Социализм. «Золотой век» теории - Александр Шубин

Ленин пытается как-то выйти из прокрустова ложа однолинейной схемы прогресса, но тоже пока не знает, каким образом это сделать. Картина, нарисованная Мартыновым, по своему логична, и эта логика ведет к капитуляции либо поражению: «Полная революция есть захват власти пролетариатом и бедным крестьянством. А эти классы, находясь у власти, не могут не добиваться социалистической революции. Ergo (следовательно – А.Ш.), захват власти, будучи сначала шагом в демократическом перевороте, силой вещей, против воли (и сознания иногда) участников, перейдет в социалистический. И тут крах неизбежен. А раз неизбежен крах попыток социалистической революции, то мы (как и Маркс в 1871 г., предвидевший неизбежный крах восстания в Париже) должны советовать пролетариату не восставать, выжидать, организоваться, reculer pour mieux sauter (отступить, чтобы лучше прыгнуть – А.Ш.).

Такова, собственно, мысль Мартынова (и новой «Искры»), если бы он ее додумал»[1183]. Выход только один – Российская Коммуна должна получить поддержку извне. Но для того, чтобы Европа помогла России, революционная Россия должна помочь западным товарищам: «мы сделаем из русской политической революции пролог европейского социалистического переворота»[1184]. Если буржуазия не свергает революционную диктатуру в России, «диктатура зажигает Европу…»[1185]

Идея мировой революции станет новым «философским камнем», который даст надежду на победу в безнадежной ситуации. Если раньше русские социал-демократы готовы были стать филиалом германского социалистического переворота, то теперь, видя хроническое запаздывание коллег в развитых странах, их увязание в оппортунистическом болоте, Ленин и даже некоторые меньшевики считают необходимым помочь западным товарищам. В России нельзя победить, но из России можно развернуть наступление, в которое будут вовлечены более развитые страны.

Но в итоге своих рассуждений и Мартов признает, что буржуазные партии могут «отцвести, не успевши расцвесть», и власть вынужденно перейдет к пролетариату как классу. В этом случае пролетариат должен не укреплять буржуазное общество, а перейти «к прямой борьбе со всем буржуазным обществом». Тогда альтернатива – либо новое повторение Парижской коммуны, «либо начало социалистической революции «на Западе» и ея приход в Россию. И мы обязаны будем стремиться ко второму»[1186]. Мартов, таким образом, вынужден отступить к позиции, Троцкого, отнесенной в перспективу.

Но как это можно организовать жизненно необходимую революцию на Западе из России. Примером? Если пример «отсталой страны» не будет заразителен? Интервенцией? Эта проблема встанет в практическую плоскость в 1917 г.

Оказавшись перед лицом революции, которая по схеме должна была быть буржуазной, а на практике пошла дальше, левые марксисты обратились к марксовой идее непрерывной революции – все более глубокой радикализации революционного процесса, охватывающего все больше стран.

Плеханов, в других случаях ссылавшийся на «основоположников» как на истину в последней инстанции, на этот раз уверен, что в 1848 г. Маркс ошибался с идеей непрерывной революции, так как он сам признавал, что капитализм еще имел резервы развития и после 1848 г. Значит, в 1848 г. социалистическая революция была преждевременной.

Ленин в этом вопросе оказался ортодоксальней Плеханова, отстаивая правоту Маркса. Время для атаки на капитализм наступает, когда к этому готов пролетариат, даже если капитализм еще может развиваться. Маркс воспринял Коммуну как шанс на социалистическую революцию. А ведь у капитализма во Франции еще сохранялись резервы роста.

Ленин опирается на эти взгляды Маркса-революционера в борьбе с выжидательной и фаталистичной марксистской «ортодоксией». Нужно помочь решению капиталистических задач «сверху», со стороны революционного правительства. Более того, в случае успеха «начнем переходить к социалистической революции»[1187]. Ссылаясь на Маркса, Ленин провозглашает: «Мы стоим за непрерывную революцию»[1188]. Основание такой надежды – грядущая европейская социалистическая революция.

Левые марксисты не одиноки в своих надеждах. Революция в России началась раньше, и в этом должен быть какой-то смысл. Эсеры-максималисты утверждают: «Россия подает сигнал Западной Европе»[1189]. Эту идею максималистов их противник в движении эсеров В. Чернов выводит из христианской мессианской литературы, из В. Соловьева, который видит корни мирового призвания России в ее бедности и ущемленности. Сомнительно, чтобы революционные радикалы пришли к своим выводам под влиянием Соловьева. Но совпадение взглядов представителей столь разных идейных течений симптоматично. И большевики, и Троцкий, и максималисты, и христианские мыслители откликались на одну реальность – Россия при всей своей отсталости вырывалась в авангард революционного движения. Этому, если отвлечься от марксистской схемы, существовало вполне объективное объяснение – Россия была лидером среднеразвитых стран Старого света. Среднеразвитые страны в начале ХХ века переходили к индустриальному обществу, что было чревато потрясениями и, следовательно, возможностью поиска новых путей в будущее.

Из этого вытекает, что революция в России и в неразвитых странах в целом должна добиться каких-то успехов самостоятельно, до того, как скажет свое слово пролетариат Запада. Значит, нужна не только стратегия разрушения самодержавно-помещичьего строя и расчистки поля для развития капитализма. Нужно сделать что-то, что вдохновит социалистическое движение во всем мире.

Из этого следовало, что в случае успеха революционной диктатуры она вовсе не должна сдавать власть либералам. Социалисты должны заняться своим прямым делом – организацией социализма. Но этот вывод еще противоречил схеме, по которой социализм как общество родится в наиболее развитых индустриальных странах. С победой революции на Западе Россия, выполнив свою миссию, снова должна оказаться периферией Запада – на этот раз социалистического. В 1917-1922 гг. эта стратегия столкнулась с непреодолимым препятствием – марксисты победили в борьбе за власть в России, но не победили на Западе.

В своей лекции о революции 1905 года, прочитанной в январе 1917 года, Ленин говорит о ее «пролетарском характере в особом значении этого слова» (вслед за Р. Люксембург он ссылается не на задачи революции, а на ее движущие силы и методы). Ленин теперь предпочитает модель Великой французской революции и подчеркивает отличие буржуазной революции от буржуазно-демократической. В последней пролетариат как авангард революции может пойти дальше собственно буржуазных задач. Возможность такого прорыва непосредственно не связана с уровнем развития России, так как «ни в какой стране мира, даже в самых передовых странах, вроде Англии, Соединенных Штатов Америки, Германии мир не видал такого грандиозного стачечного движения, как в России в 1905 г.»[1190]. Это значит, что Россия при определенных условиях может раньше развитых стран ступить на неизведанную землю, лежащую за пределами «буржуазных задач». Что это за земля, каков характер этого общества, будет ли это «диктатура пролетариата» или что-то другое? Эти вопросы Ленин предпочел разрешать экспериментальным путем. Но он надеется, что после прихода к власти пролетарской партии (в союзе с мелкобуржуазными революционерами) возврата к капитализму уже не будет.

Те задачи, которые в 1905 году еще не могли реализоваться, в 1917 году уже стали адекватными ситуации. Опыт 1905 года продвинул сознание оппозиционной общественности и недовольных масс к пониманию самой возможности свержения самодержавия, и на следующем витке социального кризиса в порядок дня встали проблемы, обсуждавшиеся в 1905 г. «забегавшими вперед» радикалами. Готовность к ситуации еще большей радикализации масс стала ключом к политическому успеху в 1917 году. Но это не решало более глубокую проблему, поставленную в старом споре Герцена и Бакунина – когда народ уже готов разрушить старое общество, готов ли он жить в новом?

1917 год. От «золотого века» к «железному».

К 1917 г., на третьем году Мировой войны, почва в России была снова готова для революции, В феврале 1917 г. невинная по замыслу демонстрация, организованная социал-демократами и эсерами (в дальнейшем – левыми), стала детонатором массовых рабочих выступлений. Нарастая как снежный ком, рабочие демонстрации затопили центр Петрограда. Гарнизон перешел на сторону революции, сразу же продвинув дело восстания дальше высших достижений 1905-1906 гг. Раскол правящих элит довершил дело – самодержавие пало[1191]. Самые смелые ожидания либералов оправдались, но для социалистов эта ситуация стала внезапным возвращением к спорам 1905 года, которые на этот раз перешли в практическую плоскость. «Буржуазная» революция свершилась, власть перешла к либералам, но социальный кризис продолжал углубляться, а массы самоорганизовались и требовали преобразований, которые могли бы быстро улучшить их жизнь.