Ришелье - Роберт Кнехт

И все же были проведены некоторые важные мероприятия, прежде всего в январе 1627 года упразднили должности Коннетабля и Адмирала Франции[23]. Эта мера объяснялась как финансовыми, так и политическими причинами. Усиление контроля над военными и морскими расходами со стороны министра финансов было невозможно при наличии двух этих должностей. Ришелье, стремясь превратить Францию в мощную морскую державу, сам себя назначил Начальником и Генеральным сюринтендантом навигации и торговли Франции (Grand maitre, chef et surintendant general de la navigation et commerce de France). Прочие реформы, внесенные в Собрание нотаблей[24] (проходившее с декабря 1626 по февраль 1627 года), материализовались в знаменитом Кодексе Мишо (Code Michau), составленном Марильяком в 1629 году.

С апреля 1624 по ноябрь 1630 года во главе управления Францией находился триумвират, состоявший из короля, его матери и кардинала Ришелье. Но в ноябре 1630 года Людовик XIII помимо своей воли был принужден расстаться с одним из членов «тройки». Кто должен был им стать, его мать или кардинал? Он сделал свой выбор — и это происшествие стало известно как «День одураченных». Событие стало решающим в карьере Ришелье как государственного деятеля. Мария Медичи чрезвычайно ревниво относилась к политическому влиянию, которым обладала в качестве королевы-матери. Наряду с этим, она была женщиной довольно ограниченной и легко верившей придворным сплетням. Ришелье, пребывая в должности сюринтенданта Дома королевы, постарался пристроить в его штат многих своих родственников и друзей, но ему было совсем не просто удалить из ее окружения членов королевской фамилии и представителей высшей знати, многие из которых всем сердцем ненавидели его. И все же отношения между королевой-матерью и кардиналом оставались более или менее ровными вплоть до осады Ла-Рошели. Современники отмечали, что после победы Ришелье над гугенотами он стал куда менее предупредителен по отношению к ней и не очень-то склонен спрашивать у нее совета. Услышав, как королева-мать сетует по поводу его поведения, он поспешил ее успокоить: «Я возражаю перед лицом Господа, — писал он 30 апреля 1628 года, — против того, что я менее сильно озабочен тем, чтобы Вам услужить, нежели стремлением достичь спасения… Вы сказали Monsieur, что с Вами обращаются, как с куклой. Вы легко можете вообразить, каким страшным ударом является это утверждение в отношении того, кто никогда не помышлял ни о чем другом, как только о Вашей чести и славе». Ответ Марии также был обнадеживающим: «Прошу Вас, не верьте, что в чувствах, какие я испытывала к Вам, что-то изменилось или что-либо может привести к подобной перемене». Но что бы ни говорила Мария, она не могла допустить, что ее протеже стал более влиятельным, чем она сама. А ведь он даже посмел возражать ей в совете. Вернейшим признаком разлада между ними было происшествие в Фонтенбло в сентябре 1629 года, случившееся вскоре после возвращения Ришелье из его победоносной кампании против гугенотов Лангедока. Получив прилюдно выволочку от Марии, кардинал подал в отставку — и с поста министра и с должности сюринтенданта дома королевы. Людовик XIII предпочел уладить дело миром, но, как отметил папский нунций, королева-мать в глубине души таила «ту же ненависть» в отношении кардинала, которую испытывала прежде. В то время как зависть была главной причиной обиды Марии в отношении Ришелье, многих ее сторонников побуждали к действиям более прагматические причины. Первыми среди этих сторонников были Мишель де Марильяк, хранитель печати, и кардинал Пьер де Берюль. Марильяк в это время находился в зените своей долгой и славной административной карьеры. Суровый католик, он некогда примкнул к Католической лиге[25], в то время как его семейство играло заметную роль во французской Контрреформации. В течение пяти лет он прекрасно ладил с Ришелье, но в 1629 году Марильяк выступил против намерения кардинала совершить вооруженное вторжение в Италию. Что касается Берюля, то он был основателем ордена Ораторианцев и автором нескольких книг мистического содержания. В 1627 году, по представлению Ришелье и Марии, он был пожалован красной шапкой кардинала. Он часто заверял в своей преданности, но искренность, очевидно, не была главной чертой его характера и доведения, и политическими взглядами, разумеется, отличался от Ришелье. После взятия Ла-Рошели он, к примеру, ратовал за крестовый поход под религиозным знаменем против Англии. Ришелье, будучи реалистом, не мог тратить время на осуществление провокационной политики Берюля. Он был для него как кость в горле, и Ришелье уже совсем собрался отправить его послом в Рим, когда Берюль внезапно умер (2 октября 1629 г.).

И Марильяк и Берюль были убеждены в том, что Ришелье должен приложить все усилия для искоренения ереси в стране вместо войны с Испанией, которую они воспринимали как признанного лидера католического мира. В то время как Ришелье рассуждал о чести короля и его престиже в Европе, а также о необходимости предотвратить дальнейший рост могущества Испании, Марильяк указывал на тревожное положение дел во Франции: мятежи знати и крестьянские бунты, всеобщее обнищание и хронический дефицит государственного бюджета. В конце 1628 года Марильяк и Берюль воспротивились желанию Ришелье вмешаться в спор о мантуанском наследстве. Они считали, что подобное вмешательство приведет и войне с Испанией. В то время как король продолжал поддерживать политику Ришелье, Марильяк и Берюль сумели завоевать доверие королевы-матери. Пока Ришелье находился вблизи короля, он мог быть уверен, что будет проводиться в жизнь его политическая линия. Но, по иронии судьбы, развязанная им война в Италии привела к временному отдалению от короля. В начале 1630 года, когда Людовик XIII хотел, возглавив армию, перейти Альпы, его уговорили не предпринимать похода до тех пор, пока брат короля находится в изгнании за границей. Вследствие этого Людовик остался во Франции, чтобы обсудить вопрос о возвращении своего брата, и возложил на Ришелье заботы о подготовке вторжения в Италию[26]. Захват им 29 марта Пиньероля, стратегически очень важного города в Савойе, со всей остротой поставил принципиальный вопрос в политике: не вызовет ли удержание Францией Пиньероля войны с Испанией или же лучше вернуть Пиньероль, дабы прийти к мирному решению? Ришелье полагал, что Франция, невзирая на риск, должна удержать Пиньероль, чтобы сохранить свое влияние в Италии, и в знаменитом меморандуме Людовику изложил все за и против такого рода решения. Королю лишь оставалось сделать выбор. Людовик к этому времени сумел вернуть брата во Францию и потому мог беспрепятственно присоединиться к Ришелье. Он также был за то, чтобы удержать Пиньероль, но не мог принять окончательного решения, не получив согласия своей жены и королевы-матери. Он попросил Ришелье обсудить вопрос с Марией, но та нашла отговорки, чтобы избежать этого. Французский двор окончательно разделился на два лагеря: в то время как две королевы и Марильяк находились в Лионе, Людовик и Ришелье руководили военными операциями из Сан-Жан-де-Морьен. Однако к 25 июля король заболел и возвратился в Лион, оставив Ришелье в действующей армии. У кардинала был повод опасаться, что Людовик подпадет под влияние Марии и Марильяка. Так как начавшаяся эпидемия чумы сделала его пребывание в армии опасным, он также выехал в Лион. Возвратился 28 августа с твердым намерением окончательно выяснить отношения со своими врагами. Мария вела себя странно непоследовательно с кардиналом. Ее позиции изменялись от случая к случаю, и королева прибегала к разнообразной духовной помощи, как бы для того, чтобы успокоить свою измученную совесть. Никакого определенного решения относительно вопросов внешней политики не было принято вплоть до 22 сентября, когда Людовик подхватил жестокую лихорадку. Шансов, что он выживет, почти не было, и беспокойство Ришелье возрастало все больше при мысли о том, что Monsieur наследует королевский престол. Однако к 30 сентября здоровье короля внезапно улучшилось. Ришелье высказал чувство облегчения д’Эффиа: «Я молю Бога лучше дать мне умереть, чем вернуть нас в то состояние, в котором мы только что были». Но кардинала ожидали куда более сложные испытания.