Английский с Оскаром Уайльдом. Кентервильское привидение / Oscar Wilde. The Canterville Ghost - Оскар Уайльд

Accordingly, he made arrangements for appearing to Virginia’s little lover in his celebrated impersonation of “The Vampire Monk, or the Bloodless Benedictine,” a performance so horrible that when old Lady Startup saw it, which she did on one fatal New Year’s Eve, in the year 1764, she went off into the most piercing shrieks, which culminated in violent apoplexy, and died in three days, after disinheriting the Cantervilles, who were her nearest relations, and leaving all her money to her London apothecary. At the last moment, however, his terror of the twins prevented his leaving his room, and the little Duke slept in peace under the great feathered canopy in the Royal Bedchamber, and dreamed of Virginia.

V

A few days after this (через несколько дней после этого), Virginia and her curly-haired cavalier went out riding on Brockley meadows (Вирджиния и ее кудрявый кавалер отправились кататься верхом на луга Брокли), where she tore her habit so badly in getting through a hedge (где она так сильно порвала свою одежду /для езды верхом/, прыгая через изгородь; to tear) that, on their return home (что, по возвращении домой), she made up her mind to go up by the back staircase (она решила пройти по черной лестнице) so as not to be seen (чтобы ее никто не увидел). As she was running past the Tapestry Chamber (в то время, как она пробегала мимо Гобеленовой комнаты), the door of which happened to be open (дверь которой оказалась открытой), she fancied she saw some one inside (ей показалось, что она увидела кого-то внутри), and thinking it was her mother’s maid (и подумав, что это была горничная ее матери), who sometimes used to bring her work there (которая иногда приходила туда с работой = рукоделием), looked in to ask her to mend her habit (она заглянула, чтобы попросить ее починить ее одежду).

A few days after this, Virginia and her curly-haired cavalier went out riding on Brockley meadows, where she tore her habit so badly in getting through a hedge that, on their return home, she made up her mind to go up by the back staircase so as not to be seen. As she was running past the Tapestry Chamber, the door of which happened to be open, she fancied she saw some one inside, and thinking it was her mother’s maid, who sometimes used to bring her work there, looked in to ask her to mend her habit.

To her immense surprise, however (однако, к ее огромному изумлению), it was the Canterville Ghost himself (это было само Кентервильское привидение)! He was sitting by the window (он сидел у окна), watching the ruined gold of the yellowing trees fly through the air (глядя на желтые листья, облетавшие с деревьев: «на разрушенную позолоту желтеющих деревьев, летящую по воздуху»), and the red leaves dancing madly down the long avenue (и на красные листья, танцующие сумасшедший танец = гонимые ветром по длинной дороге, ведущей в дом). His head was leaning on his hand (он подпирал рукой свою голову: «его голова опиралась на его ладонь»), and his whole attitude was one of extreme depression (и вся его поза указывала на крайнюю депрессию). Indeed, so forlorn and so much out of repair did he look (на самом деле, он выглядел таким одиноким и таким больным: «столь вне /состояния/ годности»; repair – восстановление; поправка; годность; исправность), that little Virginia, whose first idea had been to run away and lock herself in her room (что маленькая Вирджиния, первой мыслью которой было убежать и запереться в своей комнате), was filled with pity (исполнилась жалостью), and determined to try and comfort him (и решила попытаться утешить его). So light was her footfall (столь легкой была ее походка), and so deep his melancholy (и столь глубокой была его меланхолия), that he was not aware of her presence (что он не заметил ее присутствия), till she spoke to him (пока она не заговорила с ним; to speak).

To her immense surprise, however, it was the Canterville Ghost himself! He was sitting by the window, watching the ruined gold of the yellowing trees fly through the air, and the red leaves dancing madly down the long avenue. His head was leaning on his hand, and his whole attitude was one of extreme depression. Indeed, so forlorn, and so much out of repair did he look, that little Virginia, whose first idea had been to run away and lock herself in her room, was filled with pity, and determined to try and comfort him. So light was her footfall, and so deep his melancholy, that he was not aware of her presence till she spoke to him.

“I am so sorry for you (мне очень жаль вас),” she said, “but my brothers are going back to Eton to-morrow (но мои братья возвращаются в Итон завтра), and then, if you behave yourself (и тогда, если вы будете вести себя хорошо), no one will annoy you (никто не будет досаждать вам).”

“I am so sorry for you,” she said, “but my brothers are going back to Eton to-morrow, and then, if you behave yourself, no one will annoy you.”

“It is absurd asking me to behave myself (нелепо просить меня вести себя хорошо),” he answered, looking round in astonishment at the pretty little girl (глядя с удивлением на хорошенькую девчушку) who had ventured to address him (которая посмела обратиться к нему), “quite absurd (совершенно нелепо).” I must rattle my chains (я должен греметь своими цепями), and groan through keyholes (и стонать через замочные скважины), and walk about at night (и бродить по ночам), if that is what you mean (если это и есть то, что вы имеете в виду). It is my only reason for existing (это единственная цель моего существования; reason – разум, рассудок; благоразумие; причина, повод, основание).”

“It is absurd asking me to behave myself,” he answered, looking round in astonishment at the pretty little girl who had ventured to address him, “quite absurd. I must rattle my chains, and groan through keyholes, and walk about at night, if that is what you mean. It is my only reason for existing.”

“It is no reason at all for existing (это вовсе не может быть целью существования), and you know you have been very wicked (и вы знаете, что вы были очень безнравственным). Mrs. Umney told us (миссис Амней сказала нам; to tell), the first day we arrived here (в первый день /когда / мы приехали сюда), that you had killed your wife (что вы убили свою жену).”

“It is no reason at all for existing, and you know you have been very wicked. Mrs. Umney told us, the first day we arrived here, that you had killed your wife.”

“Well, I quite admit it (да, я вполне признаю это),” said the Ghost petulantly (сказал призрак с обидой), “but it was a purely family matter (но это было чисто семейное дело), and concerned no one else (и не касалось никого другого).”

“Well, I quite admit it,” said the Ghost, petulantly, “but it was a purely family matter, and concerned no one else.”

“It is very wrong to kill any one (очень нехорошо кого-то убивать),” said Virginia (сказала Вирджиния), who at times had a sweet puritan gravity (которая время от времени проявляла милую пуританскую нетерпимость; gravity – серьезность, важность), caught from some old New England[24] ancestor (унаследованную от какого-то предка из Новой Англии; to catch – ловить; поймать; схватывать).

“It is very wrong to kill any one,” said Virginia, who at times had a sweet puritan gravity, caught from some old New England ancestor.

“Oh, I hate the cheap severity of abstract ethics (о, я ненавижу дешевую строгость абстрактной этики)! My wife was very plain (моя жена была очень некрасивой), never had my ruffs properly starched (никогда не крахмалила мое жабо как следует), and knew nothing about cookery (и ничего не знала о приготовлении пищи). Why, there was a buck I had shot in Hogley Woods (однажды я подстрелил самца оленя в лесах Хогли), a magnificent pricket (замечательного годовалого оленя), and do you know how she had it sent to table (и ты знаешь, как она подала его на стол)? However, it is no matter now (однако теперь это уже неважно) for it is all over (так как все кончено), and I don’t think it was very nice of her brothers to starve me to death (и я не думаю, что очень мило было со стороны ее братьев заставлять меня умирать от голода; to starve – морить голодом), though I did kill her (хотя я и убил ее).”

“Oh, I hate the cheap severity of abstract ethics! My wife was very plain, never had my ruffs properly starched, and knew nothing about cookery. Why, there was a buck I had shot in Hogley Woods, a magnificent pricket, and do you know how she had it sent to table? However, it is no matter now, for it is all over, and I don’t think it was very nice of her brothers to starve me to death, though I did kill her.”

“Starve you to death (морить вас голодом)? Oh, Mr. Ghost – I mean Sir Simon, are you hungry (о, мистер Призрак – я имею в виду, сэр Саймон, вы голодны)? I have a sandwich in my case (у меня есть сэндвич в сумке). Would you like it (хотите его)?”

“Starve you to death? Oh, Mr. Ghost – I mean Sir Simon, are you hungry? I have a sandwich in my case. Would you like it?”

“No, thank you (нет, спасибо), I never eat anything now (я теперь никогда ничего не ем); but it is very kind of you (но это очень любезно с твоей стороны), all the same (тем не менее/все же), and you are much nicer (и ты много лучше) than the rest of your horrid, rude, vulgar, dishonest family (чем остальные /члены/ твоей ужасной, грубой, вульгарной, бесчестной семьи; rest – остаток, остальная часть).”

“No, thank you, I never eat anything now; but it is very kind of you, all the same, and you are much nicer than the rest of your horrid, rude, vulgar, dishonest family.”

“Stop (перестаньте)!” cried Virginia (воскликнула Вирджиния), stamping her foot (топнув ногой), “it is you who are rude (это вы грубый), and horrid (и ужасный), and vulgar (и вульгарный), and as for dishonesty (а что касается нечестности), you know you stole the paints out of my box (вы знаете, что вы похитили краски из моей коробки) to try and furbish up that ridiculous blood-stain in the library (для того, чтобы попытаться подновить это нелепое пятно крови в библиотеке; to furbish – полировать, чистить; обновлять). First you took all my reds (сначала вы взяли все мои красные тона), including the vermilion (включая киноварь), and I couldn’t do any more sunsets (и я больше не могла рисовать закат солнца), then you took the emerald-green (затем вы взяли изумрудно-зеленую краску) and the chrome-yellow (и желтую), and finally I had nothing left but indigo and Chinese white (и наконец у меня не осталось ничего, кроме индиго и китайских белил), and could only do moonlight scenes (и я могла рисовать только лунные пейзажи), which are always depressing to look at (при взгляде на которые начинается депрессия; to look at – посмотреть на), and not at all easy to paint (а их совсем нелегко рисовать). I never told on you (я никогда не доносила на вас; to tell on smb.), though I was very much annoyed (хотя я была очень раздосадована), and it was most ridiculous (и это было очень нелепо), the whole thing (все это: «вся эта вещь»); for who ever heard of emerald-green blood (потому что кто когда-нибудь слышал об изумрудно-зеленой крови)?”