Земное притяжение - Елена Ржевская

Она еще ниже опустила голову, не отозвавшись.

- Клена, ты слышишь?

Она подняла голову и с тревогой смотрела на него, подперев ладонью щеку. Вдруг она спросила:

- Ты оформился на "грязнуху"?

Он не ответил. Ей-то что? Не ее это забота.

- Тебя взяли, Леша? Чего ты молчишь?

Вернулся Баныкин, радостно неся мороженое в металлических вазочках.

- А я совсем ведь забыл про этот продукт. Ну просто вывалилось из головы.

Он поставил вазочки на стол и одну протянул Жужелке.

- "Гриша", - прочла она вслух татуировку на его руке.

- Гриша и есть, - широко улыбаясь, покраснев, повторил за ней Баныкин. Он пододвинул вазочку с мороженым Лешке. - Давайте на спор, кто быстрее съест. Кто раньше съест, тому еще одна порция причитается. Идет?

И они оба с Жужелкой заспешили, обжигаясь холодным мороженым и смеясь. Лешка, точно откуда-то издалека, слышал, как Баныкин спросил Жужелку, какое мороженое она больше всего любит* и Жужелка, подумав, сказала: "Крем-брюле". Потом они опять спохватились, что у них ведь спор, кто съест раньше, и опять заспешили, и Лешка видел, что Баныкин только прикидывается, что спешит, а сам ест понемножку, смотрит на Жужелку и тает, как мороженое в вазочке.

"Уеду, - думал Лешка. - Теперь уже совсем скоро. Вот получу деньги и уеду. Куда-нибудь далеко-далеко..."

Она сидела рядом, нагнув голову, а он смотрел на прямой пробор, рассекающий ее темные волосы, и думал о ней грустно и нежно, будто уже уехал и они расстались навсегда.

Жужелка спала во дворе возле крученого паныча. Она лежала на спине, подложив под затылок руку. В голове мешались мысли, диктор Лабоданов, Лешка. В небе недвижно стояли звезды. Все было спокойно. Иногда гавкала собака. Слышно было, как работают станки ночной смены в "Вильна Праця". Над тихим городом, как пульс его, повис ритмичный звук скользящей вверх и вниз вагонетки и протяжное "жи-их!", когда вагонетка сбрасывала в домну шихту. Кто-то шел по двору тяжело и нетвердо, цепляясь за булыжник.

Когда Жужелка опять открыла глаза, звезды погасли, небо просветлело. Она еще раз заснула и проснулась оттого, что ее теребили за плечо.

- Клена, а Клена, уже время.

Это будила ее Полинка. Она открыла глаза и села. Черепица на соседнем доме уже зажглась от солнца.

- Ну как, поехали? А то у меня время в обрез, по минутам рассчитано.

Полинка была сама не своя, в новом, сильно накрахмаленном ситцевом платье.

Жужелка быстро влезла в юбку и кофточку, достала из-под изголовья учебник, скатала постель-мать встанет, заберет постель в дом.

Они помчались. У Полинки в самом деле в обрез времени, ей скоро заступать на смену.

Водитель трамвая-нарядная женщина с сонными глазами, в длинных серьгах. Пахнет клубникой - это везут на базар ягоды в лукошках, обвязанных лоскутом.

Переехали мост, и скоро за рекой в степи начался новый город.

Полинка нетерпеливо высовывалась в окно. Вдруг вскочила, потянула Жужелку.

- Скорей же. Скорей!

Пока протиснулись, трамвай тронулся.

- Прыгай! - закричала Полинка и первая спрыгнула на ходу.

Трамвай круто затормозил, женщина-водитель посмотрела на них сонными глазами и сердито помотала серьгами.

- Бежим, бежим! Скорей же! - волновалась Полинка.

Они куда-то побежали по нерасчищенной строительной площадке. Повсюду, куда ни глянь-движутся над городом, над шиферными крышами подъемные краны. Переваливая через груды строительного мусора, обошли вокруг дома, казавшегося совершенно готовым.

- Вот тут.

Они остановились и стали пятиться, задрав головы, и пятились, пока им не стал виден самый верхний этаж. Полинка про себя отсчитала и сказала вслух:

- Вон на самом верху шестое окно с того края. Поняла какое?

- Ой, как здорово!

- Вон какая верхотура.

- Ой, Полинка, с такой верхотуры у тебя теперь море будет прямо как на ладони. Подумать только..,. - Жужелка порывисто пододвинулась к ней.

Полинка стояла как истукан, не отрываясь от окна.

- О господи, - сказала она, посуровев от волнения. - Значит, здесь буду.

И вдруг она сказала, обратив к Жужелке строгое лицо:

- Я ведь замуж выхожу.

У Жужелки даже захолонуло внутри.

- Ой, Полинка, что ты говоришь!

Они неловко замолчали.

- Ты только никому ни слова, слышишь?

- Угу.

После ее признания Жужелке страшновато было прямо взглянуть на Полянку.

- А то начнут болтать. Волнуюсь я.

Они стали вспоминать, как старуха Кечеджи, ни разу не побывавшая здесь, когда ей рассказывали о строительстве на левом берегу, качала в волнении головой, приговаривая: "Встали бы наши мертвые и поглядели бы..."

Они пытались подражать" ее голосу, произнося эти слова, и качали головами, и это их рассмешило, они стали смеяться и не могли остановиться, и Полинка запрокидывала голову и хохотала до упаду.

Жужелка смутилась, почувствовав вдруг, как Полинка счастлива и довольна своей судьбой.

Полинка заторопилась на завод, и Жужелка проводила ее до трамвайной остановки, а сама пошла вдоль линии.

Широченные улицы, кинотеатр в глубине парка за пирамидальными тополями, трамвайный путь, мчавшийся на взгорье к горизонту, - этот размах нового города радостно захватысал дух.

Жужелка незаметно прошла несколько кварталов, ее нагнал трамвай, и она села ч него. И всю дорогу, пока трамвай вез ее обратно в старый город, минут десять, она чувствовала себя беспричинно счастливой, и ее даже не страшил предстоящий экзамен.

Было еще рано, и навстречу катили автобусы с рабочими утренней смены. На углу улицы Артема Жужелка сошла. Она перешла на другую сторону и спустилась в подвальчик, над которым маячила вывеска "Вино".

Матери за стойкой не было. Двое посетителей в рабочих спецовках пили вино у прибитого косячком к стене столика и закусывали пирожками с повидлом. Жужелке страшно захотелось есть. Она приподняла марлю, взяла из вазы пирожок и пошла за перегородку.

Мать, стоя над бочонком, отбивала пробку. Она глянула на Жужелку.

- Я пирожок взяла.

- Вижу.

Мать ударила тяжелым камнем сбоку по пробке, и пробка наконец отлетела. Она подняла пробку и заткнула отверстие, чтобы не расплескать вино. Жужелка положила учебник и стала помогать ей. Они подтащили бочонок к перегородке.

- Мама, - робко сказала Жужелка. - Я похожа на гречанку?

Мать подняла лицо, сердито поправила на голове накрахмаленную наколку.

- Ты чего явилась? Тебе делать нечего? А готовиться за тебя кто, Пушкин будет? Ты учишь химию?

- Да,-неуверенно сказала Жужелка.

- Девушка! - позвали из-за перегородки.

Мать вынула из бочонка пробку и надела на отверстие шланг, закрепленный в стене.

- Ты же сама говорила, что я - вылитый Федя...

- Ну и что?-Она разогнулась и посмотрела на Жужелку внимательным сумрачным взглядом.

- Скоро, что ли? Девушка!

Мать пошла, шлепая разношенными тапочками.

- Терпения ни у кого не стало, - громко сказала она, становясь за стойку.

- А что, Дуся, самообслуживание, что ли?

- Как же, чего захотел! Вас только допусти сюда, как козлов в огород. Она взяла протянутые ей пустые стаканы. - Повторить?

Открыла краник, и из прибитой к стене львиной пасти, сделанной из рыжего самоварного золота, полилось вино. Оно лилось через невидимый шланг, из бочонка, стоящего по ту сторону перегородки.

Мать завернула краник над львиной пастью, отдала наполненные стаканы. Скрестив на груди голые руки, она молча смотрела на Жужелку.

Двое посетителей в спецовках пили вино и громко разговаривали между собой, не стесняясь в выражениях.

- Полегче! Эй, вы! - крикнула им мать, Она опять взглянула на Жужелку, уплетавшую еще один пирожок с повидлом, и вспылила: - А ты чего стоишь! Не место тебе тут. Убирайся!

Сейчас же.

Жужелка потерла сладкие ладони одну о другую и, прижимая локтем учебник, вприпрыжку направилась к лестнице, ведущей из подвальчика наверх, на улицу.

Раз-ступенька, два! Ситцевая короткая юбчонка, стройные нога, открытые до самых колен, широкий пояс туго стянут на талии.

Три-четвертая ступенька! По шее на ворот белой кофты раскидались черные волосы. Как выросла девчонка!

Пять - шесть ступенек! Вог и выросла... И уже по глазам видать, что на уме у нее.

- Клена!

Она скатывается вниз по лестнице и стоит покорно перед матерью, ждет, за что еще та станет ее отчитывать.

...Выросла девчонка. Все залагалось вокруг, и опять для всех хватает парней. Слава богу. Будто и не было войны. А что ее любовь оборвалась в самом расцвете, в молодые годы, что она свое недолюбила - это ладно, да? Никого не касается.

Она смотрит, насупившись, в зеленоватые глаза Жужелки и медленно кладет ей руку на голову. Уж не тебя-то по крайней мере. Ты-то тут ни при чем.

Мать гладит ее по волосам, ничего не говоря, и Жужелка стоит понуро, будто понимая все, а на самом деле - лишь самую малость.

- Ну, иди.

- Ладно, мама.