Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ. - Иван Киреевский

Ты кончаешь письмо свое словами: „въ дѣйствительномъ мірѣ, между этими противуположностями (между церковью и государствомъ) нѣтъ примиренія, такъ сказать — моста; и потому они не могутъ ни сидѣть вмѣстѣ на одномъ престолѣ, ни подчинять себя одинъ другому”. Не противорѣчатъ ли эти слова тому, что ты самъ говорилъ сейчасъ же прежде о томъ, что общественное мнѣніе и общественная нравственность служатъ именно этими примирительными мостами между вѣрою и государствомъ?

Прежде еще ты говоришь: „для общества нѣтъ ничего вѣчнаго; все для него, какъ и оно само, временно и случайно; вѣчность существуетъ только для человѣка — не какъ гражданина, а какъ лица. Государство, которое захочетъ служить вѣчности, должно принять или уставъ Василія Великаго, или иное подобное учрежденіе, но въ обоихъ случаяхъ оно перестаетъ быть государствомъ”. Я думаю, что тутъ есть какая-нибудь ошибка въ твоихъ выраженіяхъ. Ибо не можетъ быть, чтобы ты въ самомъ дѣлѣ думалъ, что цѣль государства должна быть только временная и случайная, а все вѣчное къ нему не относится. Тогда для него и въ немъ не существовало бы ни справедливости, ни нравственности, ни святости законовъ, ни достоинства человѣка, ни духа народнаго и проч., но только удобное и полезное для временныхъ цѣлей. Тогда, способствуя всѣми мѣрами къ развитію благосостоянія физическаго въ народѣ, оно должно всѣми также зависящими отъ него мѣрами заглушать развитіе духовное, какъ могущее быть иногда прямо противно этимъ временнымъ цѣлямъ земнаго благосостоянія. Хотя бывали можетъ-быть правители государствъ, которые имѣли подобныя убѣжденія, но, кажется, никто не смѣлъ ихъ громко выговаривать.

Если ты скажешь, что противъ такого угнетательнаго направленія правительствъ ты обезопасилъ себя другимъ требованіемъ, именно тѣмъ, что „государство, какъ ты говоришь, должно доставлять намъ одно: возможность пріобрѣсти все, что нужно для земной жизни, и пользоваться спокойно этимъ пріобрѣтеніемъ, т.-е. свободу”. Это хорошо на словахъ; но почему же ты думаешь, что государство, которое существуетъ съ какою-нибудь мелкою земною цѣлью, послушается твоего требованія свободы? Понятіе о свободѣ политической есть понятіе относительное и отрицательное, и только на немъ основывалось бы и для него существовало бы общество. Какъ и чѣмъ удержишь ты эту свободу въ такомъ устройствѣ, которое не признаетъ другой законности, кромѣ господства большинства, т.-е. перевѣса силы? Если же въ это относительное и отрицательное понятіе о свободѣ политической мы захотимъ вложить смыслъ существенный и положительный и назовемъ ее уваженіемъ къ свободѣ нравственной и къ достоинству человѣка, то такое понятіе непосредственно происходитъ изъ началъ религіозныхъ; и если ты хочешь, чтобы государство признало его, то оно должно признать и производящія его начала за свое законное основаніе. Признать святость нравственнаго лица нельзя, не признавая святости вѣчныхъ нравственныхъ истинъ, которыхъ источникъ и средоточіе есть вѣра. Потому, только возникая изъ вѣры, и ей подчиняясь, и ею одушевляясь, можетъ государство развиваться стройно и сильно, не нарушая свободнаго и законнаго развитія личностей и такъ же свободно и живительно согласуясь съ духомъ народа, проникнутаго тою же вѣрою.

Здѣсь оканчиваю я письмо мое, любезный другъ, но не отвѣтъ, ибо надѣюсь продолжать въ Калугѣ. Но письмо это дошло до того пункта, на которомъ кончилось первое и съ котораго оно было отодвинуто твоимъ нападеніемъ. Слѣдов. эти 3 письма (2 моихъ и 1 твое) составляютъ одну половину вопроса, т.-е. объ отношеніи государства къ церкви вообще. Вторая половина будетъ разсматривать эти отношенія въ особенности, т.-е. какая система вѣрованія соотвѣтствуетъ какому устройству государства. Здѣсь-то и заключается настоящее зерно моей мысли. Потому, если напишешь на это письмо отвѣтъ, то не сообщай его мнѣ прежде окончанія моего письма. Остаюсь и проч.

ЕМУ-ЖЕ[63].

1 Іюня 1854 года.

Любезный другъ! Прилагаю расписку Вреде и очень бы желалъ поскорѣе узнать отъ тебя, такъ ли я сдѣлалъ, что отдалъ ему деньги, не получивъ отъ него твоей сохранной расписки, которую онъ, какъ говоритъ, забылъ въ деревнѣ. Это въ его распискѣ прописано, и я потому не рѣшился затрудняться въ выдачѣ, думая тѣмъ исполнить твое желаніе. Если же есть у тебя какое нибудь сомнѣніе, то напиши поскорѣе, покуда онъ не уѣхалъ за границу.

Что то ты подѣлываешь въ деревнѣ? Я съ самаго отъѣзда твоего почти ничего не дѣлалъ. Теперь моя жена переѣхала въ Сокольники на мѣсяцъ, дышать смолянымъ воздухомъ и пить кумысъ, по приказанію доктора, а я разъѣзжаю между Сокольниками и Красными воротами.

Новаго въ Москвѣ ничего нѣтъ, кромѣ того, что графиня Растопчина докричалась до того, что наконецъ ей повѣрило правительство, которое, будь сказано между нами, при всѣхъ своихъ качествахъ имѣетъ тотъ важный недостатокъ, что почти совсѣмъ лишено литературной образованности, и потому не можетъ отличить, что ему вредно въ литературѣ, отъ того, что можетъ поддержать его силу. И вслѣдствіе этого, Хомякова, который, какъ ты знаешь, былъ всегда защитникомъ самодержавія и православія, на котораго за это даже нападали такъ называемые либералы отъ 1823 года по сіе время, на котораго вообще нападали еще за то, что онъ одинъ изо всѣхъ поэтовъ всегда хвалилъ Россію, теперь призывали къ графу Закревскому, и по предписанію 3-го Отдѣленія взяли съ него росписку въ томъ, что онъ никому не будетъ сообщать своихъ сочиненій прежде, чѣмъ ихъ утвердитъ цензура. Это за то, что онъ въ стихахъ своихъ къ Россіи сказалъ, что у насъ нѣтъ правды въ судахъ. Эта мѣра, разумѣется, очень дѣйствительное средство для того, чтобы убить вдохновеніе поэта. Каково, сочиняя стихи, думать о чиновникахъ главнаго цензурнаго Комитета! Хомяковъ старается не показать, что это его огорчило, но не могло быть иначе. Когда сообразишь нѣкоторые факты вмѣстѣ, дѣлается очень странно: преслѣдуютъ сочиненія и память Гоголя, который стоялъ за самодержавіе; преслѣдуютъ Хомякова, который тоже стоитъ за самодержавіе; а безсовѣстныя похвалы, которыя вся публика принимаетъ за насмѣшку, правительство принимаетъ за чистыя деньги, и даетъ за нихъ награды и перстни. Что заключить изъ этого? Къ тому же преслѣдуются люди съ талантомъ, а покровительствуются люди бездарные.

Обнимаю тебя и надѣюсь имѣть скорый отвѣтъ.

Душевно тебѣ преданный

Иванъ Кирѣевскій.

А. В. ВЕНЕВИТИНОВУ[64].

2 іюня 1854 г.

Мы надѣемся видѣть тебя въ проѣздъ черезъ Москву, когда ты, какъ говорятъ, поѣдешь осматривать твои вѣдомства. Очень бы хорошо было, еслибъ жена твоя поѣхала съ тобою и еслибы вы побольше пробыли въ Москвѣ. Особенно теперь пора оставить Петербургъ, съ его холернымъ воздухомъ и не-Русскимъ духомъ, дрожащимъ отъ Австрійскаго кулака. — Цыгарка испугала медвѣдя. Здѣсь почти всѣ сословія доходятъ до отчаянія извѣстіями о нашихъ уступкахъ, а у васъ, говорятъ, не скрываясь, боятся войны и просятъ мира. Если правда, то можно ли оставаться здоровымъ въ такомъ воздухѣ, который такъ здоровъ для Нѣмцевъ? Я воображаю, въ какое негодованіе приходитъь Аполлина Михайловна отъ дѣйствій этихъ не-Гоголевскихъ мертвыхъ душъ. Ея прекрасная нетерпимость къ гадостямъ должна еще несравненно больше страдать отъ гадостей нравственныхъ, чѣмъ отъ гадостей художественныхъ. Потому уѣзжайте поскорѣе въ глубь Россіи, хоть на короткое время отдохнуть посреди благородныхъ душъ ревизскихъ, отъ духоты мертвыхъ душъ, управляющихъ живыми, не краснѣя. А между тѣмъ, по дорогѣ, заѣзжайте въ Москву и дайте намъ возможность видѣть васъ и удовольствіе выразить лично, какъ много и какъ отъ всей души любимъ мы васъ. — Говоря мы, я особенно разумѣю меня и мою жену, а говоря вы, я разумѣю тебя и твою милую жену.

ОПТИНСКОМУ СТАРЦУ МАКАРІЮ[65].

9 Іюля 1854 г.

Искренно-любимый и уважаемый Батюшка! Сейчасъ прочелъ я Ваше письмо изъ Калуги къ Н. П. и теперь же хочу поздравить Васъ съ полученіемъ наперснаго креста. Хотя я и знаю, что ни это, ни какое видимое отличіе не составляютъ для Васъ ничего существеннаго, и что не такія отличія Вы могли бы получить, если бы сколько нибудь желали ихъ, — однакоже все почему-то очень пріятно слышать это. Можетъ быть потому, что это будетъ пріятно для всѣхъ любящихъ Васъ. Мы всегда видѣли, какъ Вы внутри сердца Вашего носите крестъ Господень и сострадаете Ему въ любви къ грѣшникамъ. Теперь та святыня, которая внутри любящаго сердца Вашего, будетъ очевидна для всѣхъ на груди Вашей. Дай, Боже, чтобы на многіе, многіе и благополучные лѣта! Дай, Боже, многіе лѣта за то и благочестивому Архіерею нашему.

Другая часть письма Вашего произвела на меня совсѣмъ противоположное дѣйствіе. Вы пишите, что страдаете отъ безсонницы, и что четыре ночи совсѣмъ не могли заснуть. Это, кромѣ того, что мучительно, но еще и крайне вредно для здоровья. Не имѣетъ ли на это какое нибудь вліяніе послѣобѣденный чай? Потомъ думаю я и то, что сонъ Вашъ отнимаютъ заботы о всѣхъ насъ грѣшныхъ, которые съ нашими страданіями и грѣхами къ Вамъ относимся. Вы думаете, какъ и чѣмъ подсобить требующимъ Вашей помощи, и это отнимаетъ у Васъ спокойствіе сердечное. Но подумайте, Милостивый Батюшка, что душевное здоровье всѣхъ насъ зависитъ отъ Вашего тѣлеснаго. Смотрите на себя, какъ на ближняго. Одного вздоху Вашего обо всѣхъ насъ вообще къ Милостивому Богу довольно для того, чтобы Онъ всѣхъ насъ прикрылъ Своимъ теплымъ крыломъ. На этой истинной вѣрѣ почивайте, Милостивый Батюшка, на здоровье всѣмъ намъ. Отгоните отъ себя заботливыя мысли, какъ враговъ не только Вашего, но и нашего спокойствія, и, ложась на подушку, поручите заботы объ насъ Господу, Который не спитъ. — Ваша любовь, не знающая границъ, разрушаетъ тѣло Ваше.