибо ничтожное, бесконечно малое движение внизу уже выражается наверху в чувствительном колебании.

При обратной поездке по вечерам устраивали на пароходе пение и танцы, всегда вся публика была крайне наряжена, а равно происходили различные чтения.

Я, между прочим, вспоминаю, какое особое положение занимают там агенты охранной полиции, о которых я ранее говорил. Как то раз в Нью-Йopке я поехал на автомобиле с таким агентом, который одевается, как чистейший джентльмен, и вот мы проезжали по одной улице, которая была крайне загромождена экипажами, а особливо трамваями. Вдруг я заметил, что все движение полицейский сразу остановил, чтобы дать мне проехать. Я удивился, почему это он сделал, и увидел, что агент, рядом около меня сидящий, расстегнул свой сюртук и я увидел, что под сюртуком у него была лента c особым значком, и вот, увидевши этот значок, полицейский махнул рукой и все вдруг ему повиновалось и все движение было прекращено.

Вот у нас, особливо в монархической стране, вся публика взволновалась бы на такое действие полиции, а вероятнее, большею частью и не послушалась бы.

На обратном пути капитан парохода мне сказал, что он хочет в моем присутствии попробовать аппарат, только что введенный, который заключается в том, что его ставят впереди парохода на определенное расстояние и если этот пароход приближается близко к какому-нибудь препятствию и, между прочим, к пароходу, идущему по направленно к нему, то на пароходе начинает гудеть гудок. Аппарат этот сделан был для предотвращения возможных столкновений. Он мне показывал подробно этот аппарат и его действие и произвел фальшивую тревогу, дернув одну из проволок, и действительно, на пароход сразу начал гудеть гудок.

404

ГЛАВА 28 Посещение Парижа на обратном пути из Америки

Свидание с Рувье н Лубэ. Приглашение меня королем Эдуардом VII и Императором Вильгельмом II. Приказание Государя посетить Императора Вильгельма

* Первый европейский порт, в который заходил пароход - английский. Как только подошел наш пароход к крепости, мне салютовали пушками.

Когда я ехал в Америку, я уже был нездоров, но не заявлял об этом, дабы не подражать Нелидову и Муравьеву. Главная моя болезнь - это в области дыхательных органов. Конечно, болезни мои весьма усилились от этого дипломатического путешествия. Я все время поддерживал себя строжайшей диэтой и усиленными смазываниями кокаином. Это совершенно расстроило мои нервы. Еще в Америке я твердо решил удалиться от всяких дел и, так как я держал Петербург все время в курсе каждого моего делового шага, то еще из Америки телеграфировал Ламсдорфу, что я пришлю все документы, которые впрочем не представляют собою ничего нового, потому что я своевременно сообщал по телеграфу, и просил его исходатайствовать разрешение Государя поехать прямо в Брюссель на несколько месяцев к дочери.

У меня было какое то предчувствие, что, если я приду в Петербург, то меня снова "бросят в костер". Из Соутгамптона я отправил Плансона курьером со всеми документами в Петербург и сам на пароходе проследовал в Шербург. Приехав в Европу, я решил переменить политику относительно прессы и запираться от корреспондентов, потому я отказался иметь какие либо разговоры с прессой, как только я приехал в Соутгамптон и все время держался этой политики до 17 октября. Я сделал в Париже только исключение для представителя газеты "Temps" Tardieu, по усиленной просьбе 405 посла Нелидова и то потом об этом жалел (См. стр. 371). В Шербурге я остановился на несколько часов, чтобы приехать в Париж рано утром, для избежания всяких встреч и в особенности любопытной публики.