Где живет счастье - Джоджо Мойес

«Давай все это отдадим, – предложила она одним чудесным летним днем, когда они устроили пикник на берегу форелевого ручья. – Выберем в деревне самых достойных и подарим им земельные наделы. Словом, сделаем так, как в Америке поступили с рабами».

Она шутила, конечно. Совсем как тогда, когда объявила, что мечтает стать джазовой певицей, и он, желая сделать сюрприз, оплатил ей занятия пением.

По правде говоря, в последнее время Афина стала страшно капризной, хотя он изо всех сил старался не обращать на это внимания. Он никогда не знал, чего от нее ждать. Она то кокетничала с ним, льнула к нему, пыталась очаровать нелепыми планами, то становилась холодна как лед, словно он нарушил какое-то неписаное правило. Но если он отваживался спросить ее, в чем дело, она взрывалась и просила оставить ее в покое. И тогда он не осмеливался прикасаться к ней даже в постели. У него до сих пор был жив в памяти тот случай, имевший место две недели назад, когда она буквально скинула его с себя, обозвав грязным животным.

Он бросил взгляд на фотографию улыбающейся, радостной жены. Снимок сделан за полмесяца до второй годовщины их свадьбы. Возможно, им стоит сменить обстановку и на недельку-другую вернуться в Италию. Чтобы пережить горечь разочарования, ему необходимо уехать подальше от поместья. Каникулы, возможно, пойдут ей на пользу, избавив от раздражительности и эмоциональной неустойчивости.

Она вернулась незадолго до восьми и удивленно подняла брови, увидев перед ним пустую обеденную тарелку. На Афине было бледно-голубое платье и новое белое пальто с высоким воротником.

– Вот уж не думала, что ты так рано вернешься домой.

– Решил, что тебе, возможно, захочется компании.

– Ой, дорогой, ради бога, извини! Если бы ты предупредил меня заранее, я постаралась бы остаться дома. А я вот на целый день уехала в Ипсуич. Ходила в кино. – Афина явно была в отличном настроении.

Она запечатлела у него на лбу поцелуй, оставив в воздухе тонкий аромат духов.

– Мама говорила, что заходила к тебе сегодня.

Афина снимала пальто, стоя спиной к нему.

– Полагаю, она по-прежнему хочет, чтобы я вручала призы на сельском празднике. Но я заявила ей, что это не мое амплуа.

Дуглас встал с места, подошел к бару и налил себе на два пальца виски.

– Афина, может, все-таки постараешься? Мама не так уж плоха. Постарайся, хотя бы ради меня.

– Ой, только не начинай! Дуглас, ты же знаешь, я не умею поддерживать семейные связи.

Бессмысленный разговор, который в последнее время что-то уж слишком часто повторялся.

– Я посмотрела совершенно сказочный фильм. Французский. Ты непременно должен на него сходить. Я была под таким впечатлением, что мне даже не хотелось возвращаться назад.

Дуглас наблюдал за порхающей по кухне Афиной. Она стала центром притяжения этого дома, который явно был ей чужим. И быть может, она навечно останется для него, Дугласа, неким неземным созданием, свободным от обязательств и разрывающим семейные оковы. Ему вдруг захотелось рассказать ей о стычке с отцом. Поведать о своем унижении, о неадекватной реакции отца, чье мнение так много значило для Дугласа. Положить ей голову на плечо и успокоиться. Однако, к сожалению, горький опыт подсказывал ему, что возникшее напряжение между ним и родителями лишь обрадует Афину, которая приложит максимум усилий, чтобы усугубить конфликт. Ее безумно раздражала привязанность мужа к семье, а потому она неустанно вела подрывную деятельность, пытаясь ослабить их кровные узы.

Дуглас залпом выпил виски:

– Полагаю, мы могли бы уехать.

Она резко повернулась, лицо ее было непроницаемым.

– Что?

– В Италию.

У него возникло такое чувство, будто он предложил ей утолить скрытый голод. Она подошла к Дугласу и заглянула ему в глаза:

– Обратно во Флоренцию?

– Если захочешь.

Резко выдохнув, она с детской непосредственностью обвила руками его шею:

– О да! Давай вернемся в Италию! О Дуглас, какая чудесная идея!

Дуглас поставил стакан и погладил ее по голове. Надо же, как все, оказывается, легко решается! От близости ее гибкого тела на него нахлынула волна непреодолимого желания. Афина обратила к нему сияющее лицо, и он жадно поцеловал ее.

– А когда мы уедем? Скоро? Нам ведь ничего не стоит вот так взять и собраться. – Она говорила торопливо, захлебываясь словами.

– Думаю, мы могли бы поехать на годовщину свадьбы.

Глаза Афины были устремлены куда-то вдаль. Похоже, мысленно она уже перенеслась за море, в солнечную Италию. Даже ее лицо словно изменило форму, став более мягким и расплывчатым. Дугласу показалось, что он смотрит на нее сквозь запотевшие очки.

– Мы даже можем остановиться на Виа Кондолиса.

– Но где мы будем жить?

– Жить?

– Да, жить в Италии.

Дуглас опустил подбородок и нахмурился:

– Афина, мы вовсе не собираемся там жить. Я полагал, что мы просто отправимся в путешествие. Отметим годовщину свадьбы.

– Но я думала… – Ее лицо замкнулось. Она догадалась, что муж явно увиливает от ответа. – Значит, ты не хочешь туда переезжать?

– Ты прекрасно понимаешь, что я не могу туда переехать.

В ее голосе прозвучало неприкрытое отчаяние.

– Но, дорогой, давай уедем отсюда! Подальше от твоей семьи. И моей тоже. Я ненавижу родственников. Они только губят нас своими непомерными ожиданиями. Давай уедем. Пусть не в Италию. В Италии мы уже были. Уедем в Марокко. Там, должно быть, сказочно красиво. – Она обняла мужа за талию, впившись в него горящими глазами.

Дугласа вдруг охватила смертельная усталость.

– Ты же знаешь, я не могу уехать в Марокко.

– Не понимаю почему. – Ее улыбка стала похожа на гримасу.

– Афина, у меня имеются определенные обязательства.

Она отстранилась от мужа. Затем резко попятилась, наградив его тяжелым взглядом:

– Господи, ты говоришь прямо как твой отец! Нет, хуже. Ты говоришь прямо как мой отец.

– Афина, я…

– Мне надо срочно выпить. – Повернувшись к нему спиной, она щедро плеснула себе виски.

Дуглас заметил, что недавно открытая бутылка заметно опустела. Афина осталась стоять, повернувшись к нему спиной. В любой другой день он непременно подошел бы к ней, положил бы ей руку на плечо, прошептал бы слова любви. Но сегодня у него на это не осталось сил. Он слишком устал, чтобы играть в подобные игры со своей невозможной, взбалмошной женой.

В конце концов Афина не выдержала и повернулась к мужу, бросив на него умоляющий взгляд:

– Дуглас… Любимый… Я ведь никогда тебя ни о чем не просила. Разве нет? Ну скажи!

Спорить с ней не имело смысла. Дуглас смотрел на ее бледное замкнутое лицо, на которое легла тень глубокой печали. Ему было больно думать, что, возможно, тут есть некая доля и его вины тоже, поскольку он не смог стать ей хорошим мужем.

– Прошу тебя, давай уедем! Уедем отсюда. Дуглас, скажи «да». Пожалуйста!

На мгновение у него возникло безумное желание побросать вещи в чемодан, посадить рядом сияющую от счастья жену и с ревом умчаться вдаль на его «MGB» навстречу прекрасному будущему в каком-нибудь экзотическом раю.

Афина не мигая смотрела на него.

– Мне надо принять ванну, – сказал Дуглас.

И устало поплелся наверх.

Глава 5

День, когда я разбила чье-то сердце

Ой, ну конечно, я отлично понимаю, что не похожа на роковую женщину. И вы, наверное, думаете, что я не могла пробудить в мужчине страсть. Но я могла, хотя было это давным-давно, пока возраст и седина не лишили меня даже тех скромных внешних достоинств, которыми я когда-то обладала. Его звали Том, очень милый и славный парень. Не писаный красавец, конечно, но вполне ничего. Надежный как скала. Из хорошей семьи. И он меня обожал.

Он не любил много болтать. Впрочем, как и большинство мужчин в мое время. По крайней мере, те, кого я знала. Но я была уверена, что он меня обожает. Ведь каждый вечер он поджидал меня на углу, чтобы проводить после работы домой, а еще дарил чудные ленты и кружево, которые специально для меня отбирал из кипы остатков на фабрике его отца. Видите ли, его семья занималась производством галантереи. И Том учился у отца управлять семейным бизнесом. Вот там-то мы и познакомились. Не слишком мужественная работа, возможно, подумаете вы, и да, среди работников иногда попадались гомики, как называл их мистер Холстейн, но если бы вы видели Тома… Ну, в нем не было ничего женоподобного. Крупный парень, широченные плечи. Он приносил мне рулоны тканей, взвалив на плечо словно пушинку сразу по три или четыре.

Он обычно появлялся с подносами пуговиц и кусочков отделки, прелестным викторианским кружевом, спасенным им из начавших отсыревать коробок. А затем, ни слова не говоря, выкладывал все это добро передо мной, совсем как собака, которая приносит хозяину свою любимую косточку. В то время я, видите ли, шила себе одежду сама, и он непременно узнавал подаренные им пуговицы или бархатную отделку. И похоже, даже немного этим гордился.