Все по местам ! - Виктор Тельпугов

— Надо тебе одного паренька заменить. Заболел. Врачи говорят, надолго. Он у нас в морозилке работал. Заменишь?

— А на станке кто?..

— Вот тут-то и начнется нажим на сознательность. От станка мы тебя совсем освободить не можем.

— Как это?..

— На станке у нас в цеху никто, кроме тебя, не может, ты знаешь.

Слободкину понравились эти слова. Как ни говори, приятно. Только пришел на завод, а тебя уже ценят. Самое главное, быть нужным. Еще лучше — необходимым. Человеком себя ощущать.

— А где она, морозилка?

— Я знал, что ты согласишься. Но штука сложная, учти.

— Показывайте. Посмотрим, тогда и решим. Для того чтобы попасть в морозилку, надо было пересечь длинный, засыпанный снегом двор и пробраться в каменный сарай. Именно пробраться — тяжелые двери были похожи скорей на ворота. Обе их створки были широко распахнуты, между ними громоздилась целая баррикада свеженаметенного снега.

Каганов и Слободкин перелезли через сугроб, осмотрелись. Низкие, нависшие потолки, через толстый слои инея на стенах едва пробивается краснота кирпича.

Каганов, взяв Сергея за руку, повел его в самый дальний угол сарая к застекленным сооружениям, изнутри которых сочился слабый электрический свет.

— Вот это и есть камеры для испытания автопилотов на холод. Минус сорок должно быть там во время работы. Только твой предшественник был рабом собственной добросовестности. Он считал, что чем холоднее вокруг, тем стабильнее режим самих камер. Так что двери сарая всегда у него нараспашку и даже научная база под это подведена. Дескать, чем меньше разница между внешней и внутренней температурами, тем безотказней будут работать камеры. Он прав, в конечном счете, но ты представляешь, как тут натанцуешься? А надо еще внутрь установки лазить? — там ко всему руки приложить. Словом, от человека до сосульки один шаг. Он тут и заболел, бедолага.

— Простыл?

— Да как еще! Я говорил ему, дьяволу, чтоб поберегся. Так нет же! Кругом дует, как в аэродинамической трубе, а он знай свое гнет. Вот и загнулся. Организм слабый, сам понимаешь.

— А научная база, значит, все-таки правильная?

— В принципе да. Чем холодней в этой сараюхе, тем легче поддерживать нужный режим в камерах. С этим кто спорит? И все же к черту на рога лезть не надо. Учти печальный опыт. Обмундирование у тебя тоже не полярное.

Каганов объяснил Слободкину, как и зачем испытываются автопилоты на разные температуры.

— Самолет попадает в любые, самые неожиданные условия. Может перегреться в бою, может застыть на аэродроме или во время вынужденной. Самая его чувствительная часть — приборы, должны быть готовыми к чему угодно. Вот мы и закаляем их. И жарим, и студим. Экзаменуем по всем статьям. Самое трудное состоит в том, что твоя морозилка мало приспособлена для испытаний. Часто портится, происходят аварии, устранять которые придется на ходу самому.

Каганов так именно и сказал: твоя морозилка, и это не ускользнуло от внимания Слободкина.

— А еще на заводе есть морозилки? — спросил Сергей.

— Разумеется. Мы нарочно рассредоточили их на всякий случай. У нас дублированы многие важные

позиции, и не только в контрольном цехе. Ты это все увидишь еще и поймешь. Все продумано, все учтено, несмотря на то, что в таких *условиях приходится жить и работать.

Мастер поглядел на заиндевелые стены сарая, поежился, потом решительно распахнул дверцу одной из камер. Крутые клубы белого воздуха, медленно перекатываясь, стали выползать наружу, мешая смотреть, обжигая холодом лицо. Слободкин с трудом различил в глубине камеры белый столбик термометра. Видимо, он-то и был тут самым важным фактором.

— Сколько? — спросил Каганов, заметивший, что его подопечный сориентировался правильно.

— Тридцать пять.

— Не годится. Нужно ровно сорок, не меньше. Сейчас начнем регулировать. Мастер показал, как регулируется режим камер.

— Но каждый прибор должен не просто отсидеть здесь свои два часа- в течение этого времени все агрегаты его должны быть в работе, как во время полета. В камере есть целый ряд приспособлений, создающих автопилоту соответствующие условия. Вот шланги дутья. Присоединять их надо, когда прибор уже загружен в камеру. Вот так, смотри. Действуй быстро, точно, аккуратно. Иначе и сам обморозишься, и холод наружу выпустишь, и на всей Волге температура станет еще ниже, чем сегодня, за что нам тоже спасибо не скажут.

Загрузив прибор, быстро присоединив его к питающей системе. Каганов захлопнул дверцу и стал внимательно через стекло наблюдать за термометром.

— Вот видишь, что произошло? Вроде бы не больше минуты провозился, а с температурой что? Замечаешь?

— Уже тридцать.

— В том-то и дело. Смекаешь, какая капризная штука? Теперь будем загорать тут минут, минут… впрочем, не буду гадать, засекай время.

— Засек.

Каганов подул в замерзшие ладони, постучал ногой об

— Чувствуешь, как пробирает? Притвори-ка все-таки двери, а то мы оба угодим за твоим предшественником.

Слободкин подошел к дверям, с трудом закрыл их, повернул щеколду на ржавом гвозде, — Ну вот, так-то лучше будет.

Каганов говорил, а сам, не отрываясь, смотрел на термометр в камере.

Прошло минут двадцать, прежде чем ртутный столбик сдвинулся с места и стал медленно опускаться.

— Наконец-то! — обрадовался Каганов. — Теперь скоро начнем. Еще немного и сорок. — Хорошее слово, — сказал Слободкин, — солдатское.

— Какое? — не поняв, спросил Каганов.

— Сорок, говорю, хорошее слово. Неужто не слышали? Если тебе повезло и ты раздобыл щепотку махорки — кури, но сорок процентов оставь товарищу,

— Плохая дружба.

— Как плохая?

— Очень просто, плохая. Шестьдесят процентов себе и только сорок товарищу.

— Это только говорится так. На самом деле две затяжки себе — остальное по кругу.

Слободкин вздохнул и сладко зажмурился, так захотелось ему сейчас этих двух затяжек. Одной даже. Пол-одной хотя бы.

— Был бы табак, я показал бы, как это делается, — большие пальцы обеих его рук сами поползли вверх по согнутым указательным, — дьявольски сладко!

— Курить? Или делиться?

— И то и другое.

— Не понимаю, — пожал плечами Каганов.

— Как курят или как делятся?

— Как курят. А поделюсь с удовольствием. Если получу по талону табак забирай у меня. Слободкин посмотрел на Каганова недоверчиво:

— Здесь разве дают?

— Обещают. К празднику. Ну, а наши с тобой сорок должны быть железными, сказал Каганов и снова поглядел на термометр, — никаких скидок или накидок. Стабильные сорок. И при этих сорока чтоб работал автопилот, повторяю, без осечки. Все показания вносятся вот сюда. Все, до мельчайших отступлений. Брака в готовой продукции быть не должно. За это два человека в ответе — я и ты. Каганов подумал и уточнил: