Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер

Когда решали о судьбе Пармениона, именно Гефестион высказался, что убить его должен Полидамант, лучший друг Пармениона. «Александр, ты должен поручить это Полидаманту, — твердо произнес Гефестион, даже не взглянув на Александра, в этом не было нужды. — Мы все так думаем. Это необходимо. Мы не хотим междоусобицы. Она уничтожит нас всех». Они действительно ни о чем не сговаривались. Гефестион взял это на себя, зная, как трудно будет произнести эти страшные слова Александру. Разделил преступление.

А произносить и делать разные страшные вещи Александру приходилось достаточно… В такие минуты Александр завидовал доле простого македонского парня, который ходит на охоту с собачкой, пасет своих быков на склонах лесистых гор и знать не знает, что высшей целю существования мужчины является клеос — слава.

Да, его палочки-выручалочки, Гефестион и Таис… Великая успокоительница его души и соблазнительница его плоти. Все может понять, вынести, сдержать, все, кроме слез. Хотя он давал для них достаточно поводов. Слезы… Да и Гефестиона Александр уже не мог представить без его ревности, которая несколько раз доводила его до отчаяния, до бешенства. Это как пятна на божественной луне… Как же ему повезло с ними!

Он достал бумагу и написал две записки одинакового содержания: «Кого не коснулся Эрос, прозябает в безвестности. Раньше в моей любви к тебе преобладала страсть, теперь — нежность. Раньше я испытывал восторг от того, что ты со мной, теперь — благодарность. Спасибо за мою жизнь».

Царь позвал Багоя. «Отнеси госпоже Таис и хилиарху Гефестиону, да так, чтобы тебя никто не видел и не слышал». Багой понимающе взглянул на хозяина глазами Гефестиона, улыбнулся улыбкой Таис и бесшумно удалился в ночь.

На третий день Александр призвал к себе персов, имевших ранг родственников, и высшие иранские чины. Он обсуждал с ними план создания чисто иранского войска, в котором командные посты всех уровней займут персы. Слухи об этом молниеносно распространились среди растерянных, таких смелых еще три дня назад македонцев.

Шум собравшейся перед царским шатром толпы нарастал, а люди, раскаявшиеся и молящие о прощении, все пребывали. Они бросали наземь свое оружие в знак того, что пришли просить, обещали выдать всех зачинщиков, умоляли Александра выйти к ним и выслушать их речи. Александр не торопился, он знал, что победил, и заставил их прождать несколько часов.

Пусть прочувствуют и хорошенько запомнят.

Дети, жестокие, неразумные, неблагодарные. Только один раз он уступил им — тогда на Гифасисе, когда они отказались следовать за ним в глубь Индии, на край ойкумены. Пусть они дошли до другого — южного края ойкумены, до Великого моря. Но Александр не забыл своего разочарования и решил никогда не предавать своих идей и не отступаться от намерений, ни у кого не идти на поводу и не покоряться ни обстоятельствам, ни стихиям, ни тем более своим «безмозглым баранам». Пусть прочувствуют, пусть осознают.

Наконец он вышел с ледяным лицом. Тотчас установилась тишина, и люди рухнули на колени перед ним. Залитые слезами понурые лица его поседевших в сражениях воинов, изуродованные шрамами, знакомые до мелочей за столько лет совместных невзгод, походов, побед — лица его людей расплылись в его глазах, и он понял, что плачет вместе и ними.

Каллин — старый заслуженный вояка из конницы гетайров, заговорил от имени всех:

— Государь, македонцев огорчает то, что ты породнился с некоторыми персами. Персы зовутся «родственниками» Александра и целуют тебя. Из македонян же никто не вкусил этой чести.

— Отныне вы все — мои родственники, вы — мои братья.

«Вы — мои дети», — добавил он про себя и понял, что именно так и обстоят дела. Это его неразумные, провинившиеся и раскаявшиеся дети. Они хотят любви, внимания, уважения к себе. Отсюда — их ревность, резкие слова, бунт. А всем необходима любовь. Это — обнадеживает.

Он подставил щеку для поцелуя Каллину, протянул руки навстречу обрадованным таким исходом дела недавним бунтовщикам. В сердечном порыве они кинулись целовать своего царя, своего отца, пусть они сами были вдвое старше его, своего благодетеля — строгого, не всегда понятного, но, как оказалось, любящего их. Это была хорошая минута, очень.

Так, благословляя богов, с пением пэанов (гимнов) воины вернулись в лагерь.

Гора свалилась с плеч Александра. Тиски, державшие сердце, раскрылись, и он смог продохнуть. Александр вышел из неприятной ситуации, не сделав ни одной уступки. Слава богам и слава… любви. Это радостное событие стоило того, чтобы отметить его по достоинству. И Александр устроил праздник «примирения». Он отличался от других с их весельем, развлечениями, так как был задуман как серьезное, религиозное торжество в честь новой армии и нового государства.

Наряду с македонцами, сидевшими с ним за одним столом, в нем принимали участие персы и прочие азиаты. Все черпали из одного кратера — совершали возлияния не только олимпийским богам и Амону, но и Ахура-Мазде, Митре и остальным важным персидским богам. Маги совершали свои обряды наравне с эллинскими жрецами. Все вместе молились об одном: о ниспослании благ, согласия и единства македонцам и персам. Пение религиозных гимнов сменялось речами с пожеланием ветеранам долгой и счастливой жизни на родине, в кругу семей. Ветераны желали остающимся новых свершений и успехов. Александр обещал воспитать детей ветеранов и азиаток в македонском духе, а когда они станут воинами, привести их в Македонию и воссоединить с отцами.

Отвести ветеранов в Македонию поручалось верному соратнику Кратеру. Он должен будет сменить Антипатра, принять наместничество в Македонии, Фракии и Фессалии и охрану эллинской свободы. Антипатру же вменялось в обязанность привести Александру пополнение из Македонии взамен ветеранам. Хотя царь, вопреки всем наветам матери Олимпиады был уверен в лояльности Антипатра, он посчитал, что 10 лет вдали от двора — критический срок, и настало время Антипатру и его клану перебраться ближе к нему и сменить род деятельности.

Сейчас же пили и молили богов о сохранении «комонои» и «хомонойи» — партнерства и мира между народами. За то, чтобы все люди стали братьями и вели себя, как братья, — дети одного бога. Александр уже давно убедился, что боги разных народов по сути одни, только называются по-разному. Да и люди по своей натуре везде одинаковые. Его мечтой, именно мечтой, было доказать, что общего, объединяющего в людях больше, чем разъединяющего. Как заразить их своей мечтой — об одном народе в рамках единой империи? Эта долгая и трудная битва еще только начиналась. Хватит ли ему времени и сил выиграть ее?