Тетради для внуков - Михаил Байтальский

Наука о человеческом обществе также не имеет другой альтернативы: либо двигаться так, как движутся все науки – по правилу меньшинства, вносящего поправки в старую, общепризнанную истину по мере накопления новых данных; либо решать все свои сомнения и проблемы большинством голосов своих приверженцев – но тогда это уже не наука. Тогда это платформа некоей группировки или партии, которая борется за власть со стоящими на иных платформах.

Партии могут обладать своей программой, тактикой, уставом, эмблемой, знаменем, лозунгами. А теорией – лишь при том условии, которое обязательно для всех теорий: при условии ее постоянной проверки, анализа и, следовательно, пересмотра. Теория, главное слово которой было сказано более ста, а последнее – более пятидесяти лет назад, не могла предвидеть, например, такую стремительную научно-техническую революцию, которой мы сегодня свидетели, должную внести решающую поправку в теорию движения общества. Да только ли научно-техническую революцию не предусмотрела старая теория? Десятки современных явлений не втискиваются в нее. Нужен не только иной подход к ним, даже терминология требуется другая. Анализировать их в старых категориях – значит: вливать новое вино в старые мехи.

Естественно, в двадцатых годах мы этого не понимали. Полные уверенности в научной силе наших взглядов, мы решали вопрос о грядущих путях развития России большинством голосов. И я, глупец, утешал себя тем, что со временем уразумею ту научную мудрость, которую проявило большинство партии, отклонив концепцию Троцкого и приняв концепцию Сталина.

Наибольшее расхождение между ними касалось путей развития крестьянства. Причем оба исходили из той статьи Ленина, которую мы называем ленинским кооперативным планом. Ленин предлагал в ней постепенно (только постепенно!) кооперировать крестьян. Каждый из спорящих толковал этот план по-своему. Не успел я, однако, проникнуться всей мудростью большинства, как Сталин единым махом перечеркнул всю ее целиком и объявил сплошную коллективизацию, которую до того никто и в мыслях не держал. И все теоретики немедленно задудели (а кто плохо дудел, того вскорости расстреляли), что именно сплошную коллективизацию теория имела в виду. Но где же тогда недавнее решение большинства, в котором ни слова не говорилось о сплошной, немедленной, скоропалительной коллективизации крестьянства?

Так Великий Семинарист доказал, что теория есть не более, чем бумажка, которую пусть изучают другие, а он употребит для своих нужд.

Именно тогда началась эпоха единогласия в рядах партии и в массах народа. Ликвидация оппозиции в партии и кулачества (вместе с "подкулачниками") в крестьянстве имели бесспорное единство цели: уничтожить меньшинство несогласных и активно возражающих, чтобы напугать и терроризировать всех остальных, кто не согласен в душе и даже тех, кто позволяет себе думать.

Кому клеили ярлык подкулачника? Даже из "Поднятой целины" Шолохова это видно: кто не с нами, тот подкулачник. С их уничтожением исчезло всякое протестующее меньшинство (меньшинство ли?) в крестьянстве.

Пришло единогласие, началась эпоха сплошного: все крестьяне сплошь поверстаны в колхозы, все коровы (какие уцелели от ножа) сплошь загнаны в общественный хлев, все трудящиеся сплошь голосуют за счастливую жизнь, дарованную им Великим Отцом и Учителем.

При отсутствии двигающего науку меньшинства ее ждет застой – это самоочевидно. Новые идеи – научные, технические, социальные – рождаются у одиночек, иногда у двоих одновременно – они носятся в воздухе эпохи. Вспомним историю телефона, возникновение дарвинизма (Хаксли)[106], встречу молодых Маркса и Энгельса. Вокруг человека, кто первым скажет вслух, что старое уже не годится, ибо не соответствует новым открытиям и тормозит их, группируются люди, пришедшие к тем же выводам. От такого меньшинства идет движение вперед.

Иногда этой группе удается так быстро завоевать массу, что та единогласно или почти единогласно его поддержит. Но это случается в исключительные моменты и долго продолжаться не может. Жизнь идет, она неизбежно рождает новые меньшинства с новыми идеями. Их надо огласить, рассмотреть, найти лучшую и с ее помощью усовершенствовать старое учение. Постоянное, на годы и столетия утвердившееся единогласие означает только одно: всем, предлагающим новое, затыкают рот, едва они пикнут. Сатурн пожирает своих детей, опасаясь, что кто-то из них свергнет его.

Вечного единогласия в человеческом обществе, пока оно не стало армией роботов, быть не может. Общество живет, люди мыслят и меняются: один перешел из меньшинства в большинство, другой, наоборот, из довольных и равнодушных, перешел в стан недовольных. Недовольные (назовите их смутьянами, оппозиционерами, первооткрывателями, ревизионистами – как угодно) добиваются перемен. Так в свое время социал-демократы и в их числе большевики добивались социальных перемен. Недовольные нужны обществу.

Между властью и подвластными существует прямая связь управления и подчинения. Но в государстве, называющем себя государством свободы, нужна и обратная связь, через которую государство узнает о реакции граждан на свои действия. В человеческом обществе никогда не бывало и в обозримом будущем немыслимо, чтобы реакция всех его членов всегда была только положительной. Это немыслимо хотя бы потому, что власть не может выполнять задачу защиты человеческой свободы (которую все власти нашего времени провозглашают как одну из своих главных целей) иначе, как путем ее ограничения.

Так как общая свобода требует, чтобы я ни в коем случае не нарушал свободу других, то меня приходится ограничивать. Этим и занимаются власти, издавая законы, организуя силы общественного порядка, не давая никому распоясываться во вред другим: свобода каждого имеет предел в свободе других.

Власть должна – без этого она не власть – стеснять свободу подвластных. Но где граница стеснения? И постоянно ли одна и та же?

Она изменчива, изменчиво и само понятие свободы. В разных областях человеческой деятельности (чтение книг, высказывание своих мыслей, передача информации, обмен письмами, перемена места жительства и т. д.) границы свободы и несвободы подвижны. Мало того: понимание границ у властвующих и подвластных неодинаково.

Например, власти считают правильным ограничить переезд граждан из деревни в город и из малых городов в большие. А массы граждан пытаются разными способами обойти это ограничение, стремятся в город и вовсе не считают это плохим ни для себя, ни для других. Налицо два противоположных взгляда на то, где лежит граница свободы передвижения.