Приятели - Жюль Ромэн

Выпучив глаза, он берет под козырек и, словно впадая в каталепсию, вытягивается в струнку.

— Сержант! Пусть сейчас же пошлют за полковником и обоими батальонными командирами! Я буду ждать их здесь.

Сержант берет под козырек, кидается, влетает в караульню, орет приказания.

Караульня изрыгает всех своих солдат. Двое из них выходят за ворота, тупо смотрят на четырех штатских, мешкают секунду, потом берут под козырек и гимнастическим шагом исчезают во тьме, а остальные, протирая глаза, оправляя кепи, застегивая пояса, прилаживая лядунки, торопливо выстраиваются в два ряда.

Сержант вопит:

— Смирно!.. На плечо!.. Направо кругом!

Брудье вмешивается отрывистым голосом:

— Без шума! Без грохота! Я желаю полнейшей тишины. Пока не прибудет начальство, никого не будить, никто ни о чем не должен знать.

С этими словами Брудье входит в ворота, сопутствуемый своим эскортом.

Сержант бросается в караульную лачугу и выносит стулья:

— Спасибо! Мы походим по двору.

Двор освещался только двумя фонарями у ворот. Запах царил здесь сильнее, чем свет.

— Друзья мои, — сказал Брудье, когда они отошли подальше от караульни, — я наслаждаюсь, как кошка. Какое острое удовольствие! Вы видели этого сержанта? Болван! Я у них поплясал в свое время. Сладость мщения, приветствую тебя! А вы себе с достаточной отчетливостью представляете тех двух служивых, что скачут в темноте? Друзья мои, для нас варится полная миска радости!

Ночь тихо воняла.

— Посмотрите на эту толстую, дрыхнущую казарму! Ее сны накапливаются под ней, как нечистоты под коровой. У меня в руке бодило. Вот уж заскачет она!.. Сейчас, господа, наши приятели уже вышли из отеля; они крадутся вдоль улиц! Они идут сюда…

— Тише… ты кричишь!

— Нас никто не слышит… В крайнем случае, сержант подумает, что я недоволен; он перепачкается от страха.

Так они несколько раз прошлись взад и вперед. Вдруг возле караульни произошло какое-то движение, и послышались чьи-то шаги по гравию.

— Это полковник… или один из майоров, Мамбр или Пюсманж.

— Как?

— Одного батальонного командира зовут Мамбр, другого Пюсманж. Справьтесь в ежегоднике. Я тут ни при чем.

Человек был в десяти метрах от них. Он был при шпаге и в кепи; вокруг кепи что-то мерцало.

Брудье пошел навстречу. Человек остановился, взял под козырек и вытянулся.

— Господин министр…

Брудье толкнул Ламандэна под локоть.

— Господин министр, я поспешил явиться, как только узнал, что вы здесь… Вот именно… я не спал… я был на ногах… я бодрствовал… я занят разработкой вопросов баллистики…

— Майор Мамбр, если не ошибаюсь?

— Никак нет, госп…

— Майор Пюсманж в таком случае?

— Так точно, господин министр.

— Представления позвольте немного отложить.

Наступило молчание. Все чувствовали его неловкость, кроме Брудье, который, выпятив живот, запустив пальцы в бороду, вращал правительственные думы.

Опять возникло движение возле караульни, и послышались шаги по гравию.

Приход батальонного командира Мамбра был во многом сходен с приходом батальонного командира Пюсманжа. Но появления полковника пришлось ждать добрых пять минут. Вид у него был взволнованный и грузный.

— Господин министр… я смущен… я спешил… я чувствую себя чрезвычайно польщенным вашим посещением… все мы видим в нем доказательство высокой заботливости, которой… Позвольте мне…

Представления последовали в темноте.

— Майор Мамбр, господин министр, командир первого батальона… Майор Пюсманж, командир третьего.

— Я знаю этих господ… Я видел дела об их службе… Я знаю, как их высоко ценят… Позвольте и мне в свою очередь…

И Брудье назвал лиц своей свиты, каждого в отдельности:

— Г. главный директор Шамбо-Бюртэн… майор де Сен-Бри… Г. Мартэн, мой личный секретарь.

Ламандэн поклонился с двусмысленной улыбкой на губах: Омер, все угрюмее и угрюмее, еще больше выпрямился; Мартэн был неуклюже почтителен.

— Господин полковник, проводите нас сначала в кухню; с нее мы начнем наш обход, если вы ничего не имеете против.

Полковник взглянул на майоров; майоры взглянули на полковника.

— Дело в том… господин министр, что ключи от кухни не у нас.

— Где они?

— Они на ответственности дежурного офицера.

— Где он?

— У себя, господин министр… должно быть…

— Хорошо… Пошлите за ним!..

Тон у министра был вежливый, но твердый; майор де Сен-Бри хмурил правую бровь и кривил губы, что майором Пюсманжем было замечено, несмотря на темноту. Что касается главного директора Шамбо-Бюртэна, то он напустил на себя покорно-терпеливый вид, беспокоивший полковника.

Батальонный командир Мамбр пошел к караульне распорядиться.

— Пройдемся немного! — сказал министр.

Он направился к главному зданию. По правую руку от него шел полковник, по левую — директор Шамбо-Бюртэн; майору де Сен-Бри, шагавшему позади, сопутствовали майор Пюсманж и личный секретарь.

Тем временем вернулся батальонный командир Мамбр в сопровождении солдата с фонарем.

— Господин полковник, вестовой отправился разбудить дежурного офицера; я привел человека с фонарем.

— Хорошо!

Майор Мамбр и человек с фонарем пошли в хвосте.

— Эти строеньица, — сказал министр, — ватерклозеты, не правда ли?

— Да, господин министр, ночные ватерклозеты; люди ходят туда крытым ходом; таким образом они защищены и от дождя, и от холода.

— Отлично придумано.

— Дневные ватерклозеты расположены поодаль, возле ограды.

— Прекрасно! Осмотрим один из таких ночных ватерклозетов.

Министр поднялся на несколько ступеней; перед ним была железная дверь без запора. Внутренность строеньица освещал газовый рожок; и там был словно исток реки запахов. Министр отворил дверь.

— Не так уж грязно. А педали в исправности?

Полковник поспешил лично привести их в действие.

— Лохани очищаются каждый месяц?

— Каждую неделю, господин министр.

— В жаркое время вам бы хорошо каждое утро немного поливать нефтью.

Министр вышел.

— У ваших людей понос, насколько я могу судить.

— У некоторых, господин министр, именно у тех, которые пользуются ночными ватерклозетами. Но смею утверждать, что в дневных ватерклозетах состав отбросов в общем превосходный.

Во дворе шествие построилось вновь.

— Сколько у вас в лазарете больных?

— Нормальное количество… человек тридцать, кажется.

— Заразных болезней нет?

— Чесотка, господин министр.

— Много случаев?

— О, нет… пять или шесть.

— Известен источник этой заразы?

— Схватывают в городе… знаете.

Министр выразил желание осмотреть лазарет.

Когда они выходили из лазарета:

— Ваше впечатление, дорогой директор? — спросил Брудье.

— Мое впечатление, господин министр? Оно не слишком неблагоприятно. Разумеется, эти полковые лазареты далеки от совершенства, — и нос директора рассекал воздух сверху вниз и снизу вверх, — но здешний содержится сравнительно хорошо. Правда, жаль, что чесоточные не снабжены маленькими приспособлениями, которыми они пользуются в современных больницах.

— Какими приспособлениями, господин главный директор?

— Чесалкой из твердого дерева с ручкой для спинной области: и теркой из стеклянной бумаги для остальных областей тела. Таким образом, люди могут чесаться, сколько им угодно; и это чище, чем ногтями.

Шествие вышло на середину двора.

Брудье остановился, кашлянул, сделал паузу и изменившимся голосом:

— Господа, я не успею осмотреть кухню. Нечто более важное потребует нашего внимания и вашего рвения.

Он помолчал.

— Вы знаете, я поставил себе непреложным правилом поведения никогда не переступать пределов своей компетенции. Я предоставляю другим испытывать степень боевой подготовки и строевые качества частей, вверенных вам правительством Республики. У вас есть первоклассные начальники, вышедшие из ваших же рядов… технические начальники… я полагаюсь на них…

Он снова помолчал, потом, понизив голос:

— Но то, что нам от вас потребуется, отвечает текущей заботе, я бы сказал даже — неотложной заботе Совета Министров. Но это, господа, не подлежит ни малейшей огласке. Предстоящий маневр, разумеется, не может пройти совершенно незамеченным со стороны населения. Но необходимо, чтобы оно не догадывалось об его истинном смысле. Повторяю, у правительства есть некоторые соображения, касающиеся внутренней политики, и оно хочет быть готовым ко всяким неожиданностям. Ваша лояльность нам известна. Вам вменяется в обязанность сохранить в строгой тайне инструкции, которые вам будут даны. А чтобы ваше молчание не показалось слишком загадочным, я разрешаю вам говорить, что к вам неожиданно явился инспектор и приказал произвести ночную тревогу. И ни слова больше. Позаботьтесь также о том, чтобы своевременно были напечатаны опровержения, если бы местные газеты стали говорить о приезде министра или сообщать какие-нибудь подробности.