Микеланджело. Жизнь гения - Мартин Гейфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Естественно, что с избранием нового папы четыре месяца спустя хулители Микеланджело воспрянули духом. Согласно папским анналам, они утверждали, будто благородное сооружение, спроектированное Браманте и «чудесно украшенное» Антонио да Сангалло, «разрушил до основания», Микеланджело, низринувший камни, которые возвели они ценой невероятных затрат, и тем самым очернил их и умалил славу святого Петра, выстроив в память его всего лишь какую-то небольшую церковь. Коротко говоря, «всюду воцарился хаос из-за решений, принятых одним-единственным человеком»[1420]. Сторонники покойного Антонио да Сангалло пребывали в ярости и, более того, привлекли на свою сторону уполномоченных Ведомства по делам возведения собора.
В начале 1551 года, дабы обсудить все эти жалобы, было созвано совещание, драматический апогей которого описывает Вазари. Уполномоченные, представляемые кардиналами Джованни Сальвиати и Марчелло Червини, посетовали, что одна из полукруглых ниш окажется слишком темной, если выстроить ее так, как задумал Микеланджело (эта часть здания именовалась Капеллой французского короля, поскольку была преемницей старинной капеллы Санта-Петронилла, для которой Микеланджело высек из мрамора «Пьету» полвека тому назад). Микеланджело отвечал, что намерен пробить еще три окна в своде над нею. Тут кардинал Червини не выдержал и взорвался: «Но вы же никогда нам об этом не говорили!»
Микеланджело дал ответ, исполненный самоуверенной надменности, едва ли не походившей даже на гордыню: «Я не обязан и не желаю говорить никому, и даже Его Святейшеству, о том, что я обязан или хочу делать. Ваше дело – доставать деньги и следить за тем, чтобы их не воровали, о проекте же постройки предоставьте заботиться мне».
В этом «обмене любезностями» сквозила и личная неприязнь собеседников друг к другу, ведь кардинал Червини выступал как суровый реформатор непримиримо традиционалистского толка, а в то время, когда римская инквизиция все пристальнее присматривалась к друзьям Микеланджело – спиритуалам, занимал пост в ее составе. Далее уполномоченные Ведомства обвинили Микеланджело в том, что избранный им план церкви непристоен и даже противоречит христианским догматам. Они утверждали, что Микеланджело «возводит храм в форме солнца, испускающего лучи»: дело в том, что центрическое круглое здание с исходящими от него, наподобие лучей, бастионами действительно могло показаться кому-то странным и языческим.
Как всегда, Микеланджело было важно сохранить полный контроль над ситуацией. Обращаясь к папе, он воскликнул: «Если же усилия, какие я положил, не приносят душе утешения, значит даром я теряю время и труды!» Тем самым он намекал, что, если базилика не будет возведена согласно его собственному плану, работа не принесет ему удовлетворения. Собор Святого Петра был его даром Господу. Во время совещания Юлий III решительно стал на сторону Микеланджело и положил руку ему на плечо со словами: «Вознаграждены будут и душа ваша, и тело, в том не сомневайтесь»[1421].
Понтификат Юлия во многом стал продолжением правления Павла III, не в последнюю очередь потому, что он, подобно своему предшественнику, неизменно поддерживал Микеланджело. На протяжении многих лет занимавший важные церковные должности дипломат и специалист по каноническому праву, он столь же долго пребывал при папском дворе. Во время захвата Рима он оказался в числе заложников, взятых имперскими войсками; его подвешивали за волосы и подвергали унизительной шутовской казни[1422]. Он видел, каким почетом окружают Микеланджело два его предшественника, и полностью разделял их восхищение его творчеством. Его восторг перед автором «Давида» и «Страшного суда» зачастую принимал гротескные черты. По словам Кондиви, папа не только во всеуслышание заявлял, что с радостью готов отдать годы собственной жизни и пожертвовать собственной кровью, лишь бы продлить жизнь художника, но и что, если Микеланджело умрет, он велит забальзамировать его тело, чтобы останки великого мастера вечно пребывали рядом с ним[1423].
Юлий проявлял эксцентричность и во многом другом. Подобно Павлу III и Клименту VII, он отличался непотизмом. Он пожаловал кардинальский сан пятерым своим родственникам, а это уже выходило за рамки приличий. Скандал вызвало одно из этих назначений, а именно дарование кардинальской шапочки Инноченцо дель Монте (1532–1577), отчасти потому, что ему исполнилось всего семнадцать и он был приемным сыном брата папы, отчасти из-за широко распространившихся слухов, будто он – папский любовник. Сплетники уверяли, будто Юлий влюбился в Инноченцо, носившего в ту пору имя Сантино, сына одного из его слуг, когда тому было всего тринадцать. Согласно другой версии, он был нищим, которого Юлий подобрал где-то на улицах Пармы, или внебрачным сыном папы. Ни одна из этих историй не способствовала укреплению авторитета Церкви[1424].
Новый папа любил наслаждения и разбирался в искусствах. Он потратил немалые деньги на великолепную резиденцию в полях неподалеку от Порта дель Пополо (Фламиниевых врат). Это здание, получившее имя Вилла Джулия, было спроектировано архитектором Джакомо Бароцци да Виньола (1507–1573) под руководством Вазари. Во время строительства ничего не делалось «без мнения и суждения» Микеланджело[1425]. (Не исключено, что в тот вечер, когда Микеланджело уронил светильник, Вазари пришел к нему именно за рисунком, запечатлевшим какие-то архитектурные детали Виллы Джулия.)
При жизни Юлия Микеланджело единолично распоряжался возведением собора Святого Петра, хотя его противники не сдавались. Уполномоченные подали папе докладную записку, в которой выражали недовольство поведением Микеланджело, особенно его «манией» сносить все, что выстроил его предшественник. «Впрочем, – лаконично замечали они, – если папа удовлетворен ходом строительства, нам более нечего сказать»[1426].
У Микеланджело нашлись и другие супостаты. В 1550 году вышел в свет еще один том писем Аретино, включавший совершенно новое о «Страшном суде». За то время, что прошло между двумя письмами, Аретино успел обидеться на мастера за отказ вознаградить его лесть картоном для секции «Страшного суда» (который писатель счел весьма подходящим подарком, о чем без стеснения и сообщил Микеланджело). В конце концов он разразился красноречивыми обвинениями в адрес художника, собрав воедино все враждебные критические отзывы о фреске: Микеланджело осмелился не только «написать мучеников и девственниц в неподобающих позах, но и показать грешников, уволакиваемых демонами в
