Американские каникулы - Эдуард Лимонов

Мы пошли еще раз в бар и выпили там, едва не подравшись с вдребезги пьяным парнем с ничтожной рожей вырожденца. Я настоял, что угощаю теперь я. К двум часам ночи, в перерыве между одной окололитературной сплетней и другой, Бэн вышел в туалет, мой лейтенант вдруг сказала мне полупьяно и зло:

— Не хочу идти с ним спать! Он противный, волосатый и жирный. Если у тебя нет других планов, поедем ко мне. Будем ебаться!

— Поедем, — согласился я. — Какие планы в два часа ночи. Только будем приличными, не нужно его обижать, я уйду первый, потом ты.

— Хорошо, — сказала она. — А встретимся у моего дома… Или нет, лучше подымайся наверх, — подумав, сказала она. — Подожди меня у двери моей квартиры…

Бэн вернулся, и я стал откланиваться. Поблагодарил его за обед и выразил надежду, что мы еще встретимся на этом глобусе где-нибудь… Я мог бы для приличия оставить ему свой парижский телефон или попросить его номер телефона, но я не сделал этого. Я и так был весь вечер изысканно вежлив, слишком вежлив, неприлично вежлив, по моим стандартам. Эпизодическая встреча — только и всего. С Бэном все было ясно — обычная американская история… Он просрал свою жизнь — продался за комфорт и африканские скульптуры и возможность всякий вечер сидеть в кафе на Сент-Марк плейс и пиздеть о литературе, обсуждать и осуждать чужие книги. За это он отдал своему издательству годы жизни и талант, если таковой у него когда-либо был. Он стал рабом и канцелярской крысой. Как он сообщил мне в этот вечер, теперь, когда у него такое прекрасное жилище, он готов наконец засесть за написание книги. Я не сказал ему, что, пожалуй, уже поздно. Он был никто, ему нужно было пойти домой и застрелиться. Мне его не было жалко. Я встал. Даян рванула за мной.

— Ты едешь домой? — спросила она искусственным голосом. — На такси? Подвези меня.

— Да, конечно, — сказал я.

Идиоту было ясно, что нам не по дороге и что она уходит со мной.

— До свиданья, Бэн, — сказала она. — Я тебе позвоню.

Бэн задержал ее. Ясно, ему было обидно — он платил целый вечер, а теперь она линяет.

— ОК, — сказал я. — Я пойду ловить такси на угол.

И отошел. Это их дело — пусть переговорят.

Она подошла через пару минут и влезла вслед за мной в желтый кеб.

— Пизда! — сказал я ей уже в машине. — Он все понял.

— Ну и хуй с ним! — сказала она.

Я пожал плечами.

— Твое дело, но, как я понимаю, он — твой любовник.

— Ну и хуй с ним! — повторила она упрямо и пьяно.

Я ебал ее и чувствовал, что эта ночь необычайная. Помимо моей воли я был чуть-чуть, самую малость, но признателен ей за то, что она предпочла меня, хотя это и было понятно. В конце концов, мне 37, и я гуд лукинг[17], а ему больше пятидесяти, у него седая борода и обширный живот. Слишком хорошо питается. Он выглядит как старик, а у меня едва ли не офицерская выправка. Но дело было явно в другом. В антракте я ее спросил, в чем дело.

— Ах, — сказала она, переворачиваясь на живот. — Видишь ли, ты, конечно, догадываешься сам, что ты скотина. Не так ли? — спросила она меня весело.

— В каком-то смысле, наверное, да, — согласился я, закуривая свой обычный постельный джойнт, я их всегда таскаю с собой в бумажнике.

— Вот это мне и нравится, — сказала она смеясь.

— Перестань, — сказал я. — Я спросил серьезно. Мне интересно как литератору.

— Я серьезно, — сказала она и, вскарабкавшись на колени, обняла меня сзади.

— Эй, эй! — сказал я. — Что за нежности! — и стряхнул ее руки.

— Я же говорю, что ты скотина, — опять развеселилась она. — Даже в минуты интимности ты называешь меня не иначе как «пизда». Ты, грохнувшись со мной в постель, никогда не утруждаешь себя тем, чтобы как-то приготовить меня, погладить, просто поцеловать, в конце концов. Ты помещаешь меня в удобную тебе позицию, бесцеремонно, если тебе нужно, передвигая мои руки и ноги, как будто я кукла или труп, и вонзаешь в меня свой хуй. Ты грубое сексуальное животное. Мужлан. Предположить, что ты не знаешь, как надо, я не могу — я читала твои книги… Кроме того, у тебя должен быть огромный сексуальный опыт, не может быть, чтобы ты ничему от женщин не научился. Я думаю, что ты просто не заботишься обо мне, о женщине, которая с тобой в постели. Тебе даже, очевидно, все равно, кто с тобой.

— Забочусь, — сказал я, выдыхая мой дым. — Я не сплю со всеми женщинами. Далеко не со всеми сплю.

— О, я польщена!.. — сказала Даян. — Но я не закончила. Если бы ты мне встретился лет десять тому назад, я была бы от тебя в ужасе. Сейчас же, странное дело, я обнаружила, что твои ужасные манеры мне нравятся. Сейчас, когда я так не уверена в себе как никогда в моей жизни, твоя нахальная самоуверенность мне действительно импонирует. С тобой я чувствую себя бесстрашно и спокойно, и когда ты, «наебавшись» (прости, но это твое слово!), храпишь, раскинувшись на моей кровати, я, робко прикорнув где-нибудь с краю, на случайно не занятом тобой клочке кровати, раздавливаемая тобой о стену, странно, но чувствую себя уютно и спокойно. А храпишь ты хоть и негромко, но всю ночь, и пахнет от твоей кожи хорошо. Из-под мышек, правда, несет потом, потому что никогда не употребляешь дезодорант, варвар… Ты храпишь, а я лежу и думаю о том, что если бы у меня был такой зверь каждую ночь под боком, я была бы, наверное, счастлива. Я — женщина, увы, и мне все больше хочется, чтобы за меня решили мою жизнь, чтобы кто-то меня уверенно по жизни вел. Все другие мужчины, которых я встречаю, очень не уверены в себе. Они сами не знают, как жить. Ты знаешь. Они даже заискивают передо мной в постели, они боятся моего мнения об их сексуальном исполнении. Как же, я для них опытная женщина! Ты даже себе не представляешь, как они неуверенны. Они, например, мелко врут, скрывают наличие в их жизни других женщин… Ты же нагло рассказываешь мне о своих приключениях, хвастаешься, совсем не считаясь с тем, что, может быть, мне неприятно слушать о других женщинах.

— Ну извини, — сказал я. — И спасибо за грубую скотину. Хорошенький портрет ты нарисовала. Я себя несколько другим представлял. Нежнее.

— Не огорчайся, — сказала она и поцеловала меня в плечо. — Ты замечательная и необыкновенная грубая скотина. Спасибо тебе. Мне с тобой очень легко. Я такая с тобой, какая я есть. Или какой я себя представляю. Мне не приходится врать или стесняться. Чего уж тут стесняться, если ты все равно называешь меня «пиздой» или «блядью»… Я могу рассказать тебе все, поделиться с тобой моими самыми рискованными историями…

— Как лейтенант с оберштурмбаннфюрером в перерыве между боями, — сказал я. — Фронтовые эпизоды.

— Что? — спросила она. — Я не поняла.

— Неважно, — сказал я. — Давай расскажи мне лучше смешную историю. — И, потушив свой джойнт, я улегся с ней рядом.

И она рассказала мне очень смешную историю о том, как, напившись, она спустилась этажом ниже к старому художнику, 65, и заставила его выебать ее. И художник выебал, да еще как!

— Ну ты и блядь, лейтенант! — смеялся я, а сквозь бамбуковую занавесь на окне спальни по нам барабанила латиноамериканская самба.

Даян тоже очень смеялась, вся еще пьяная, рассказывая, как спустилась к художнику совсем голая.

Американский редактор

Издатели, редактирующие книги, — это особые существа.

«Вот тут у вас очень хорошо, но нужно убрать». — «Почему же убрать, — спрашиваю, — если хорошо?» «А потому, — говорит она, — что этот эпизод, около двух третьих главы, уничтожает структуру» — «А мне положить на структуру», — говорю я. «Нельзя, — говорит она. — Вы в этом куске переносите действие в Калифорнию, тогда как все остальные действия происходят в Нью-Йорке». — «Что же им теперь и поехать никуда нельзя, даже на вокейшан[18], бедным моим героям?» Нет ответа. Очевидно, нельзя.

«И у вас слишком много сексуальных сцен в книге…» — «Но мой герой сексуальный маньяк». «Хорошо, но оставьте ему двух девочек, достаточно. У вас же их слишком много, вы повторяетесь, герой повторяется». — «Да, но если я оставлю ему только двух, то какой же он сексуальный маньяк?..»

«Политические речи нужно убрать. Герой мыслит ужасно наивно» — «Да, — соглашаюсь я. — Я извиняюсь, у него радикальные взгляды, и вообще он психопат и анархист». «Нельзя, его высказывания несерьезны». — «Ну пусть будут несерьезными, он же не министр финансов в роговых очках, он сексуальный маньяк и авантюрист — пусть поговорит». «Нет, речи нужно убрать». — «ОК. Может быть, уберу речи».

«Вот тут скучно — нужно все убрать». — «Почему же скучно? — спрашиваю. — Герой издевается над героиней… Она строит планы на будущее вместе с ним, он поддакивает, а в то же время внутренне подает совершенно иные реплики. Он негодяй, но веселый негодяй. Он использует героиню. По-моему, это смешно…» — «Нет. Ужасно скучно». «…Может быть», — думаю. Беру у редакторши рукопись и иду домой. Читать.