Секс в искусстве и в фантастике - Михаил Бейлькин

Он выбрал пивную рядом с одним из государственных Домов любви. Но заказал не пиво, а «живую воду»: явно не собирался терять время даром. После первой рюмки он положил руку мне на ладонь и, приблизив своё лицо к моему, страстно прошептал: «ведь мы не случайно встретились сегодня: я ждал вас. Молю: будьте моим кеммерингом!» – и назвал меня моим домашним именем. Я не отрезал ему язык только потому, что с тех пор, как покинул Эстре, не ношу с собой ножа, и сообщил, что намерен в ссылке блюсти воздержание. Он продолжал ворковать и цепляться за руки. Гаум в состоянии кеммера особенно красив и очень рассчитывал на свою красоту и сексуальную неотразимость, зная, по-моему, что я никогда не принимаю средства, снижающие половую активность, так что особо упорствовать не стану. Он забыл, что отвращение действует порой не хуже иного лекарства. Я освободился из его объятий – разумеется, не совсем оставшись равнодушным – и предложил ему воспользоваться услугами ближайшего Дома любви. И тут он посмотрел на меня с ненавистью, достойной сострадания, потому что, как бы недостойны ни были его цели, сейчас он находился в глубоком кеммере и был очень сильно возбуждён».

Вот тебе и безусловный рефлекс соприкосновения!

Теперь понятно, почему не сработал этот инстинктивный механизм при встрече обоих Теремов, Эстравена и Стоквена, его отца (точнее, матери!). Дело, похоже, не только в том, что они оба были, возможно, далеки от кеммера. На планете Гетен инцест (половая связь родителей с детьми) категорически запрещается.

Иначе обстоит дело с братской любовью, если она перерастает в плотскую. В подобных случаях гетенианский брак (кеммеринг) разрешён, но в отличие от супругов, не состоящих в родстве, братья-любовники не могут обменяться обетом вечной любви. Как только у одного из них рождается сын, второй должен покинуть и своего бывшего супруга, и родной очаг. Так, по-видимому, гетенианцы борются с накоплением генетических сбоев, которыми чреваты близкородственные браки.

Тут мы сталкиваемся с важной сюжетной линией романа Ле Гуин.

Любовь братская и не только…

Читатель знакомится с Эстравеном в тот момент его жизни, когда герой романа занимает важный пост главы правительства в королевстве Кархайд. В то время он вёл холостяцкий образ жизни, обходясь без кеммеринга. Между тем, так было не всегда. Главным событием, во многом определившим характер гетенианца, была его любовь к старшему брату Ареку (Ле Гуин мастерски играет, наследственными повторами имён своих персонажей и циклическим повторением роковых событий в их жизни!). Когда у кеммерингов родился сын Сорве, то, следуя строгим предписаниям обычаев, отец новорождённого Терем должен был немедленно покинуть своего брата-супруга и оставить родной очаг. Арек, родивший их сына, остался дома и был провозглашён лордом-наследником Эстре.

Вынужденный разрыв любящих братьев чем-то напоминает горькую судьбу андрогинов из платоновского мифа, разорванных надвое суровым Зевсом. Старший брат так и не пережил разлуки с любимым. Он умер, прислав своему бывшему кеммерингу предсмертные строчки, полные поэзии и боли:

Двое – в одном, жизнь и смерть.Всегда они вместе,нераздельно сплелись,словно руки любимых,как конец и начало времён.

И хотя Арек ушёл из жизни, Терем по-прежнему чувствовал ладонь брата в своей руке; он поминутно вспоминал любимого, вёл с ним бесконечные беседы во сне. Он так и не возвратился в родной очаг, посылая лишь письма отцу, старому князю лорду Эстре, и своему сыну. Когда Аше встретил и полюбил Эстравена, тот пошёл навстречу чувству этого очень достойного человека. Целых семь лет они были кеммерингами, причём Терем стал отцом двух сыновей, рождённых Аше. Увы, всё это не стёрло из памяти старую любовь. Аше, страдая от неразделённого чувства к супругу, покинул его, приняв обет целомудрия. Когда рескриптом безумного короля Эстравен был объявлен предателем, и любые контакты с ним стали смертельно опасными, Аше, пренебрегая запретом, пришёл на помощь опальному министру.

Из дневника Эстравена:

«В течение последних трёх лет мы не виделись, и всё же, когда я заметил его в вечерних сумерках под каменной аркой ворот, мне сразу вспомнилась прежняя теплота наших отношений, словно расстались мы лишь вчера; я сразу понял, что в нём живы любовь и преданность; именно эта любовь и послала его навстречу в час невзгод. И чувствуя, что вновь запутываюсь во всём этом, я рассердился: любовь Аше всегда заставляла меня идти против собственной воли.

Я прошёл мимо него. Мне необходимо было быть жестоким, так что нечего было тянуть, нечего притворяться добреньким.

– Терем, – окликнул он меня и пошёл следом. – Терем, я пойду с тобой.

Я не ответил.

– Десять лет назад тоже был месяц Тува, и мы дали клятву …

– А три года назад ты первым нарушил её и покинул меня. Впрочем, ты поступил разумно.

– Я никогда не нарушал клятву, которую мы тогда дали друг другу, Терем.

– Что ж, верно. Нечего было нарушать. Всё это было неправдой. Во второй раз такую клятву не дают. Ты и сам это знаешь; да и я тогда знал. Единственный раз по-настоящему поклялся я в верности, так никогда и не произнеся этого вслух, потому что это было невозможно; а теперь тот, кому я поклялся в верности мёртв, а моя клятва давно нарушена, так что никакой обет нас не связывает. Отпусти меня.

Я говорил гневно, но обвинял в нашей трагедии не Аше, а, скорее, самого себя; вся прожитая мною жизнь была словно нарушенная клятва. Но Аше этого не понял, в глазах его стояли слёзы, когда он сказал:

– Пусть нас не связывает клятва, но я очень люблю тебя».

Встреча с Дженли, круто переменившая жизнь Эстравена, была для него вдвойне судьбоносной. Землянин был посланцем Эйкумены, федерации планет, намного опередивших в своём развитии Гетен. В союзе с ней Эстравен видел прямой путь к тому, чтобы исцелить социальные язвы своей родины. Терем посвятил свою жизнь благородной цели – вступлению Гетена в галактическое содружество. Эта задача оказалась неимоверно трудной и смертельно опасной, приведя Эстравена к опале. «Я стал изгнанником ради вас, Дженли», – признался гетенианец. Землянин не понял тогда, что это было своего рода признанием в любви. Терем стал изгнанником повторно; впервые он пошёл на это из-за своей любви к брату Ареку. Два человека – покойный брат и землянин – совместились в чувствах и в судьбе Эстравена. Недаром в телепатической связи, вступать в которую Дженли обучил Терема, землянин говорил с ним голосом Арека. Эстравен достиг поставленной им цели: ценой сверхчеловеческих усилий он спас Дженли от гибели, выкрав его из концентрационного лагеря; он заставил короля Арговена заключить договор с делегацией из космоса. Всё это досталось непомерно высокой ценой: он погиб, оставаясь «Эстравеном-Предателем», объявленным вне закона в пределах своего государства и родного очага. Лишь с его смертью землянин понял, что потерял не только союзника, верного друга и спасителя, но и горячо любящего человека. И тогда Дженли Ай, пытаясь избавиться от горечи утраты, отправился в путешествие к домашним Терема Эстравена.

«Я зря надеялся обрести утешение в Эстре. Здесь утешения быть не могло; да и что могут изменить странствия по местам детства и юности моего покойного друга, как могу я заполнить пустоту в своей душе, обрести утешение и умерить сожаления? Теперь уже ничего изменить нельзя. Мой приезд в Эстре имел, однако, и вполне конкретную цель, и это дело я решил довести до конца.

– Мы с вашим сыном прожили вместе несколько долгих месяцев. Я был с ним рядом, когда он умер. Я принёс вам его дневники. И если бы я мог что-то рассказать вам об этих днях…

Лицо старика по-прежнему ничего не выражало. Это спокойствие трудно было нарушить. Но тут неожиданно из затемнённого угла на освещённое пространство между огнём и камином вышел юноша; неяркие отблески пламени плясали на его лице; он хрипло проговорил:

– Его ещё называют Эстравен-Предатель.

Старый князь посмотрел сперва на юношу, потом на меня.

– Это Сорве Харт, – сказал он, – наследник Эстре, сын моего сына.

У них не существует запрета на инцест, я достаточно хорошо это знал, но всё же мне, землянину, трудно было воспринять это сердцем и странно было видеть отсвет души моего друга на лице мрачного, с яростно блестящими глазами мальчика. А когда я, наконец, снова заговорил, голос мой слегка дрожал:

– Король намерен публично отказаться от своего приговора. Предателем Терем не был. Разве имеет значение, как его называют глупцы?