Сказка - Кинг Стивен

Снова тишина. Они были целыми людьми а значит, не знали прокляты серым, но страдали от своих персональных проклятий. Я мог понять, что это ослабило их и вселило в них страх. Но я все еще был зол.

— Вы были так нужны ей!

Клаудия потянулась и взяла меня за руки. Я чуть было не вырвал их, но передумал. Тихим голосом, который она, вероятно, сама не слышала, она сказала:

— Нет, Шарли, это ты был тем, кто ей нужен. Ты был обещанным принцем, и теперь обещание выполнено. То, что ты говоришь, правда — мы были слабы, мы потеряли мужество. Но, пожалуйста, не уходи от нас в гневе. Пожалуйста.

Что я знал, так это то, что был очень зол на них, но не хотел уходить таким образом.

— Хорошо, — я говорил достаточно громко, чтобы она услышала. — Но только потому, что я потерял твой трехколесный велосипед.

Она откинулась на спинку стула с улыбкой. Радар уткнулась носом в ботинок Вуди, и он наклонился, чтобы погладить ее.

— Мы никогда не сможем отплатить тебе за храбрость, Чарли, но если у нас есть что-то, что тебе нужно, то это твое.

Ну, у меня уже был дверной молоток, который, по ощущениям, весил около четырех фунтов, и если цена на золото сейчас примерно такая же, как была, когда я покинул Сентри, то он стоил около восьмидесяти четырех тысяч долларов. Если добавить к этому гранулы из ведра, я был довольно богат. Мог жить на широкую ногу, как говорится. Но была одна вещь, которая могла мне пригодиться.

— Как насчет кувалды?

Я сказал не совсем это, но они поняли.

Я никогда не забуду ужасную тварь с крыльями, которая пыталась выбраться из Темного Колодца. Это плохое воспоминание. Хорошим способом уравновесить его был мой отъезд из Лилимара на следующий день. Нет, слова «хороший» недостаточно. Это прекрасное воспоминание, из тех, что достаешь из памяти, когда ни у кого нет для тебя доброго слова и жизнь кажется безвкусной, как ломоть черствого хлеба. Это было плохо, потому что я уезжал (хотя я был бы откровенным лжецом, если бы не сказал, с каким нетерпением ждал встречи со своим отцом), но это было прекрасно, потому что мне устроили проводы, достойные… Я собирался сказать «достойные короля», но, думаю, имею в виду достойные уходящего принца, который снова превращался в парня из маленького городка в Иллинойсе.

Я ехал впереди в повозке, запряженной парой белых мулов. Дора в красном платке на голове и желтых кроссовках держала поводья. Радар сидела позади нас, навострив уши и медленно виляя хвостом взад-вперед. По обе стороны Галлиеновской улицы стояли серые люди. Они опускались на колени, приложив ладони ко лбу, когда мы подъезжали ближе, потом вставали и долго махали вслед. Мои выжившие товарищи из Глуби Малейн шагали рядом с нами, Эрис везла Дока Фрида в его инвалидном кресле с золотыми спицами. Один раз она подняла глаза и игриво подмигнула мне. Я ответил тем же. Над нами пролетело облако бабочек-монархов, такое густое, что затмило небо. Несколько приземлились мне на плечи, медленно расправляя крылья, а один сел на голову Радар.

У открытых городских ворот стояла Лия, одетая в платье такого же темно-синего цвета, какой обрели тройные шпили, с короной Галлиенов на голове. Она расставила ноги так же, как тогда на каменной лестнице над Колодцем Тьмы, когда держала обнаженный меч. Так же решительно.

Дора заставила мулов остановиться. Толпа, следовавшая за нами, замолчала. В руках Лия держала гирлянду кроваво-красных маков, единственных цветов, которые продолжали расти в годы серости, и меня не удивило — как, думаю, и вас, — что жители Эмписа называли эти цветы Красной Надеждой.

Лия повысила голос, чтобы ее услышали те, кто толпился на улице позади нас.

— Это принц Чарли, который сейчас отправляется к себе домой! Он несет с собой нашу благодарность и мою непреходящую признательность! Проводите его с любовью, жители Эмписа! Таков мой приказ!

Все зааплодировали. Я наклонил голову, чтобы на нее надели гирлянду — и чтобы скрыть слезы. Потому что, знаете ли, в сказках принцы никогда не плачут. Королева Лия поцеловала меня, и хотя ее рот был изуродован, это был лучший поцелуй, который у меня когда-либо был — по крайней мере, с тех пор, как умерла моя мать.

Я все еще чувствую его.

Глава тридцать вторая

Вот ваш счастливый конец

Свою последнюю ночь в Эмписе я провел там же, где и первую — в маленьком домике Доры рядом с колодцем миров. Мы поели тушеного мяса, а потом вышли на улицу посмотреть на золотое обручальное кольцо в небе, в которое превратились теперь Белла и Арабелла. Оно было очень красивым, как иногда случается со сломанными вещами. Я снова задался вопросом, где же находится этот мир, и решил, что это не имеет значения — достаточно того, что он существует.

Я снова заснул у камина Доры, положив голову на подушку с аппликациями в виде бабочек. Спал я без ночных гостей и без дурных снов об Элдене или Гогмагоге. Проснулся уже поздним утром. Дора усердно стучала на швейной машинке, которую принес ей мистер Боудич, слева от нее лежала груда сломанных туфель, а справа — починенные. Мне было интересно, как долго еще продлится этот ее обмен.

В последний раз мы позавтракали вместе: бекон, толстые ломти домашнего хлеба и омлет из гусиных яиц. Когда с едой было покончено, я в последний раз застегнул оружейный пояс мистера Боудича. Потом опустился на одно колено и приложил ладонь ко лбу.

— Не-не, Чарли, встань, — ее голос все еще был сдавленным и хриплым, но улучшался с каждым днем. Казалось даже, с каждым часом. Я поднялся на ноги. Она протянула ко мне руки, и я не просто обнял ее, а поднял и закружил, заставляя смеяться. Потом она опустилась на колени и скормила моей собаке два кусочка бекона из своего фартука.

— Райй, — сказала она и обняла ее. — Я люблю тебя, Райй.

Она прошла со мной половину подъема на холм, к свисающим виноградным лозам, которые закрывали вход в туннель. Теперь эти лозы зазеленели. Мой рюкзак был тяжелым, а кувалда, которую я сжимал в правой руке, еще тяжелее, но свет солнца на моем лице делал день прекрасным.

Дора в последний раз обняла меня, а Радар в последний раз погладила. В ее глазах стояли слезы, но она улыбалась. Теперь она могла улыбаться. Остаток пути я прошел сам и увидел, что нас ждет еще один старый друг, краснеющий на фоне растущей зелени виноградных лоз. Радар тут же легла на живот. Снаб проворно вскочил ей на спину и посмотрел на меня, подергивая усиками.

Я сел рядом с ними, снял рюкзак и расстегнул клапан.

— Как у вас дела, сэр Снаб? Нога совсем зажила?

Радар гавкнула один раз.

— Что ж, это хорошо. Но давай ты не пойдешь дальше, ладно? Воздух моего мира может тебе не понравиться.

Поверх дверного молотка, завернутое в футболку школы Хиллвью, лежало то, что Дора назвала «ай-йе-ет», что, как я понял, означало «маленький свет». У нее все еще были проблемы с согласными, но я подумал, что со временем это может исправиться. Маленький свет представлял собой огарок свечи в стеклянном шаре. Я снова надел рюкзак, откинул колпачок и зажег свечу серной спичкой.

— Хватит, Радар. Пора прощаться.

Она поднялась на ноги. Снаб соскочил с ее спины. Он остановился, еще раз взглянул на нас своими серьезными черными глазами, а потом прыгнул в траву. Я видел его еще пару мгновений, потому что он двигался на фоне неподвижного ковра из маков. А потом он исчез.

Я бросил последний взгляд с холма на дом Доры, который на солнце казался намного лучше — уютнее. Радар тоже оглянулась. Дора махала нам рукой из-под своих веревок с висящими туфлями. Я помахал в ответ. Потом схватил кувалду и смахнул в сторону свисающие виноградные лозы, открывая темноту за ними.

— Хочешь домой, девочка?

Моя собака первой вошла внутрь.