Гитлер идет на Восток (1941-1943) - Пауль Карель

– Он мог сесть где-нибудь в стороне от наших дивизий. Не надо сразу думать о наихудшем. - На лицах читалось другое, то, во что так не хотелось верить: "Его вместе с инструкциями и планом первой фазы операции "Блау" схватили русские".

Поведение Штумме вполне оправдывало данное ему прозвище. Он немедленно связался со всеми дивизиями на передовой: дивизионные и полковые командиры получили приказ выяснить у командиров рот и их передовых наблюдателей, не случалось ли каких-нибудь аварий самолетов.

Штаб корпуса превратился в растревоженный улей. Телефоны раскалились добела, и вот наконец минут через сорок пять позвонили из 336-й пехотной дивизии. Где-то между 15.00 и 16.00 передовой артиллерийский наблюдатель заметил в дымке жаркого дня "Физелер Шторх". Самолет накренился и, повернув, нырнул в низкую облачность, а затем в итоге, когда над всем районом загремела мощная летняя гроза, сел поблизости от позиций русских.

– Немедленно послать туда сильную штурмовую команду, - распорядился Штумме.

Подполковник Гессе отдал разведчикам подробный приказ. Главное, конечно, найти обоих офицеров. Если обнаружить Райхеля и пилота не удастся, тогда надо искать планшетку и портфель. Если же в точке приземления самолета первым оказался противник, надо осмотреть местность на предмет возможно происходившего там боя; может быть, встретятся свидетельства уничтожения документов.

В серых предрассветных сумерках 20 июня усиленная рота 336-й пехотной дивизии отправилась на задание по довольно трудной местности. Вторая рота обеспечивала фланговое прикрытие первой и создавала видимость боевой активности, чтобы сбить с толку русских.

Самолет обнаружили в маленькой низине. В кабине никого не нашли. Ни портфеля, ни планшета с картами там тоже не оказалось. Отсутствовали даже приборы с приборной доски - излюбленный русский обычай, они всегда поступали так с попавшими к ним немецкими самолетами. Следов огня, которые могли бы свидетельствовать об уничтожении документов, нигде не было, как не было следов крови и вообще каких-то признаков борьбы. В баке самолета виднелась пулевая пробоина. Бензин вытек.

– Обыщите все вокруг, - приказал капитан. Маленькими группами солдаты отправились в разные стороны. Через несколько секунд послышался голос унтер-офицера:

– Сюда! - Он указал на два холмика земли метрах в 30 от самолета две свежих могилы. Командира роты находка удовлетворила. Он отозвал отправившихся на поиски бойцов и вернулся на свои позиции.

Генерал Штумме только головой покачал, услышав донесение о двух могилах.

– С каких это пор русские оказывают такое почтение нашим погибшим, что даже хоронят их? Да еще рядом с самолетом!

– Мне это, безусловно, кажется странным, - согласился подполковник Франц.

– Я хочу знать все точно, тут возможен какой-то дьявольский трюк, проговорил Штумме.

336-я пехотная дивизия получила приказ вновь отрядить группу к самолету, раскопать могилы и удостовериться, что в них именно майор Райхель и лейтенант Дехант.

Солдаты из 685-го пехотного полка вновь отправились на задание, взяв с собой денщика майора Райхеля для опознания. Вскрыли могилы. Парень опознал своего майора, но не очень уверенно, поскольку на погибшем было только нижнее белье, да и вообще зрелище получилось малоприятное. Во второй могиле тоже не обнаружилось деталей военной формы.

Какое именно заключение относительно найденных в могилах тел направили в штаб армии из 40-го танкового корпуса, штаб которого и вел расследование, сейчас уже достоверно неизвестно. Некоторые штабные офицеры вообще не припоминают, чтобы там были обнаружены какие-то тела. Офицер разведки 40-го танкового корпуса, который находился всего в нескольких километрах от точки приземления самолета и действовал как своего рода аванпост штаба генерала Штумме, считает, что майор Райхель исчез бесследно. Подполковник Франц - то есть в ту пору подполковник - уверен, что тела были уверенно опознаны. Вне зависимости от мнений штабных офицеров 336-й пехотной дивизии, возникают серьезные подозрения, что русские проделали с немцами весьма ловкий трюк. Известно, что госпожа Райхель получила письмо от полковника Фёльтера, начальника оперативного отдела 6-й армии, в котором ей сообщалось о том, что ее муж "со всеми воинскими почестями похоронен на немецком военном кладбище в Харькове". Ей даже прислали фотографию могилы, но она не получила обручального кольца, которое муж не снимал с пальца. Естественно, все это и по сей день вызывает сильные сомнения относительно обстоятельств данного дела.

Для германского командования в конце июня 1942 г. было очень и очень важно знать, погиб ли Райхель или же находился в плену у русских. Если первое, то противнику стало известно только то, что говорили ему карты и напечатанные инструкции в конверте - задачи первой фазы операции "Блау". Если же майора взяли живым, существовала опасность, что специалисты из ГПУ заставили его рассказать все, что он знал. А знал Райхель о предстоящем наступлении, естественно, почти все, хотя и в общих чертах. Он знал, что цель - Кавказ и Сталинград. Мысль о том, что Райхель попал в руки советской разведки, где его заставили говорить, была самой неприятной для немецкого командования. И все же имелись все основания думать, что именно так и случилось.

Не являлось секретом, что советские солдаты на передовой имели строжайший приказ обращаться с любым немецким офицером, у которого обнаружится малиновый кант на галифе - т.е. со штабным офицером, - как с вазой из китайского фарфора и немедленно отправлять его в штаб своей части, а оттуда в вышестоящий штаб и т.д. Более того, убитых в бою штабных офицеров предписывалось уносить с места их гибели подальше от передовой, чтобы немцы терялись в догадках, живы ли они или нет. А неуверенность эту русские поддерживали с помощью искусной пропаганды.

Почему вдруг красноармейцы сделали исключение? И даже если уж они сделали его, то зачем похоронили тела?

Существует только одно логическое объяснение случившемуся. Райхеля и его летчика захватили в плен советские дозорные, захватили, а затем убили. Когда старший патруля доставил планшет с картами и портфель с документами своему командиру, последний тут же понял, что погибший был старшим штабным офицером. Чтобы избежать неприятностей и возможных вопросов относительно тел, он отправил дозор обратно, с тем чтобы солдаты похоронили убитых ими двух немецких офицеров.

Нет нужды говорить, Штумме тотчас же пришлось сообщить о случившимся с Райхелем командованию армии, подполковник Франц уже доложил об этом по телефону в ночь с 19 на 20 июня ближе к 01.00 начальнику штаба 6-й армии, полковнику Артуру Шмидту, позднее генерал-лейтенанту Шмидту. Генералу танковых войск Паулюсу не оставалось ничего иного, как в свою очередь сделать донесение о происшествии через группу армий в ставку фюрера в Растенбурге.

К счастью, Гитлер находился в тот момент в Берхтесгадене, а потому сообщение достигло его ушей не сразу. Отвечал за расследование на начальном этапе генерал-фельдмаршал Кейтель. Он склонялся к тому, чтобы рекомендовать Гитлеру принять самые суровые меры против "офицеров, виновных как сообщники".

Кейтель, конечно, предугадывал реакцию Гитлера. В приказе фюрера совершенно ясно говорилось, что штабы высшего уровня могут отдавать оперативные приказы только устно. В директиве № 41 Гитлер вновь обозначил строгие правила секретности при проведении наиважнейшей для немцев операции - операции "Блау". Гитлер всегда боялся шпионов и не упускал случая подчеркнуть свой принцип: никто не должен знать больше, чем ему необходимо для выполнения задания.

Генерал Штумме вместе со своим начальником штаба, подполковником Францем, и генералом фон Бойнебург-Ленгсфельдом, командиром 23-й танковой дивизии, были освобождены от занимаемых должностей за три дня до начала наступления. Дело Штумме и Франца слушалось Специальным советом военного суда рейха под председательством рейхсмаршала Геринга. В вину офицерам вменялось преждевременное и излишнее раскрытие приказов.

В ходе двенадцатичасового слушания Штумме и Франц сумели доказать, что о "преждевременном" отдании приказов не может идти и речи. Один только вывод танкового корпуса на Волчанский плацдарм по единственному доступному мосту через Донец занимал пять коротких июньских ночей. Оставалось "излишнее раскрытие приказов", которое и стало главным козырем обвинения. Указывалось на то, что корпус уведомил свои танковые дивизии о том, что после переправы через Оскол и поворота в северном направлении они могут встретить венгерские части в форме цвета хаки, сходной с русской. Предупреждение было необходимым, поскольку существовала опасность, что немецкие танкисты примут венгров за русских. Трибунал не принял этого объяснения. Обвиняемых приговорили одного к пяти, другого к двум годам заключения. Правда, в конце заседания Геринг подошел и пожал обоим руки, сказав при этом: