После первой смерти - Роберт Кормер

  - Мы на мосту в окружении. Полиция, солдаты, снайперы. Они проверяют нас на прочность, на выносливость, Миро, - сказал Арткин, всё ещё интонацией учителя, убедительно и терпеливо. - Я согласен, что мы здесь достаточно уязвимы. И опасность во всём, что вокруг нас. Деревья по обе стороны моста, являющиеся хорошими укрытиями для снайперов и для наблюдателей, и ещё многое другое. И сам мост. Мы – на высоте сто пятьдесят футов, если не больше, и мы открыты для возможного нападения людей, поднявшихся по опорам моста, что под нами. Ночью это будет особенно опасно. Но у нас есть Стролл и Антибэ, чтобы охранять нас ночью. Это – железнодорожный мост, Миро, и у нас есть пространство между шпалами, чтобы видеть происходящее под нами, кроме того, у нас есть прожектора и осветительные ракеты.

  От его слов Миро не стало комфортней. Вместо этого, они ещё больше оправдали беспокойство Миро.

  - Но, что нас больше всего бережёт, так это дети. Они обеспечивают нам гарантию нашей безопасности, заставляя генералов и шефов полиции собраться в здании, что через пропасть, сесть за стол переговоров. Они бессильны, пока у нас есть дети.

  Возможно, Арткин был прав. Ни разу не было причины усомниться в его правоте, так зачем это делать теперь? Снайперы не осмелятся стрелять и рисковать жизнями детей. Стролл и Антибэ были профессионалами – они хорошо знали свою работу. Здание через ущелье было, по крайней мере, в тысяче ярдов от них, в то время как позади них не было ровным счётом ничего, и абсолютная пустота была под ними. Однако Миро беспокоился.

  - Как долго это будет продолжаться? - спросил он.

  - Пока все требования не будут выполнены, - сказал Арткин, повернувшись к окну и изучая происходящее снаружи.

  - Какие требования? - Миро слышал свой вопрос. Слова выходили на глубоком дыхании, осознавая момент отчаяния, когда таковой созревает.

  Арткин не давал немедленного ответа, он продолжал изучать ландшафт. «Не предрешена ли моя участь?» - спросил себя Миро.

  - Ты взрослеешь, - сказал ему Арткин. - Иногда я об этом забываю, - он смотрел на Миро, так и не догадавшегося, о чём подумал Арткин. Его глаза, как обычно, ни о чём не говорили. - Я, как предполагается, ни о чём не забываю, изредка, по случаю. Тебя беспокоит девчонка? Это тебя волнует?

  Это – Арткин. Он ловит тебя, когда ты беззащитен, нетвёрдо стоишь на ногах. Он наносит тебе удар, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

  Миро посмотрел на девушку и с презрением сказал:

  - Она меня беспокоит, потому что она всё ещё жива. Она меня раздразнила, а я снова не у дел.

  - Не волнуйся. У тебя ещё будет шанс.

  Так. Арткин принял вопрос Миро без гнева или упрека. Хотя по правде, на его вопрос он не ответил. И затем Арткин сказал:

  - Скоро, когда немного успокоится, я пришлю сюда в автобус Антибэ, а тебя отправлю в фургон. И там я тебе объясню суть операции.

  Миро расплылся от удовольствия. Арткин никогда и ни во что ещё его не посвящал. Он хотел бы выразить Арткину свою признательность. Но не сейчас, не во время операции. В борьбе не говорят: «Спасибо».

  Дети снова начали плакать – по цепочке. Сначала заплакал один, а затем последовали другие, словно страх передавался как инфекция, как заразная болезнь.

  - Помоги девушке навести здесь порядок, - сказал ему Арткин. - Победи её, завоюй её доверие. Я собираюсь добавить детям наркотиков. Они не могут так быть под контролем, даже вместе с девушкой, - крики детей продолжались.

  - Им жарко. Окна и двери – всё закрыто.

  - Им придётся потерпеть жару, по крайней мере, до сумерек. - Арткин взглянул на девушку. - Ты думаешь, она на что-нибудь способна, Миро?

  - Да, - ответил он. - Для американки она очень способная, - и Миро тут же задумался о том, что он сказал. На самом деле, он ничего не мог сказать о её способностях, но с детьми она всё-таки управлялась, Миро в одиночку уж точно бы не знал, что с ними делать.

  - Хорошо, но не упускай её из виду. Всякий раз пытайся определить, о чём она думает. Она не входила в наш первоначальный план, и поэтому она опасна независимо оттого, какой беспомощной или невинной она может показаться.

  - Я буду наблюдать за ней каждую минуту.

  - Хорошо, - сказал Арткин, трогая Миро за плечо. - Я на тебя полагаюсь. Особенно если это произойдёт сейчас.

  Миро не стал спрашивать: что произойдёт сейчас. Он не хотел рисковать, задавая лишние вопросы.

  Арткин посмотрел на мертвого ребенка, лежащего на заднем сидении:

  - Мне пора, Миро. Публика ждёт начала представления. Вон они. Последний раз, когда я выглянул, то телевизионный фургон подъехал к зданию - «…и настал мой звёздный час».

  Как будто в ответ на слова Арткина, сцена снова наполнилась какофонией завывающих сирен, звучащих настолько нервно и истерично, что под маской у Миро аж перекосило лицо.

  Всё вместе, всё сразу и сверх того. Это было самым ужасным и самым потрясающим из того, что она могла себе представить, и даже не могла. Она искала подходящее слово или фразу, чтобы как-то суметь это назвать: зло… Она ни о чём больше не могла думать, описывая себе увиденную сцену. И самое ужасное, что она должна была продолжать выглядеть, хладнокровной замороженной – она не могла оторвать глаза от Арткина, Арткина и ребенка, от Арткина в маске и ребенка, поднятого над его головой, словно ягненка, принесённого в жертву богам. Ребенок был своего рода жертвой, Кет с ужасом это поняла. И где в этот момент было милосердие – на каких-нибудь на небесах или где-нибудь в мире?

  Все началось за несколько минут до того, когда Арткин нарочитым шагом прошёл в заднюю часть автобуса и взял на руки мертвого ребенка. Она пыталась успокоить детей и, наконец, ей это удалось. Она позволила им открыть их коробочки с едой и начать есть. Каждому из них мать дала что-то с собой в дорогу. Кет хотела, чтобы дети оставили еду на потом, на тот момент, когда они забеспокоятся. Но именно сейчас такой момент наступил: теперь, не через минуту, не через час, не на следующий день. Она видела, с каким раздражением Арткин смотрел на детей, когда у окна он о чём-то разговаривал с подростком Миро. Ей нужно было их успокоить, сделать так, чтобы Арткин больше не кормил их наркотиками. Она должна была уберечь детей от его психоза. «Проклятие», - подумала она с сожалением, пока держала на коленях плачущего ребенка.  Ей самой нужно было держать себя в руках, чтобы её нервозность не передавалась детям. У неё было мало опыта с детьми. Она сама была единственным ребенком в семье, и ей редко приходилось сидеть с кем-либо, кто был бы ещё младше её самой. Всё же она знала, что для неё эти дети были благословением. Заботясь о них, она могла уйти от собственного ужаса, оставить его в стороне, по крайней мере, ненадолго, на короткое время. Дети заставляли её не паниковать и направить все силы на заботу о них, быть занятой, не думать о себе.

  И ей это удалось, даже, когда она оглянулась, чтобы увидеть, как Арткин берёт мертвого ребёнка и перебрасывает его через плечо, словно кусок мяса. Льняная ткань, которой до того было укрыто тело ребёнка, одним краем упала и потянулась по полу автобуса.

  Арткин вышел из автобуса, не глянув в её сторону.

  Она поспешила на водительское место и выглянула наружу через лобовое стекло. Миро оставил открытой полоску шириной два или три дюйма, вдоль стекла так, чтобы Кет было хорошо видно происходящее между фургоном и автобусом. Арткин вышел в промежуток между двумя машинами и остановился около парапета. Он поднял тело Кевина Макманна над головой, за шею и спину, затем он поставил тело коленями на парапет. Сам Арткин изогнулся, подняв лицо в маске к небу. Он снова поднял тело над головой. Детские руки безжизненно болтались в воздухе.

  Снова воцарилась тишина, еще более резкая, чем раньше. Сирены умолкли, будто кто-то одним движением перерезал ведущие к ним провода. Дети в автобусе сидели, словно маленькие роботы с обесточенными двигателями. Или так лишь показалось, что они на момент затихли: в ожидании, в оцепенении.

  Арткин начал крутиться на месте, медленно и нарочито, его руки взмывали ввысь, вознося и качая над головой тело ребенка, и всё вращаясь и вращаясь, быстрее и быстрее, усиливая и ускоряя движение, словно он танцует под какую-то, неслышимую другими музыку. Тишина продолжалась, как в пределах автобуса, так и снаружи. «Почему они не выстрелят в него?» - подумала Кет. - «Там полицейские и солдаты, с пистолетами и винтовками. Стреляйте же в него!»

  - Они не станут в него стрелять, - сказал Миро, его голос прогремел в ухе у Кет даже притом, что он всего лишь шептал. Он слишком близко был около неё, чтобы полностью увидеть всё сцену через узкий разрез. Она в ужасе повернулась к нему. Она громко произносила вслух свои мысли, не зная того, что она это делает. «Боже», - подумала она. - «Я трещу по швам».