Пертская красавица, или Валентинов день - Вальтер Скотт

Толпа была так велика, что всякий другой отчаялся бы пробиться сквозь нее. Но все так уважали в Генри из Уинда защитника города и так были уверены, что он сумеет силой проложить себе дорогу, что толпа, как по сговору, расступилась перед ним, и он очень быстро оказался подле воинов клана Хаттан. Во главе их колонны шли волынщики. Следом несли пресловутое знамя, изображавшее горного кота на задних лапах и соответственное предостережение: «Не тронь кота без перчатки!» За знаменем шел их вождь с двуручным мечом, обнаженным как бы в защиту эмблемы племени. Это был человек среднего роста, лет пятидесяти с лишним, однако ничто ни в стане, его, ни в лице не выдавало упадка сил или признаков недалекой старости. В его темно-рыжих, лежавших крутыми завитками волосах кое-где проступала седина, но поступь и движения были так легки и в пляске, и на охоте, и в бою, как если бы он едва перешагнул за тридцать. В серых глазах его ярким светом горели доблесть и лютость, лоб его, брови и губы отмечены были умом и опытом. Дальше шли по двое избранные воины. У многих из них лежала на лице складка тревоги, так как утром они обнаружили, что в их рядах недостает одного человека, а в отчаянной борьбе, какая их ждала, недохват даже одного бойца казался всем немаловажным делом — всем, кроме их бесстрашного вождя Мак-Гилли Хаттанаха.

— Не проговоритесь о его отсутствии саксам, — сказал он, когда ему доложили, что отряд неполон. — Подлые языки в Низине станут говорить, что в рядах клана Хаттан один оказался трусом, а остальные, может быть, и сами помогли его побегу, чтобы был предлог уклониться от битвы. Феркухард Дэй, я уверен, вернется в наши ряды, прежде чем мы приготовимся к бою, а если нет, разве я не стою двух любых воинов клана Кухил? Или разве мы не предпочли бы сразиться с противником в числе пятнадцати против тридцати, чем потерять ту славу, какую принесет нам этот день?

Воины с восторгом слушали смелую речь предводителя, но по-прежнему бросали украдкой беспокойные взгляды, высматривая, не возвращается ли беглец, и, может быть, во всем этом стойком отряде храбрецов один лишь вождь отнесся с полным безразличием к беде.

Они шли дальше по улицам, но так и не увидели Феркухарда Дэя, который в это время далеко в горах искал тех радостей, какими счастливая любовь могла его вознаградить за утрату чести. Мак-Гилли Хаттанах шел вперед, как будто и не замечая отсутствия беглеца, и вступил на Северный Луг — примыкавшее к городу отличное, ровное поле, где граждане Перта обычно обучались военному строю.

Поле с одной стороны омывалось Тэем, глубоким и взбухшим по весне. Посреди поля была сооружена крепкая ограда, замыкавшая с трех сторон площадь в полтораста ярдов длины и пятьдесят ширины. С четвертой стороны арена была, как полагали, достаточно ограждена рекой. Для удобства зрителей соорудили вокруг ограды амфитеатр, оставив свободным широкий промежуток — для стражи, пешей и конной, и для зрителей из простонародья. У ближайшего к городу конца арены выстроились в ряд высокие крытые галереи для короля и его придворных, так щедро изукрашенные гирляндами и росписью, что за этим местом сохранилось по сей день название Золотого — или Золоченого — Шатра.

Менестрели горцев, трубившие пиброхи, то есть боевые напевы, каждой из двух соперничавших конфедерации, смолкли, как только бойцы вступили на Северный Луг, ибо таков был установленный заранее порядок. Два статных престарелых воина, каждый со знаменем своего клана, прошли в противоположные концы арены и, воткнув хоругви в землю, приготовились, не участвуя в битве, стать ее свидетелями. Волынщики, которым также положено было сохранять нейтралитет в борьбе, заняли свои места у соответственного браттаха.

Толпа приняла оба отряда равно восторженным кличем, каким она всегда в подобных случаях приветствует тех, чьи труды должны доставить ей потеху — или то, что именуется словом «спорт».

Бойцы не отвечали на приветствия, но оба отряда прошли по лугу и стали у ограды с двух концов, где имелись входы, через которые их должны были пропустить на арену. Оба входа охранялись сильной стражей из латников. Граф-маршал — у одного, лорд верховный констебль — у другого тщательно проверяли каждого бойца, в положенном ли он вооружении, которое должны были составлять стальной шлем, кольчуга, двуручный меч и кинжал. Они проверили также и численность каждого отряда, велико же было волнение в толпе, когда граф Эррол поднял руку и провозгласил:

— Стойте! Сражение не может состояться, так как со стороны клана Хаттан не хватает одного бойца.

— Ну и что из того? — возразил юный граф Крофорд. — Нужно было сосчитать получше, когда покидали свой дом.

Однако граф-маршал согласился с верховным констеблем, что к сражению приступить нельзя, пока не будет устранено неравенство, а толпа уже всполошилась, опасаясь, как бы после стольких приготовлений битву не отменили.

Среди всех присутствующих, быть может, только двое радовались тому, что сражение не состоится. Это были вождь клана Кухил и мягкосердечный король Роберт. Между тем оба вождя, каждый в сопровождении особого друга и советчика, встретились на середине арены, а чтоб им скорей договориться, в помощь им вышли граф-маршал и граф Крофорд с одной стороны, лорд верховный констебль и сэр Патрик Чартерис — с другой. Вождь клана Хаттан изъявил готовность сразиться безотлагательно, невзирая на численное неравенство.

— Нет, — сказал Торквил из Дубровы, — клан Кухил не даст на то согласия. Вы не можете отнять у нас славу мечом, вот и прибегаете к подвоху, чтобы оправдать свое поражение, в котором вы заранее уверены: вы его потом отнесете за счет недостачи у вас одного бойца. Предлагаю так: Феркухард Дэй был самым молодым в вашем отряде, в нашем самый молодой — Эхин Мак-Иан. Мы его отстраним, как устранился ваш боец, бежавший с поля.

— Предложение несправедливое и недостойное! — вскричал Тошах Бег, секундант, как сказали бы в наши дни, Мак-Гилли Хаттанаха. — Для клана жизнь вождя — дыхание наших уст. Мы никогда не согласимся, чтоб наш вождь подвергался опасности, когда глава клана Кухил не разделяет ее с ним.

Торквил с затаенной тревогой видел, что это возражение против вывода Гектора из отряда грозит разрушить весь его замысел. И он уже обдумывал, чем бы ему поддержать свое предложение, когда в спор вмешался сам Эхин. Он, заметим, был робок не той постыдной, эгоистической робостью, которая толкает человека, зараженного ею, спокойно идти на бесчестье, лишь бы избежать опасности. Напротив, духом он был смел, а робок был по своему физическому складу. Устраниться от битвы было стыдно, выйти в бой — страшно, и стыд взял верх над страхом.