Поп - Александр Сегень

— Здравствуйте, господа Розенкранц и Гильденштерн, — созорничал отец Александр.

Немцы переглянулись, Фрайгаузен улыбнулся:

— Кто же тогда Гамлет?

Отцу Александру принесли чашку кофе, и он присоединился к беседе. Лейббрандт снова забыл про свой русский и по-немецки делился впечатлениями от своей инспекционной поездки: мол, он никак не ожидал увидеть такого религиозного подъёма среди населения, столь долго находившегося под гнетом большевистской атеистической пропаганды.

Фрайгаузен переводил:

— Мы полагали, что русский народ за годы советской власти полностью забыл Бога. Мы намеревались прислать сюда немецких католических и протестантских проповедников, а также священников Зарубежной Русской Церкви. Но то, что мы увидели, потрясает. Люди не только не утратили веру, но, кажется, даже сохранили её в большей крепости, находясь в пучине гонений! Священники созданной вами Псковской Православной миссии всюду встречают горячий приём, крестят, причащают, венчают, исповедуют сотни и сотни прихожан. У нас сложилось впечатление, что после исчезновения большевизма Церковь и само Христианство на Востоке переживают подлинный подъём. Вероятно, мы будем рекомендовать, чтобы в дальнейшем Русская Зарубежная Церковь исчезла путём вхождения в Русскую Церковь, находящуюся в самой России.

А у отца Александра сердце ныло о своем. И, улучив мгновение, он осторожно заговорил:

— Рядом с селом Закаты, в котором я имею счастье служить, располагается лагерь советских военнопленных. Они содержатся в невыносимых условиях. Из всех человеческих прав у них есть только право на труд. И на смерть. Ежедневно их изнуряют непосильной работой, кормят плохо, в бараках невыносимо холодно, люди умирают по десять — двадцать человек в день. Сердце моё не вмещает в себе всю боль, которую я испытываю при виде этого!

— Что поделать, — вздохнул Фрайгаузен. — Сейчас все силы германской нации брошены на овладение Москвой и Ленинградом. Мы не имеем средств для обеспечения военнопленных. К тому же Сталин не подписал конвенцию, по которой международный Красный Крест мог бы содействовать в этом вопросе. Сталин считает всех пленных предателями и не оставляет им права на жизнь.

— Но мы считаем их людьми! — голос батюшки надорвался. — И хотим, чтобы они жили. — Отец Александр помолчал, собираясь с силами. — Мы и не просим от вас помощи несчастным узникам. Отдайте концлагерь в Сырой низине в наше попечение, и мы будем отапливать бараки, подкармливать пленников, обеспечивать их тёплой одеждой. И более ничего. Люди будут сохранены и... смогут работать... на благо вашего рейха.

— Отец Александр, возьмите бумагу и напишите ходатайство, — откликнулся митрополит, протягивая священнику лист и карандаш.

— Но вы должны внушать военнопленным, что отныне они подданные самого лучшего государства в мире, великой Германии! — хмуро произнёс Лейббрандт по-русски.

34.

Морозы всё усиливались. Никогда еще в этих местах во второй половине ноября не ударяла столь свирепая стужа!

— Как там в лагере! — сокрушался отец Александр. — Совсем перемрут!.. Один плюс — на фронте мороз нам выгоден. Наши как-нибудь перетерпят, им привычно, а немцу это будет смерть под Москвой.

— Ты только подобное — нигде, — ворчала матушка Алевтина.

35.

В начале декабря концлагерное начальство дало батюшке добро на сбор тёплых вещей, дров и продовольствия для военнопленных. Не только в Закатах, но и во всех окрестных деревнях и сёлах отец Александр поднял жителей на спасение несчастных узников.

Вскоре в Сырую низину прибыли первые подводы. Отец Александр вместе с Торопцевым распоряжались разгрузкой. И вдруг появившийся, как черт из табакерки, комендант лагеря приказал дрова разгружать, а вещи и продовольствие не трогать. Немцы отогнали русских от подвод, а сами сели на козлы и отправились в сторону Пскова.

В эту минуту отец Александр согрешил — впал в отчаянье.

Но зная, что никто за него не исполнит его долг, быстро и страстно взмолился к Богу и кинулся к коменданту добиваться правды, волоча за собой перепуганную личную свою переводчицу Алевтину Андреевну. Комендант сурово выслушал стенания священника и, подойдя к батюшке, похлопал его по плечу. Матушка переводила: — Он говорит, что доблестная немецкая армия испытывает нехватку в тёплых вещах и продовольствии. Что под Москвой битва не кончилась. Что немецкий народ весьма признателен тебе, отец Александр, и окрестным жителям за оказанную помощь. И что дрова будут использованы для обогревания бараков.

— А продовольствие? А вещи? Там одних только шерстяных носков — на каждого узника хватило бы! — воскликнул батюшка.

— Отец Александр, ну как ты не понял, — тяжко вздохнула Алевтина Андреевна. — Это они забрали для себя. Повезут во Псков, а оттуда переправят в армию, воюющую под Москвой.

— Как в армию? В немецкую армию?

— Ну не в Красную же!

Домой отец Александр возвращался в полном унынии. Лишь то, что дрова всё-таки достанутся баракам, согревало его. А когда показались первые закатовские избы, другая утешительная мысль разгорелась в печке батюшкиной души.

— Послушай-ка, матушка! — произнёс он оживлённо. Я вот что думаю... Раз в немецкой армии носков да жратвы не хватает, стало быть, у них там дело швах. Напрасно они бренчат на своих тимпанах и гуслях! Под Москвой им нету победы. Не получилось блицкрика! Давай, дедушка Мороз, поднажми, сердечный!

— Ты, Саша, воистину как ребёнок. Только что сидел умирал от печали, а вот уже и готов спрыгнуть с саней и скакать от радости!

— И ничего плохого в том не вижу, — улыбаясь, отмахнулся батюшка. — Ибо и Христос говорил: «Будьте как дети!»

36.

Дети у священника Ионина, слава Богу, не болели. Были они умеренно сыты и довольно веселы, хотя, конечно, каждого из них время от времени посещали печальные воспоминания о родных отце и матери, навеки утраченных. Однажды Саша спросил:

— Батюшка, а почему нашу маму убили?

— Э, милый тёзка! — Отец Александр обнял его и посадил к себе на колени. — Вон ты о чём запечалился. Так вот, что я тебе, Сан Саныч, скажу. Твоя мама была самая лучшая у нас в селе женщина. Господь Бог видел это и очень хотел сделать её святою. Не мог он без неё больше на небе. Понимаешь? Тут как раз злой человек рабу Божью Таисию застрелил. И душа её отправилась к Боженьке.

— А как же мы с Мишкой?

— А вас Господь определил ко мне.

— А если Он и тебя захочет взять?

— Останется матушка.

— А если и матушку?

— Так есть ведь Торопцевы. Да мало ли добрых людей на свете! Не пропадёте, Сашунька! Так и братику своему передай, если он тоже станет вопросы задавать. Не будешь больше тужить?

— Не буду, — сказал Саша.

Но тут же заплакал и уткнулся батюшке под бороду.

37.

Лютые морозы выжили партизан из окрестных лесов.

Тайком пробрались они кто куда. У кого-то в здешних краях были отчие дома, родители да родственники, разбрелись мужики по своим — как будто мирные хлебопашцы, и оружия сроду в руках не держали.

Некоторые из партизан укрывались и под куполами Псково-Печерского монастыря. И уже не роптали: мол, под поповским крылом не станем прятаться...

Зазимовал в родном селе и Алексей Луготинцев. А в сарае под сеном он сделал укрытие для товарища Климова. Лишь однажды немцы приходили поглядеть, что да как, из винтовки пальнули разок, «для орднунга», в сеновал, но, к счастью, в того, кто там сидел, не попали.

Время от времени Алексей докладывал товарищу Климову обстановку:

— Немцев в селе осталось совсем немного. Гонят ихнего брата на восток. Стало быть, война развивается для нас успешно. А поп здешний немцам продолжает и так и сяк прислуживать. Организовал по окрестным селениям сбор продовольствия и теплых вещей. И всё это отправлено к немцам на фронт!

— Гадина долгополая! — возмущался товарищ Климов.

— Убью его!

— Погоди, Лёша, сейчас нам активные акции нельзя проводить. Немцы озлоблены: казнишь попа, вызовешь их на провокацию: основательно возьмутся за проверки и всех наших, кто, как я, вынужден нынче прятаться, из нор выудят. Погоди, по весне вернёмся в леса, тогда и учиним над предателями справедливый суд!

38.

К концу года немцы стали невесёлые. Однажды после богослужения отец Александр и Торопцевы вышли из храма, а навстречу пятеро немцев, морды у всех злые. А тут ещё Костик Торопцев — сделал вид, что стреляет в немца из деревянного самодельного пистолета:

— Кх! Кх! Кх!

Шутка не понравилась.

— Ах ты маленькая сволочь! Ну-ка иди сюда! — рявкнул один из фашистов и передёрнул затвор винтовки.

— Костя! Паршивец! — Торопцев схватил сына за шкирку, потащил за собой, прижимая к себе. Немцы ещё долго что-то рокотали им вслед.

— В Закатах немцев осталось что кот начихал, — говорил отец Александр. — Скоро и этих немцев на фронт угонят. Я был во Пскове, встречался с митрополитом, и он мне тайком сообщил: Москву не удалось взять. Мало того, с начала декабря Красная Армия перешла в наступление и отбросила немца от Москвы.