Книга о Человеке - Кодзиро Сэридзава

Он продолжал молча смотреть на меня. Мне стало не по себе, я тихо спросил:

— Каникулы уже подходят к концу?

Продолжая молчать, он встал передо мной на колени и, глядя на меня снизу вверх, сказал:

— Да, для меня отечество — это страна отца, страна, к которой я испытываю только чувство сыновнего долга…

Увидев, что на глазах его заблестели слезы, я быстро встал, приложил ладонь к левому уху, точно оглох, и, смеясь, сказал:

— Ты говоришь, страна, к которой ты испытываешь только чувство сыновнего долга, так признайся же, что ты думаешь об этой стране?

— Что-то вы сегодня слышите хуже обычного. Раньше левым ухом вы слышали нормально.

С этими словами он усадил меня на диван, сам сел по левую руку и сразу начал говорить, и это был совершенно неожиданный, словно только что уплывший в небесную синеву, странный рассказ, и я, затаив дыхание, весь ушел в слух.

— Действительно, Япония была для меня отечеством — страной отца. Страна, в которой нет никого, кроме отца. И этот отец приказывает: «Ты мой наследник. Если будешь выполнять мои приказы, во всем преуспеешь. Это воздаяние за сыновнюю почтительность, поэтому ни о чем не беспокойся. Ибо в этой стране сыновняя почтительность — главная добродетель…» Так он меня наставлял и под конец сказал: «Немедленно поступай на экономический факультет Токийского университета! Вращайся в обществе. Даже когда меня нет рядом, ходи с важным лицом. Смотри на всех свысока, как на своих подчиненных. Только одного не забывай — всегда будь почтительным сыном. Потому что в нашей стране нет ничего важнее этого». Отец мог и не говорить мне таких слов, я бы и так поступал в согласии с ними. Ведь я живу в стране сыновней почтительности, и у меня просто нет иного выхода…

Но однажды я внезапно спросил себя — куда я исчез? Да, я здесь, но куда делся тот «я», которому вовсе не свойственна сыновняя почтительность? Мне же точно известно, что «я», не чтящий своего отца, существует, но куда он девался? Не иначе, как отправился в страну, где сын не обязан почитать отца.

В этот момент я сильно чихнул и рассмеялся.

Ну уж нет, мир не ограничивается страной, где сын обязан почитать отца! До сих пор мой взор застили штампы типа «сыновняя почтительность», и я не мог разобрать букв, словно уплывавших в ясную небесную лазурь.

«Дурак набитый!» — пропел я во весь голос. И — точно пробудился ото сна — «страны сыновней почтительности» как не бывало, я находился в Японии осенью второго года эпохи Хэйсэй.

Чего только не случается на свете! Вроде бы передо мной мой отец — тот самый отец, которого я знал вплоть до вчерашнего дня? Точно, он. Отец, которому я, опустив голову, поддакивал, что бы он ни говорил. Однако, странное дело, это он, но уже и не он. Это не лицо моего отца, бесцеремонно отдающего приказы… Я вижу его другими глазами…

Ах, это вовсе не страна сыновней почтительности! — рассмеялся я. Может быть, отец и возомнил, что это так, но тогда это не моя страна. Даже если она — отечество, страна отца, для меня она чужая. Мне стало ясно: мы с отцом живем в разных странах. Отец — гражданин этой страны, я — гражданин другой страны. Заставить отца осознать это — дело трудное, но тогда не остается другого выхода, как бросить отца. Как только я принял это решение, облик отца изменился. Теперь он уже не услышит моего поддакивания на любое свое слово. Как бы надменно он ни обращался со мной, пусть даже ударит, правда на моей стороне. Ибо я готов жить как человек мира, как новый человек.

Выслушав Минору, я согласно кивнул. Затем, спеша высказать ему свою радость, сказал:

— Молодец, Минору. Значит, ты вновь стал всемирно известным лингвистом, поздравляю!

— Я еще никому, кроме вас, не говорил о своем решении, — ответил он и, точно подхваченный течением, продолжил свой рассказ.

Его благодетель профессор Б. из американского университета К. уходит в отставку и в качестве своего преемника выдвинул его, Минору. В университете без долгих проволочек решили взять его преподавателем лингвистики. Сегодня в полдень он позвонил в университет и сообщил о своем согласии. И пообещал, как только устроит свои дела в Японии, отправиться к месту нового назначения.

— Значит, скоро уедешь? — невольно вырвалось у меня.

— Все уже в общем решено, поэтому чем раньше, тем лучше.

— Согласятся ли родители? Особенно отец…

— Но мой долг не имеет отношения к отцу, — сказал он, глядя мне в глаза.

Я утомился от нервного напряжения и молчал. А когда опомнился, Минору говорил точно сам себе:

— Отец наверняка рассердится. Бедняга, его предал единственный сын! Хотя я уже и не сын. Мужья сестер помогают отцу в его работе, все они его добрые дети, но он этого, кажется, не осознает. Он ими доволен, но думает только об единственном сыне, это своего рода скупость… А я уже не гражданин нынешней Японии. Я — гражданин мира. Хочу поскорее забыть того себя, который приехал в этот неприглядный край.

Осенние дни коротки, в комнате давно уже стало темно. Я поспешно включил электричество и при свете вновь посмотрел на Минору. Я не находил слов, как лучше благословить молодого человека, прекрасно исполняющего предназначение, дарованное ему Великой Природой.

— Минору, уже все сказано. Главное, цени свою жизнь.

— Жизнь?

— Ведь жизнь — это то единственное, с чем ты сам ничего не можешь поделать.

— Эту жизнь человек получает от Природы, так? Если жизнь коротка, завершить ничего не успеешь… А чтобы сделать жизнь долгой, надо отбросить своекорыстие и эгоизм. Этому вы меня научили, так что все будет в порядке.

— Ну, тогда я спокоен. Да, вот еще что. Постарайся теперь сделать так, чтобы отец тебя понял и чтобы во время отъезда тебя провожала вся твоя семья… Не торопись списывать со счетов отца. Будь ты гражданин мира или японец — все люди братья… Пока ты молод, не следует скупиться на такие усилия. Не забывай любить, так-то вот.

— Да, я собираюсь искренне следовать всему, что вы сказали, — улыбнулся он и ушел.

В ту ночь я собирался уже начать делать гимнастику перед сном, значит, было около десяти. Внезапно пришел Минору. Впервые так поздно. Я проводил его в гостиную.

Не успели мы войти туда, как он, ни слова не говоря, обнял меня. Чувствуя удивительный прилив любви, мы прильнули друг к другу.

Дочь, заварив чай, вошла в гостиную и, увидев нас в такой позе, остолбенела, но мы, заметив ее, расцепили объятья и, улыбаясь, встали лицом к лицу. Дочь поставила чашки с чаем и молча вышла. Тогда Минору торжественно сказал:

— В моем возрасте у человека должно быть право самому выбирать себе отца… До сих пор вы были моим духовным отцом, а теперь я прошу вас просто стать мне отцом.

— Я не слишком хороший отец… Но уже давно втайне вижу в тебе сына…

— Вот как? Я рад, спасибо. Теперь, даже если я стану гражданином мира, Токио будет моей родиной, раз здесь живет мой отец…

— А я, раз ты мой сын, я всегда буду ждать тебя здесь. Но что все-таки произошло сегодня вечером?

— Рассказываю… Сегодня вечером у отца, верно, произошло какое-то приятное событие, против обыкновения он пришел домой к ужину и был в приподнятом настроении. Благодаря этому вся семья смогла насладиться веселым ужином, а я решил, что не следует упускать такой случай, и после ужина рассказал ему о приглашении в университет К. Я не столько хотел получить согласие отца, сколько порадовать его.

Однако он меня обругал — мол, это не моя специальность, ведь я только что поступил на экономический факультет. Отец даже не пожелал меня выслушать, но более того, когда я, набравшись терпения, стал почтительно объяснять ему что к чему, он заявил: «Ты мне не сын! Я лишаю тебя наследства. Убирайся сейчас же!» Расшумелся так, что мне не оставалось ничего другого, как уйти из дома… Ведь не был же он настолько пьян…

— И ты пошел сюда?

— Поскольку я уезжаю в Америку, мне захотелось увидеться с моим духовным отцом. Но, к своему великому счастью, я обрел не только духовного, но и настоящего отца. Хорошо, что я к вам зашел.

— Молодец, что сделал это. Спасибо.

— Mon père (т. е. мой отец), береги жизнь, полученную от Великой Природы, и живи долго. Во время отпуска сын будет приезжать к своему папочке. Это место стало родиной для нас обоих.

— Все будет хорошо. Я еще молод. Поскольку у меня есть работа, порученная мне Великой Природой, я еще больше двадцати лет должен не только беречь жизнь, но и трудиться. Так что обо мне нечего беспокоиться, живу беззаботно, знай себе пописываю. Это ты береги свою жизнь!

— Все в порядке, теперь я живу сам по себе, как гражданин мира… Хорошо, что, придя сюда в столь поздний час, я все же смог встретиться со своим папочкой, так что теперь мне не о чем сожалеть. Что ж, отец, обнимемся на прощанье…