Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя - Егор Петрович Ковалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До революции Франции, которую привыкли называть большой революцией, в отличие от множества других, бывших в ней, и до восстановления общего мира в Европе, фабричная производительность Англии господствовала на всем материке или, правильнее, на всех материках; но продолжительный мир развил везде производительные силы, а дух изобретательности последних лет придал им гигантские размеры; таким образом, ценность произведений Великобритании, простиравшаяся в 1814 г. по официальным сведениям, на 34 миллиона фунтов стерлингов, достигла в 1853 г. до изумляющей цифры 196 миллионов фунтов стерлингов (1,176 миллионов рублей серебром). Если возьмем во внимание, что участие Ирландии в этом итоге почти ничтожно, а Шотландия занимает второстепенное место, то увидим, что главная масса приходится на руки и машины Англии. Теперь ясно, какой жизненный вопрос составляет для нее сбыт этой производительности, и какой погибелью угрожает ей всякое соперничество иностранных государств.
Следствия февральской революции были пагубны для промышленности Франции: ввоз сырых произведений, красильных и других веществ, нужных для фабричной деятельности ее, быстро упал с 424 миллионов ценности ввоза в 1847 году, до 279 миллионов в 1848 г. В Австрии и других Германских государствах несчастные события 1848 и 1849 годов имели еще более разительное влияние на их торговлю и промышленность, между тем как в Великобритании вывоз сырых произведений, простиравшийся в 1847 году до 126 миллионов фунтов стерлингов возрос в 1849 г. до 164 мил. фун. стерлингов.
Вот где скрывается настоящий источник того сочувствия, которое в Англии оказывают ко всем революциям, ко всем политическим беспорядкам, потрясавшим в последнее время Европу, ко всем деятелям политических переворотов[30].
Англия не уклонялась ни от каких средств для достижения своей цели: она объявила войну китайскому императору, запретившему внутри своего государства потребление опиума, отравлявшего миллионы его жителей, и, приставив нож к горлу, заставила несчастных китайцев глотать яд, потому что сбыт его был выгоден для ее индийской производительности. После этого поступка, порицаемого в самой Англии людьми благомыслящими, правительство ее твердит о неприкосновенности государства, навлекшего на себя политическую бурю добровольно и совсем по иной причине, чем из-за продажи опиума.
Политика Англии приходит в волнение при одной тени опасности и соперничества ее торговле: пройдет ли караван из Оренбурга в Хиву или Бухару, отправится ли русский купец в Кокан, – и она видит в караване военную экспедицию, угрожающую ее торговым колониям, а в купце дипломатического агента.
Особенно Восток не давал ей покоя, и наше неизбежное влияние здесь приводило ее в самое раздражительное состояние. Для политики Англии нужно было только обеспечить успех посторонней силой, чтобы ринуться в самую отчаянную борьбу для сокрушения нашего влияния. Стратфорд-Редклиф ловко успел воспользоваться положением и видами Наполеона III и его личным раздражением против Российского Императора; он смело пошел за Францией к цели, к которой так давно сам стремился. На политику Австрии он мог отчасти рассчитывать потому, что эта политика во все времена глядела неприязненно на победы наши в Турции. После этого Редклифу не трудно было увлечь на проложенный им путь министерство Англии.
Обращаюсь к ноте Венской конференции. Турция не согласилась принять ее безусловно и сделала в ней некоторые изменения, которые, само-собой разумеется, лишали русский двор всякой возможности принять ее без явного нарушения своего достоинства.
Казалось бы, по долгу справедливости и по общенародному праву, такое неуважение Турции к дипломатическому акту, подписанному четырьмя великими державами, из которых две приняли на себя явно ее защиту, должно было повлечь за собой неминуемый разрыв с ней; но морские державы решились на этот раз пожертвовать чувством собственного достоинства ради избранной ими цели, которой не смели высказать явно и категорически, сколько из опасений общественного мнения, еще не вполне возбужденного к случайностям войны, столько и потому, что не были к ней готовы. Лорд Абердин сознался в том впоследствии; обращаясь к оппозиции в парламенте, он сказал: «Вы обвиняете нас в слабости к русскому двору, – напротив, вы должны отдать нам справедливость в том, что мы успели внушить доверие к себе двусмысленными переговорами и тем заставить его потерять драгоценное для себя время. Мы не поддались искренности слов и действий, но не допустили Россию покончить в короткое время восточный вопрос помимо нас».
Франция и Англия двинули свои флоты к Дарданеллам, и война сделалась неизбежной. Суждения о ней в Диване продолжались с 15/27 по 18/30 сентября; вслед за тем посланы командовавшему турецкими войсками, Омер-паше, положительные приказания – пригласить князя Горчакова очистить княжества и начать военные действия по истечении пятнадцати дней, если получит отрицательный ответ, в чем нельзя было сомневаться. На хвастливое требование Омер-паши, князь Горчаков отвечал категорически, что он не уполномочен трактовать ни о мире, ни о войне, ни о том, чтобы вывести войска из княжеств.
Заметим, что турки утверждали, будто срок оканчивался 9/21 числа октября, считая, вероятно, с того времени как письмо было отправлено из Шумлы, между тем, как Омер-паша именно говорит о двухнедельном сроке со дня получения его письма князем Горчаковым; письмо же получено 27 сентября/9 октября. Впрочем, какой бы из этих двух сроков ни приняли в соображение – турки нарушили и тот и другой, и, как увидим, еще 3/15 октября приступили к военным действиям: в этом случае они остались верны своим преданиям, не смотря на все преобразования, которые запад насильно старается навязать им.
Манифест Императора Всероссийского об объявлении войны Турции, последовавший 21 октября, заключается в следующих словах:
«Манифестом Нашим, данным в 14-й день июня текущего года, Мы объявили любезным Нашим верноподданным о причинах, побудивших нас требовать от Порты Оттоманской твердого обеспечения на будущее время священных прав Церкви Православной.
«Мы также возвестили им, что все старания Наши склонить Порту мерами дружеского убеждения к чувству правоты и добросовестному соблюдению трактатов, оставались бесполезными, почему и признано было Нами необходимым двинуть войска Наши в Придунайские княжества. Но приняв сию меру, Мы сохраняли еще надежду, что Порта, в сознании своих заблуждений, решится исполнить справедливые Наши требования.
«Ожидания Наши не оправдались.
«Тщетно даже главные Европейские державы старались своими увещаниями поколебать закоснелое упорство Турецкого правительства. На миролюбивые усилия Европы, на Наше долготерпение, оно ответствовало объявлением войны и прокламацией, исполненной изветов против России. Наконец, приняв мятежников всех стран в ряды своих войск, Порта открыла
