Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1 - Борис Яковлевич Алексин

Между тем замечание Бориса вызвало у Перова определённое озлобление и, хотя он его и не показал, про себя подумал: «Ну подожди, я тебе и твоей подружке удружу!»

Часам к двенадцати около шалаша, в котором они ночевали, бывшего до этого крайним, выстроилось ещё несколько, разных фасонов и размеров. Около строителей всё время вертелся (иначе его поведение назвать было нельзя) сухонький невысокий старичок с большой, местами седоватой головой. Ему, видимо, было не более 55 лет, и вообще-то он выглядел ещё совсем не старым, но большинству строителей, имевших средний возраст 30–35 лет, он, конечно, казался стариком.

Так вот, этот старичок в круглых больших очках, с явно выраженной еврейской наружностью, отличался большой подвижностью и словоохотливостью. Он без конца перебегал от одной группы к другой, давая большей частью весьма малополезные советы по строительству шалашей, попутно пересказывал все известные ему новости и рассказывал о себе. Скоро все уже знали, что это Лев Давыдович Сангородский, что он окончил Одесский университет в 1921 году, работал врачом по женским и венерическим болезням, и это давало ему хороший доход. Но с 1925 года он перешёл на государственную службу и стал работать урологом. Лев Давыдович служил в этой должности в одной из поликлиник Одессы до самого начала войны. Его новости о текущем моменте были повторением того, что наши знакомые уже знали от Скуратова, а часто и уточняли данные, сообщённые начальником штаба. Так, во время одного из перекуров Сангородский поведал, что медсанбату, в котором они сейчас находятся, присвоен № 24, и что он включён в состав 65-й стрелковой дивизии. Пока рядовой состав как дивизии, так и медсанбата укомплектован едва на 15–20 %, и пополнение прибывает каждый час. В большинстве своём это люди старших возрастов, и многие из них ранее в армии никогда не служили. Новенькие узнали у него также и то, что основной командный медицинский состав медсанбата и полков теперь прибыл весь, и что сегодня всех распределят по местам. Сразу после обеда начальник санитарной службы дивизии и командир медсанбата познакомятся с вновь прибывшими, уточнят распределение и, наверно, завтра, а, может быть, и сегодня, объявят, кто куда будет назначен. Так всё и вышло.

В центре шалашного городка стояла одна лагерная палатка, в ней жили начальник санитарной службы дивизии № 65, военврач второго ранга Исаченко Алексей Васильевич и командир медсанбата, военврач третьего ранга Краснопеев. Прежде чем описать встречу Алёшкина и его друзей с этими начальниками, познакомимся с ними.

Военврач Исаченко служил в Красной армии со дня её организации, то есть с 1918 года, долгое время был начальником лазарета одной из стрелковых дивизий, где и провёл всю Гражданскую войну. Затем, вплоть до начала июня 1941 года, он был начальником медслужбы одного из небольших погранотрядов где-то на границе. В Москве он оказался случайно, война застала его при возвращении из отпуска из южного санатория. Исаченко назначили начальником санитарной службы. Он был старым членом ВКП(б), опытным военнослужащим, привык повиноваться распоряжениям начальства без рассуждений. Смело приняв на себя новую должность, он столкнулся с большими трудностями совершенно незнакомого ему дела. За всё время службы никакого усовершенствования или повышения своих знаний ему получить не удалось, поэтому он думал, а, следовательно, часто и действовал, так, как действовали врачи времён Гражданской войны. Отличаясь большой личной храбростью, организаторскими способностями он не обладал, и, хотя в его честности и самоотверженности сомневаться не пришло бы никому в голову, выполнять сложные функции начальника санитарной службы дивизии в современной войне ему было крайне трудно, если не сказать прямо, что не под силу. Его непростое положение осложнялось и тем, что ближайший помощник — командир медсанбата, военврач Краснопеев, молодой человек, окончивший институт за год до войны, мало того что был к этой должности совершенно не подготовлен (перед войной служил старшим врачом конвойного полка НКВД), да ещё имел характер несерьёзный, легкомысленный и беззаботный. Он также обладал одним очень большим недостатком — был неравнодушен к спиртным напиткам, а напившись, забывал обо всём.

Медики санбата всё это, конечно, узнали значительно позднее, после того, как оба эти начальника успели наделать много серьёзных ошибок, повлекших за собой потери в людях и материальной части не только в самом медсанбате, но и в обслуживаемых им частях. Это было потом, пока же Исаченко и Краснопеев олицетворяли высшее медицинское начальство дивизии, которое решало судьбы. Поэтому Борис, входя в палатку начальника санитарной службы дивизии, испытывал определённое волнение.

Поводов к этому у него было несколько. Один из них, пожалуй, самый главный, заключался в том, что он был ещё слишком молодым врачом: окончил институт всего год назад, и, хотя уже успел пройти курсы усовершенствования по хирургии и считал, что с работой хирурга справится, Борис видел вокруг себя врачей старшего возраста, имевших большой стаж лечебной работы. Конечно, при распределении мест в медсанбате будут оставлены более опытные, а ему, видимо, придётся идти в полковую часть.

Он не боялся службы в полку, потому что пока ещё не понимал всей её опасности и сложности, но ему было очень обидно, что он не сумеет на практике применить свои хирургические знания, полученные в институте от любимого учителя, профессора Кирилла Степановича Керопьяна, у которого, как мы знаем, он не только учился, но и работал с четвёртого курса в неотложной хирургии (на скорой помощи при Первой городской больнице г. Краснодара), а также полученные в клинике знаменитого хирурга А. В. Вишневского, на кафедре которого в течение пяти месяцев он проходил усовершенствование.

Волновался он за себя и потому, что был беспартийным — не просто беспартийным, а исключённым из партии, которому могли не доверить не только работу в медсанбате, но и в полку, могли послать в санчасть какого-нибудь тылового подразделения вроде хлебозавода или тому подобного, где уж и вовсе никаких хирургических дел не бывало.

Беспокоился он, хоть, по правде сказать, не особенно сильно, и за Таю. Ему почему-то хотелось, чтобы она оказалась в медсанбате или, по крайней мере, вместе с ним. Так что, как видим, причины для волнений у него были.

Когда в палатке начсандива он подошёл к грубо сколоченному из неструганных досок столу, за которым на скамейке с ножками, вбитыми прямо в землю, сидели уже знакомый нам адъютант — младший лейтенант Скуратов, начальник санитарной службы дивизии Исаченко и командир медсанбата Краснопеев, то почувствовал себя далеко не блестяще. Увидев вошедшего, Скуратов покопался в лежавшей перед ним куче бумаг и передал одну из них