Щелчок - Лидия Чарская

— Не беда, — встряхивает кудрями Счастливчик, — лишь бы весело было!

— Жираф и воробышек! — острит Ивась.

Он танцует с Мимочкой и все не может попасть в такт.

— Ах, Боже мой, — волнуется девочка, которой ужасно хочется изображать взрослую, — вы совсем не умеете танцевать вальс!

— Начихать! Зато как я гопак валяю — небу жарко!

— Что это за гопак? — высоко вскинув бровки, осведомляется Мимочка.

— Малороссийский танец. Вот танец! Пальчики оближете! — восторженно восклицает Ивась и попадает каблуком своей «даме» на ногу.

— Воображаю, — морщась от боли, тянет Мимочка, — мужицкий танец! Одни мужики его танцуют. И чему вас в гимназии только учат, право! — возмущается она.

— Чему учат? О, многому! — весело хохочет Ивась. — Географии учат, фотографии, типографии, долблению, вихрекручению, орфографии, каллиграфии, французскому, русскому, зубрежке, долбежке… — перечисляет скороговоркой синеглазый хохол.

— Ха, ха, ха, ха! — не выдержав своего тона взрослой девицы, разошлась смехом Мимочка.

— Хихихихи-хахахаха, пляшут две курицы и три петуха! — вторит ей Ивась.

У печки изо всех сил старается выделывать па толстый увалень Ваня.

Он пыхтит, как самовар, и обливается десятым потом. Его дама, нарядная аристократка Зоренька, снисходительно улыбается, хотя ее неуклюжий кавалер отдавил ей все пальцы.

— Нет, не могу! — потеряв наконец терпение, смущенно говорит Ваня. — Я от печки привык… Уж вы извините, но я должен начинать от печки…

— Да ведь мы и так от печки начинаем! — смеется его дама.

— Так это печка с правой стороны, а я привык, чтобы она была с левой! — смеется Ваня.

— Экая невежа печка, что бы ей в сторонку налево отойти! — острит плавно танцующий с младшей сестрой лицеист Толя.

Посреди зала Мик-Мик с Симочкой танцуют что-то среднее между вальсом и галопом. И оба от души хохочут.

— Что, Симочка, — замогильным голосом басит Мик-Мик, — вы не очень скучаете с вашим старым кавалером?

— Вы не старый, Мик-Мик, — протестует Симочка, — сколько вам лет?

— Сегодня в обед минуло сто лет. Если отнять от ста семьдесят восемь, то что останется, то и будет мое. Сколько мне лет, Симочка? А? Решите!

— Двадцать два года! — живо сообщает девочка.

— Молодчина! Решила быстро…. отменная девица! А вот другой задачи вам не решить ни за что: где Шура?

— Не знаю.

— И я не знаю тоже! — с комическим видом вздыхает Мик-Мик. — Господа! — на минуту заглушая музыку своим деланным басом, повышает он голос, останавливаясь среди залы. — Кто отыщет Шуру, тому третья часть вознаграждения! Слышите меня!

— Слышим! Слышим!

— Он, верно, в саду. Идем искать его! Идем скорее! — весело отзываются дети.

Мальчики быстро выбегают из залы и рассыпаются по аллеям сада. Минут десять оттуда, с разных сторон, доносятся их веселые голоса.

Вдруг звонкий голос Ивася покрыл все остальные. «Нашли! Нашли!» — кричит Ивась на весь сад.

Еще минута — и на пороге залы Ваня и Ивась, а между ними Орля.

Его костюм отсырел. На нем темные пятна. Успевшие отрасти за лето кудри спутались и нависли на лоб. Глава блуждают. Он думает, что его будут бранить, и принимает боевую позу. Кстати, он уже успел подраться по дороге сюда с синеглазым хохлом.

Но бабушка Валентина Павловна, как ни в чем не бывало, ласково проводит по его кудрям рукою и, представляя гостям, говорит:

— Это наш друг, Шура. Он уже привык к нам, хотя все еще немного дичок.

Потом, нагнувшись к его уху, тихо шепчет:

— Пойди, переоденься, дружок, и приходи к нам скорее.

Этого момента Орля только и ждал.

Несколько прыжков — и он уже за дверью, быстро прибежал к себе и, сорвав с себя свой новый костюм, облачился в будничный: плисовые шаровары и красную рубашку.

— Пусть Галька расфуфыривается, сколько хочет, а мне не надо. Хорош и такой! — сердито бурчал он себе под нос.

Когда мальчик снова появился в зале, веселье там было в полном разгаре.

Дети танцевали и резвились от души. Галя с Алей, как две беленькие птички, носились по комнате, возбуждая всеобщее одобрение.

— Совсем как брат с сестрой! — восхищалась Таливерова. — И кто скажет, что это — маленькая цыганка, выросшая в таборе! И как они подходят друг к другу: такие оба кроткие, тихонькие, нежные, как голубки.

Эти слова достигли до ушей Орли и точно ударила его молотом по голове.

— Галька подходит к Альке, этому ощипанному воробью? Нет, уж дудки! Дружбе этой не бывать! Я ее брат, а не Алька… Зазналась она больно…

И, закипая внезапным приливом злобы, он шагнул: по направлению танцующих детей.

— Мальчик, что ж вы не танцуете? Хотите, я протанцую с вами? — внезапно раздался за его плечом веселый щебечущий голос.

Орля живо обернулся и увидел нарядную Сонечку Сливинскую. При виде ее беззаботного лица гнев Орли запылал еще больше.

— Ну, чего лезешь! — грубо окрикнул он ее. — Мне Альку проучить надо.

— Ай-ай-ай! Какой сердитый! И не стыдно быть таким сердитым, а? Пойдем-ка лучше попляшем, дикарь ты этакий.

И Сонечка быстро схватила за руки Орлю и закружила его на месте.

Новый, уже безудержный прилив злобы обуял цыганенка. Не помня себя от злости, он схватил сам Сонечку за тоненькие кисти рук и закружил ее по зале.

Сначала она весело хохотала и сама помогала быстроте верчения. Но взбешенное, побелевшее от волнения, лицо Орли, в вихре мелькавшее перед ней, вдруг испугало девочку, вспугнуло ее веселость.

— Довольно! Довольно! Я устала! У меня кружится голова! — хотела она крикнуть и не могла.

От быстроты верчения дыхание замерло у нее в груди. Лицо побелело, как бумага, глаза остановились с широко раскрытыми зрачками.

А Орля все кружил ее и кружил с умопомрачительной быстротой.

Музыка прекратилась… Со всех сторон к ним бежали старшие… Дети кричали что-то… О чем-то просили…

Но Орля был как безумный. В этом бешеном кружении он срывал свою злость на ни в чем не повинной Сонечке.

— Остановите его! Остановите! — кричали перепуганные насмерть дамы.

Мужчины бросились к Орле.

Вдруг он выпустил руки Сонечки, и та грохнулась на пол, тяжело ударившись головой о ножку стола…

Что было с нею — Орля не хотел я не мог видеть. Он, как дикий зверек, в несколько мгновений перебежал залу, перескочил через пять ступеней лестницу террасы и бросился в сад, оттуда на двор, где горели костры и поодаль от них угощалась приезжая прислуга…

Отбежав подальше, он кинулся на траву, взволнованный и неподвижный, испуганный насмерть своим поступком.

Глава VIII

— Ничего, ничего, право же, ничего. Мне не больно, ничуточки не больно! — уверяла всех бледная, едва стоявшая на ногах, измученная Сонечка в ответ на тревожно сыпавшиеся на нее вопросы взрослых и детей, предлагавших ей спирт, воду, валерьяновые капли, лекарства.

Валентина Павловна успела уже намочить водою полотенце и положить его на голову девочки.

Отец Сонечки, полковник Сливинский, был очень взволнован.

— Ну и мальчуган! Немало он наделает вам еще бед! Помянете меня, Валентина Павловна.

— Вы правы, полковник, — вмешался Мик-Мик. — Шура наш, Щелчок-мальчишка, отчаянный паренек… Но ведь не виноват же он, что в жилах его течет кровь буйного цыганенка. А все-таки я готов побиться об заклад, что у него добрая, чистая, неиспорченная душа и что со временем он сделается неузнаваем…

— Ну, пока мы дождемся этого, он всех ваших ребят покалечит, — сердито отвечал Сливинский.

Валентина Павловна, смущенная и взволнованная, извинялась перед ним и Сонечкой.

Последняя, желая успокоить всех, говорила:

— Ну, право же, мне не больно, совсем не больно! Я не сильно ушиблась, нет!

— А Шура будет все-таки строго наказан, — проговорила бабушка.

Чье-то тихое, чуть слышное, всхлипывание последовало за ее словами из дальнего уголка залы.

— Галя! Галя! О чем ты, дитя мое?

Симочка и Ляля поспешили к плачущей девочке, взяли ее за руки и подвели к Раевой.

— Бедная крошка, о чем это она?

Теперь все взоры устремились на девочку с большими кроткими глазами, из которых текли целые потоки слез.

Совсем смятенная всеобщим к ней вниманием, Галя полезла за платком в карман, и — о, ужас! — оттуда посыпались яблоко, груша и конфеты… целая масса конфет.

Испуганная неожиданностью, девочка еще больше залилась слезами.

— О, я не воровка, — шептала она сквозь рыдания, закрывая лицо обеими ручонками. — Я для Орли это… для братика… мне Ляля дала.

— Бедная девочка! О чем такие горячие слезы? — прозвучал из толпы гостей чей-то нежный голос, и высокая тоненькая шатенка с печальными глазами и очень серьезным лицом выступила вперед. За нею спешила кругленькая, толстенькая дама. Они только что приехали и незаметно, среди общего шума, смешались с толпою.