Сокровища Рифейских гор - Елена Ленковская

Вот что увидел молодой Ферсман, когда впервые приехал на Урал в 1912 году, получив «командировку от Академии наук и 150 рублей на поездку»:

«Вся улица от вокзала в город была занята гранильными мастерскими, а в них гранился изумруд в громадных количествах. Но самое замечательное было то, что весь этот изумруд был краденый, ибо по договору все изумрудные копи были отданы на откуп французской компании и законно ни один камень не мог поступать на вольный рынок. И тем не менее весь Екатеринбург продавал, покупал, гранил, подделывал, подкрашивал и снова продавал уральский изумруд. Отдельные годы дарили «город», как назывался Екатеринбург на Урале, замечательными богатствами: то возом зелёного берилла, то целыми пудами яркого, зелёного хризолита (демантоида), то, наконец, приходили сюда целые вёдра светло-голубых аквамаринов с Шерловой горы.

Екатеринбург жил интересами камня — сборы, коллекционирование, продажа, покупка, подмены и фальсификация…»

Было ли так всегда?

В поисках своих камней

Если я скажу тебе, что в России в XVI и XVII веках драгоценные и поделочные камни почти не добывали, ты мне вряд ли поверишь. А как же неслыханные богатства российских царей и князей? Как же сохранившиеся восхищённые рассказы средневековых иностранных купцов и послов о царских коронах и посохах, осыпанных самоцветами, о нарядах, блиставших золотом и жемчугами, о смарагдах, яхонтах и карбункулах, украшавших оклады священных книг, иконы, и церковную утварь?

Было, не спорю. Но все эти камни-самоцветы были привозные! Их издавна везли на Русь из Византии, из Бухары, с Запада.

Но вот Россия вступила в век восемнадцатый. Получило развитие горное дело. Придворное общество охватила страсть к роскоши. Тогда-то на Урал и были посланы специальные экспедиции по розыску цветных камней. Впрочем, ещё с начала века, не дожидаясь указок сверху, уральские мелкие кустари-самоучки понемногу извлекали из земли камень для огранки и постепенно учились его обрабатывать.

К концу XVIII столетия на Урале было открыто множество новых месторождений. К этому же времени сложилось основное ядро мастеров, и камнерезное искусство стало потомственным делом.

Самоцветная полоса Урала

Трудно назвать другой уголок земного шара, где бы было сосредоточено большее количество ценнейших самоцветов, чем в знаменитых Мурзинских копях.

Село Мурзинка лежит в 120 километрах на север от Екатеринбурга, вдали от железных дорог, на тихом притоке Иртыша — реке Нейве, и находится на территории так называемой самоцветной полосы Урала, богатой месторождениями драгоценных камней.

Академик Ферсман в своей, настольной для всякого любителя минералогии, книге «Путешествие за камнем» писал об этом крае так: «Мурзинка — на Урале понятие собирательное; к ней относил продавец или любитель камней старого Екатеринбурга целый район Среднего Урала, тянущийся вдоль восточных склонов почти на 75 километров, начиная с лесной глуши притоков Тагила; с ней, с этой сказочной Мурзинкой, на Урале связывают и хороший тяжеловес голубой воды, и золотистый топаз, или прекрасный аметист, загорающийся вечером кровавым огнем. К ней на Урале огульно относят все лучшее, что дает его природа».

В Мурзинке, действительно, залегают и полевые шпаты, и письменные граниты, горный хрусталь и чёрные турмалины, аметист, изумруды, топазы, бериллы.

Село Мурзинка было основано в конце XVII века как острог, казачий гарнизон которого охранял Верхотурский тракт. Кто и когда нашёл здесь первый самоцвет, неизвестно, однако уже в 1669 году сын местного рудознатца Тумашева Дмитрий привёз в столицу найденные им в окрестностях Мурзинки драгоценные камни.

До 1721 года в этих местах добыча самоцветов была в основном стихийной, основанной на крестьянских старательских работах. Но по приказу Петра I была введена государственная монополия на уральские камни. Вот тогда-то их поиск, добыча, оценка и обработка были упорядочены и систематизированы.

Уральские самоцветы

Каких только самоцветов не находили люди на Урале! Прозрачные как вода, кристаллы горного хрусталя; дымчатый кварц, чёрные морионы, бледно-фиолетовые с кровавым отсветом аметисты, винно-жёлтые цитрины. Голубоватые, с характерным стеклянным блеском мурзинские топазы. Жёлто-оранжевый волокнистый сердолик. Яшмы с фантастическим рисунком, так хорошо принимающие полировку. Малиново-розовый с чёрными жилками и пятнами родонит-орлец. Турмалины — синие, красные, розовые, чёрные (по-уральски — шерлы). Малахит — рисунчатый, шелковистый, напоминающий «закипевшую» морскую пучину. Ультрамариновый благородный лазурит. Великолепные ярко-зелёные изумруды, золотистые бериллы, александриты, зелёная окраска которых при искусственном свете сменяется фиолетово-розовой, золотисто-зелёные хризолиты… Словом, всего и не перечислишь!

Одни камни ценились ювелирами, другие шли на небольшие поделки, или на вещи значительных размеров — чаши, колонны и даже саркофаги.

Любопытно, что почти все самоцветы имели на Урале свои «прозвища». Вот что сообщает читателю о местных названиях камней Мамин-Сибиряк в своём очерке «Самоцветы», написанном в 1890 году:

«…«струганец» — кристалл вообще, «тумпас» употребляется в том же значении и отчасти заменяет слово штуф, смольяк — дымчатый горный хрусталь, раух-топах, тяжеловес — благородный топаз и т. д. В Мурзинке сохранилось ещё своё собственное название для всех драгоценных камней: тальяшки или тальянчики, т. е. камни, которые когда-то разыскивали выписанные на Урал итальянцы. Большинство камней носят испорченные названия, прилаженные к мужицкому говору: аматист, шерла. Замечательно, что такие испорченные слова обошли весь Урал: на заводах и на рудниках везде говорят вместо кварц — «скварец», вместо колчедан — «колчеган», как те же рабочие окрестили ватерпас «вертипасом», а домкрат «панкрашкой»…»

Гранильная «мельница» на Исетском берегу

Ещё в 1738 г. в Екатеринбурге была создана так называемая «шлифовальная «мельница» (вторая после Петергофской государственная гранильная фабрика). Она живописно раскинулась на берегу Исетского пруда, водами которого и приводилось в движение «мельничное» колесо.

В течение почти всего XVIII века крупные заказы выполнялись из мрамора — более мягкого, чем яшма или, к примеру, агат. Уральские камнерезы делали мраморные архитектурные детали — ступени, плиты, поручни, колонны — для Смольного монастыря, Петергофа, Царского села, а также для знаменитого Мраморного дворца в Петербурге, построенного по проекту архитектора Антонио Ринальди.

Из твёрдых пород (мурзинских топазов, сердолика, горного хрусталя) в XVIII веке производили только мелкие предметы — печати, мундштуки, табакерки, рукояти для кортиков. Оно и понятно, твёрдые камни обрабатывать — дело долгое, трудоёмкое, требует серьёзных навыков и соответствующего инструмента.

Уже с 1780-х годов Екатеринбургская гранильная фабрика полностью перешла на обработку твёрдых пород, а здешние мастера стали уверенно браться за сложные в производстве округлые формы.

Главной задачей «мельницы» было производство крупных художественных изделий. Фабрика готовила большие чаши, вазы, обелиски, канделябры, столы, большие киоты для церквей, балюстрады. Всё это шло в императорские дворцы, в храмы, для подношения иностранным дворам и послам. Чем более зрелым становился русский классицизм, тем большее внимание уделялось изделиям из камня: они стали излюбленными предметами убранства дворцовых залов. Каменные вазы повторяли формы античных сосудов — амфор, киликов: ведь классицизм всегда обожествлял и прославлял античность. А поистине циклопические размеры многих каменных вещей говорят о больших амбициях этого государственного стиля столь же красноречиво, сколь и известный нам по архитектуре гигантский ордер с колоннами в два-три этажа высотой.

Десятилетия упорного труда

Обработка и доставка крупных заказных вещей на место сопровождались большими сложностями.

Так, знаменитая ваза из авантюрина, изготовленная на Екатеринбургской гранильной фабрике в середине прошлого века, делалась в течение нескольких лет по частям: тело и ножка отдельно. В 1842 году она была закончена, и начались заботы по перевозке. Вес вазы был огромен: «…одна верхняя часть ныне примерно весит около 100 пудов, а с укупоркой (то есть с упаковкой — прим. авт.) 150 пудов…»

Решено было во избежание значительных расходов отправить чашу в Петербург водою с караваном. Однако за время пути Ладожский канал закрылся льдом, и караван вынужден был зазимовать на реке Волхове.