Солнце светит не всем - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ванька слыл в их поселке имени XIX партсъезда (сокращенно – Девятнадцатом) если не дурачком, то малахольным. Все пацаны играют то в прятки, то в казаки-разбойники, то в штандер-стоп. А этот бегает неуклюже, вперевалку. Играть с ним было неинтересно. Дразнить страшно. Неуклюжий битюг с огромными кулаками заводился долго, но если уж выходил из себя, то бил, не соизмеряя силы.
Иванушка все больше уходил в себя. Выпросил у мамани уголок на участке, засадил его цветами. Возился с ними. Читал умные книги по цветоводству. На третий год цветы у него выросли на зависть всему поселку. Ни у кого таких не было. Цветы маманя продавала на станции. На вырученные деньги купили Ване и двум старшим братьям одежку-обувку на зиму.
Долгими зимами Ваня читал. Более всего полюбились ему книги о растениях и животных. Классе во втором прочитал «Приключения Карика и Вали» и «Страну дремучих трав». Стал постарше – взялся за Брема, изучил его вдоль и поперек, а потом учительница биологии, которая души в Ване не чаяла, подарила ему Даррелла.
Ваня мечтал о странствиях, о далеких землях, тропических лесах. Он жалел, что родился так поздно: все материки открыты, все животные изучены. Но остались же еще потаенные уголки: пустыня Гоби, например, или верховья Амазонки. Вот бы оказаться там с экспедицией!
Жаркие тропические леса, полные запахов, цветов и звуков оказались так далеки от серых двухэтажных бараков, которыми был утыкан их поселок! Ваня отрывался от книг, со страниц которых брызгало разноцветье красок, и видел серенький денек, блеклое небо и белый, как в больнице, снег. Он знал, что когда-нибудь уедет отсюда, уедет навсегда. Скорей бы наступил этот день!
Выпускной вечер его одноклассники отпраздновали грандиозным распитием самого дешевого портвейна. Ваня не пошел с ними гулять – с их криками, песнями и драками – по берегу Ржи. Немного за полночь завалился спать. Наутро он, провожаемый одною мамашей, уехал в Ленинград. В фибровом его чемодане лежали учебники по биологии и химии и двухкилограммовый шмат сала.
В северной столице Ваня подал заявление на биофак университета. Поселился в общежитии.
Город ошеломил его многолюдьем, строгостью линий и пестротой. Белыми ночами напролет золотел внушительный купол Исаакия. В конце Невского врезалась в небо золотая стрела Адмиралтейства. Ваня понял: в свой поселок он никогда не вернется.
Но… В университет он не поступил. Наивный мальчик, воспитанный советскими газетами, он даже не догадывался, что для того, чтобы пройти в престижный вуз, нужен блат и (или) дорогие репетиторы. Он, первый ученик в поселке, был уверен в своих силах. Он не сомневался, что поступит!
Соседи по общаге открыли ему глаза. Для Вани золотые краски померкли. Казалось, внушительные углы Питера рассыпаются на его глазах. Ваня был оглушен.
Друзья по комнате, паковавшие чемоданы – ни один из них не поступил, – посоветовали Ване перекинуть документы в Лесотехническую академию. Почти не понимая, что он делает (в голове его день напролет билась одна мысль: «Как же так, как же так?»), Ваня подал документы в Лестех. Там экзамены были куда проще. Ваня, хоть и ходил как во сне, прибитый первой в своей жизни неудачей, сдал их без труда.
Начались занятия. Ваню поселили в общежитии.
Трое его соседей по комнате довольно быстро пристрастились к студенческой вольнице: спали до полудня, за полночь пили пиво, учебой себя не утруждали. Ваня не вписывался в их компанию. Он аккуратно посещал все занятия. Тщательно писал конспекты. Ложился ровно в одиннадцать, как бы ни было шумно в комнате: просто отворачивался к стене и накрывался с головой одеялом. Однажды его не в меру надравшийся сосед посреди ночи подошел к аккуратно спящему Ивану, повернулся задом, спустил штаны и шумно выпустил воздух. Ваня мгновенно проснулся, вскочил… Наутро хмурый шутник отправился к коменданту и попросил переселить его. Когда комендант спросил, откуда огромный, в полщеки, синяк, парень отвечал, отвернувшись: грохнулся с лестницы.
В институте за Иваном сохранилась та же, что и в поселке, репутация малахольного. Огромный, румяный, бородатый, он чурался компаний и празднеств.
Тем удивительнее было, что однажды, уже на третьем курсе, к нему подошла новенькая, Арина. Она была звездой академии. Заводная ленинградка гордо подъезжала к институту на папиной машине. Папаня был какой-то «лесной» шишкой. Учиться Арина не училась, пройдя два курса за четыре года. Оставляли ее в академии только благодаря, видимо, связям «шишки»-папы. За ней пытались ухаживать многие, но без видимых успехов.
Тем удивительнее было, что, когда в группе намечался очередной сабантуйчик и Иван Бирюк (за ним укрепилось такое прозвище) по обыкновению отказался, Ариша подошла к нему – сидящему, как обычно, за первым столом, – наклонилась и прошептала: «Это еще что такое? Я буду ждать тебя!» Ее грудь сладко уперлась Ванечке в спину. Шепот обжег шею. Иван как завороженный потащился на гулянку.
Там Ариша удивила всех еще больше. Когда начались танцы, она первая пригласила огромного Бирюка. К концу вечеринки она давала ему уроки поцелуев в темном углу комнаты.
А еще через месяц Арина объявила об их свадьбе.
Гуляли в «Астории». На бракосочетание прибыли Ванины родители. Утонченные родственники со стороны невесты общались с ними со снисходительным презрением. На свадьбу папа-«шишка» сделал молодым роскошный подарок: однокомнатную квартиру близ парка Победы.
В институте шли разговоры, что сей мезальянс объясняется желанием Ариши прикрыть прошлый ее грех, однако ни спустя полгода, ни через год никаких следов ее интересного положения замечено не было, и пересуды стихли. Тем удивительнее было видеть ее, подвозившую Бирюка на лекции на своей машине. Сама Арина по-прежнему не утруждала себя посещением занятий.
Для Ивана первое время после его женитьбы прошло как в угаре. Впервые он оказался кому-то нужен и интересен. Он рассказывал Арише о тропических лесах, африканских саваннах и о тамошней жизни диких зверей. Ариша слушала, глядя Ванечке в рот. Особенно ей нравились рассказы о сексуальных играх тех или иных животных. Бывало, скажет Ваня: «Самка паука съедает самца сразу после того, как он совершит половой акт», а Ариша смотрит на него, округлив глаза, и театрально шепчет: «Это по-тря-са-юще!»
Несмотря на такой интерес к «животной» любви, утехам любви человеческой Ариша с Ванечкой предавались редко. Раз в десять дней – от силы раз в неделю – допускала она его к себе. Отдавала супружеский долг быстро и молча. Ванечка, простая душа, думал, что так оно и положено.
Катастрофа случилась уже перед самым распределением.
Ариша отправила Ванечку на родину, за продуктами (шел последний перестроечный год, и в его поселке имени партсъезда, в отличие от города, еще можно было разжиться яйцами и подсолнечным маслом).
В Ленинград Ваня вернулся не с обычным поездом, прибывавшим поутру, а ночью. Добирался на перекладных электричках – лишь бы поскорее оказаться под боком у Ариши.
Успел на последнее метро. Бегом, насколько позволяли рюкзак и сетка с продуктами, взлетел на их этаж. Отомкнул дверь своим ключом. Сейчас он быстренько разденется – и шмыг к Арише под одеяло.
В темном коридоре Ваня остановился, остолбенев. Из комнаты доносились стоны. Как ни мало был сексуально образован Ванечка, он сразу догадался о происхождении этих стонов. С ним Ариша так никогда не стонала.
Уронив продукты, Ванечка прошел в комнату и нащупал выключатель. Его не замечали.
Вспыхнувший свет ударил по глазам. Ванечка смотрел на их широкую кровать, ничего не понимая. Ариша лежала навзничь, запрокинув голову, а между ее ног покоилась голова другой женщины!
Спустя пять минут голенькая Ариша злобно кричала на кухне на изумленного Ванечку (та, другая женщина, лежала в их постели и курила):
– Да, да, да, я – лесбиянка! Да, я сплю с девушками! И я люблю их!
Ванечка только молчал, остолбеневший. А распалившаяся Ариша выкрикивала ему:
– Ты пентюх! И козел! Все вы, мужики, козлы вонючие!
Иван не помнил, как он вышел, как скатился с лестницы…
На распределении он попросился в самый глухой край.
Просьбу его с радостью удовлетворили.
***Казалось, что может быть опасней пожара в рейсовом самолете? Что может быть страшней прыжка вдвоем под одним куполом парашюта? Все силы – моральные и физические – брошены на то, чтобы спастись. Сейчас они живы, они на земле. Но энергия израсходована, жизненные силы кончились. Как было бы хорошо: выпрыгнули из самолета – и к ним бегут спасатели, укутывают теплыми одеялами, дают горячий чай… Но спасателей поблизости не было. Не только спасателей – живых людей не было. В радиусе, наверное, не менее ста квадратных километров. Хотелось сидеть и сидеть на этой поляне, ни о чем не думая… Но помощи ждать было неоткуда.
