Передайте в «Центр» - Виктор Вучетич

Рассказ Елецкого прояснил для Дзукаева самое основное в том, что теперь торопливо выкладывал Тарантаев: было совершенно ясно, что он — исполнитель. Нет, конечно, не заблудшая овечка, каким он стремился представить себя, а вполне сознательный, продавшийся фашистам негодяй, каратель, и мера наказания для него ясна. Но вот главным лицом Тарантаев не мог быть — это несомненно. Тут все нити тянулись к Анне Ивановне Бариновой, к майору Карлу Бергеру. Но Бергер далеко, видимо, за линией фронта, а вот Баринова где-то здесь, под боком скрывается. Вся надежда сейчас на Сашу Рогова, рыскавшего по городу в поисках бывших служащих сельпо, которые могли бы сказать о ней что-то более определенное. Дубинский, как и предполагал Дзукаев, ничего нужного не смог обнаружить.

Тарантаев начал повторяться.

“А теперь самое время по-настоящему прижать его, — решил Дзукаев. — Запал его прошел, и он утомился от необычно длинного для себя рассказа, от долгих ночей, проведенных в страхе за свою жизнь, или ему действительно нечего больше сказать?”

— Ну, а пропуск в сапоге, Тарантаев? Как с ним будем? — спросил он, словно бы между прочим. — Кто и когда вам его выдал?

Забыл об этом Тарантаев.

— Бергер выдал. Недавно, перед отъездом уже, — нехотя выдавил он. Потом, помолчав, добавил: — Вообще-то, не он сам, а Баринова. Она принесла и велела взять и спрятать подальше.

— Значит, буквы “КБ” обозначают инициалы Карла Бергера?

— Наверно, я не знаю.

— Слушайте, Тарантаев, этот документ вам здесь не нужен. Зачем же было его хранить? Вы что, собирались убежать вслед за фашистами?

— Никуда не собирался.

— Ну, предположим. А если бы пришлось или Баринова приказала, к кому вы должны были бы там обратиться?

— Да к Бергеру, к кому ж еще?

— А сколько месяцев вас учили радиоделу?

— Да недол… — Тарантаев испуганно осекся.

— Продолжайте, чего остановились? Месяц, два, три? Вы у Курта в школе учились?

— Не знаю никакого Курта! — глаза Тарантаева зло вспыхнули. — Никто меня не учил!

— Вы же говорили, что знакомы с рыжим Куртом? — Дзукаев помнил, что Тарантаев ни разу не упомянул этого имени, но решил взять его “на пушку”.

— Когда я говорил? — Тарантаев понял, что запутался. Он не мог теперь вспомнить: говорил или нет. Этот проклятый Курт так и вертелся все время на языке. Неужели сказал?

— Говорили, говорили, — поморщился Дзукаев.

“А черт с ними, со всеми!” — решил Тарантаев.

— Ну, видел я его. Он к Бергеру приезжал. И к Ане…

— К Бариновой? Вы ее разве Аней зовете?

— Это… сорвалось… — Тарантаев уже и не рад был своему языку.

— А у нас есть свидетели, которые утверждают, что к Анне Ивановне Бариновой довольно долгое время захаживал похожий на вас, кудрявый, рослый молодой чело­век. Может, стоит предъявить вас им? Кстати, именно ваше нижнее белье обнаружено в ее доме, в шкафу. А под печкой — грязное белье. И тоже ваше. Ну, звать соседей?

— Не надо, — хрипло пробормотал Тарантаев.

— Тогда будем отвечать правду, — жестко отрезал Дзукаев. — Вы были любовником Бариновой?

— Был…

— Но она предпочла вам Бергера. Так?

— Нет! — выкрикнул Тарантаев. — Это он ее… из-за генерала… Ладно, скажу, все равно ведь узнаете. Лучше сам. Чистосердечно.

— Что за генерал? Ну-ка, поподробнее…

— Родственник у нее есть такой. Он генерал. Группенфюрер, по-ихнему. Вот Бергер его боялся и подмазывался к Ане.

— Как фамилия генерала?

— Не помню. Она называла его Вилли, а фамилию не помню — Клот… Плот… Я его ни разу не видел.

— Ладно, уточним. Так что с Куртом?

— Брандвайлер — его фамилия. Аня мне сказала. Он начальник школы, где этот парашютист учился. Полковник, а Бергер ему подчинялся. “КБ” — это и есть Курт Бранд­вайлер. Всем шпионам, которых он готовил, на документах ставили эти буквы.

— И вам тоже?

— Я что? Они меня силком отправили, избавиться хотели, когда ничего у них не вышло вот с товарищем Анто­ном. Вроде я был виноват. Но я плохо учился, неспособный я к учению, и меня отчислили. Я не шпион, мне и заданий-то никаких не давали. Нет, не шпион я…

Дзукаев усмехнулся и взглянул на Елецкого. Антон Ильич сидел с каменным лицом, только желваки перекатывались на его провалившихся скулах. Надо бы дать ему отдохнуть, решил майор. Устал ведь человек, ночь летел. А допрос можно кончить и без него. Колется Тарантаев…

— Антон Ильич, может, вы хотите отдохнуть? — тихо спросил майор, наклонившись к Елецкому.

Но тот отрицательно покачал головой, а потом, словно спохватившись, прошептал:

— Извините, если я, конечно, вам не мешаю…

Дзукаев всем видом показал, что об этом не может быть и речи. Елецкий сухо кивнул и снова перевел немигающий взгляд на Тарантаева.

Майор мысленно благодарил своего начальника за подсказку. Снова оказался прав Федоров — перегорел Таран­таев. Словно ринувшись с высокого обрыва в воду, выкладывал он все, что знал о рыжем Курте. Но сведения эти касались лишь оккупационного периода, а Дзукаеву требовалось узнать, как далеко в сегодня и завтра протянулись связи Брандвайлера и Бариновой. Тарантаев действительно начал говорить правду. Но всю ли? Вот в чем вопрос. Скорее всего, лишь ту часть, которая наверняка касалась его персоны в наименьшей степени. Будучи, однако, человеком недалеким, не умеющим рассчитывать свои мысли и действия на несколько ходов вперед, он незаметно противоречил сам себе в довольно существенных деталях. Ему-то они наверняка казались незначительными, — ну, оговорился, не так выразился! — а со стороны было видно, как старательно пытается он уйти от всякой информации, связанной с довоенным временем.

Заметив мимоходом, например, о том, что Баринова была давним агентом Курта, Тарантаев тут же поправился, что это он так думает, потому что их встречи в оккупированном фашистами городе были теплыми и даже дружескими. “Вряд ли, — мысленно возражал Дзукаев, — могла присутствовать при них такая мелкая сошка, как Тарантаев, если он является новичком в этой компании. Кем же он должен являться в противном случае?” Уходил Тарантаев и от конкретного ответа на вопрос, как давно он сам знаком с Бариновой. Утверждал, что недавно, и, несомненно, лгал. По его словам, Баринова появилась в этом городе незадолго до войны, а где жила раньше, он не знал. О себе сказал, что переселился сюда из Смоленска. Но ведь в Смоленске, по словам соседей, жила и Баринова. Словом, путал свои ответы Тарантаев. Путал и понимал, что увязает в этой путанице все больше и больше.

Требовалось чем-то снова сильно огорошить его, встряхнуть, нанести нокаутирующий удар. Если бы можно было доказать его довоенное, давнее знакомство с Бариновой, тогда, конечно, сотрудничество Тарантаева с германской разведкой стало бы неопровержимым фактом. Но он больше всего боится именно этих сведений и будет крутиться, как черт на горячем шампуре, пока не удастся конкретным доказательством прижать его к стенке. А Бариновой нет… И местные архивы как сквозь землю провалились. То ли их успели куда-то вывезти, то ли уничтожили с умыслом. И никаких сведений из Брянска и Смоленска. Впрочем, последних скоро не дождешься, на это следовало рассчитывать с самого начала. Где-то мечется Саша Рогов, скоро уж день кончится, а от него ни слуху ни духу. А вдруг раскопает хоть что-нибудь, хотя бы маленькую зацепку найдет? Как желал сейчас майор успеха молодому следователю! Он и сам бросил бы все к дьяволу и занялся опросом прохожих, лишь бы хоть какое движение. Легко полковнику рассуждать, что у них впереди масса времени, будто этому дню длиться вечность… Но ведь и его надо понять. И ему несладко.