Милорадович - Александр Бондаренко

Так что стремление «…быстро и круто поставить гвардию и вообще весь военный персонал на ту суровую ступень, которой так гордились войска Прусского строя»[167], отнюдь не было «прихотью тирана», и в деле этом ему должны были помочь верные, испытанные гатчинцы.

«С какой радостью великие князья увиделись со своими сослуживцами, и с какой печалью мы должны были считать их своими товарищами! На всех нас напало какое-то уныние. Иначе и быть не могло, ибо сии новые наши товарищи не только были без всякого воспитания, но многие из них самого развратного поведения; некоторые даже ходили по кабакам, так что гвардейские наши солдаты гнушались быть у них под командой»[168].

«Нечего и говорить, что это малоизвестное "иноземное" войско, служившее до сих пор лишь мишенью для острот и насмешек и ставшее теперь примером для изучения новой службы, не могло быть особенно приятно богатым, знатным и изящным баловням Екатерининского века»[169].

«Дико было видеть гатчинских офицеров вместе со старыми гвардейскими: эти были из лучшего русского дворянства, более придворные, нежели фрунтовые офицеры; а те, кроме фрунта, ничего не знали; без малейшего воспитания, и были почти оборыш из армии… Однако ж несколько было из них и благонравных людей, хотя без особливого воспитания, но имеющих здравый рассудок и к добру склонное расположение»[170].

Нетрудно понять, что конфликт между гвардейцами и гатчинцами состоял не в принадлежности к «военным школам» — суворовской и прусской, или, тем паче, не упирался в национальный вопрос, как это было с несчастными голштинцами Петра III, — отправленные на родину, они утонули в бурных водах Балтийского моря во время кораблекрушения… Нет, здесь, скорее, был конфликт между старинным родовым и новым служилым дворянством, появившимся при Петре I и постепенно оттеснявшим аристократию от вершин управления государством. Впрочем, умные аристократы понимали, что в таковых условиях они должны не полагаться на свои громкие имена и заслуги предков, но просто ни в чем не уступать неофитам.

«Сии пришлецы, которые навсегда сохранили название гатчинских офицеров, никогда не смешивались с нами; но они были нашими учителями. Я прилежно занялся службой и вскоре признан был хорошим фрунтовым офицером», — вспоминал семеновец князь Щербатов[171].[172]

Но большинству гвардейцев заниматься экзерцициями не хотелось.

«Однажды вечером потребован я был прямо к государю, — вспоминал полковой адъютант лейб-гвардии Семеновского полка князь Волконский[173], — прибыв, нашел в передней товарищей своих, адъютантов полков лейб-гвардии Преображенского — Толбухина, Измайловского — Комаровского и Конной гвардии — Н.Н. Леонтьева, которые тоже были требованы к его величеству; всех нас позвали вместе к его величеству; государь, подошед к нам, сказал:

— Господа, до меня доходят слухи, что господа офицеры гвардии ропщут и жалуются, что я их морожу на вахтпараде; вы сами видите, в каком жалком положении служба в гвардии: никто ничего не знает, каждому надо не только толковать, показывать, но даже водить за руки, чтобы делали свое дело; кто не хочет служить — поди прочь, никого не удерживают, я хочу, чтобы каждый знал свою должность; ежели кто из вас услышит вновь от кого ропот, то приказываю вам таковому отрезать ухо и ко мне принести; подите и объявите о сем вашим начальникам и товарищам, господам офицерам, каждый по своему полку»[174].

Нет сомнения, что эта государева шутка наделала немало переполоху в рядах и без того уже изрядно встревоженной гвардии.

«Образ нашей жизни офицерской совсем переменился; при императрице мы помышляли только, чтобы ездить в общество, театры, ходить во фраках, а теперь с утра до вечера на полковом дворе; и учили нас всех, как рекрут»[175].

«Строгая дисциплина, приказание всем приписанным к полкам явиться по первому зову, с опасением, в противном случае, быть исключенными, изгнание шуб, муфт и вообще роскоши и добросовестное исполнение служебных обязанностей по всем правилам военного артикула — вот начало осуществления тех видов, к которым Государь так стремился, еще будучи Наследником. По выражению Московского Главнокомандующего князя Долгорукова, "все военные с этих пор должны были в мороз и стужу, в жару и вихрь выносить то, что могли делать только черти да кадеты"»[176].

«Но Павловские военные преобразования касались не одной внешности войск: они шли глубже… Высшим чинам армии, не исключая и фельдмаршалов, также пришлось учиться и знакомиться с тайнами гатчинской экзерциции. Введение старого прусского военного устава сопровождалось новыми требованиями по службе, так что старые генералы оказались настолько же несведущими, как и вновь произведенные прапорщики»[177].

Государь постарался положить предел и «заочной службе». Когда в 1796 году, 25 декабря, по воле императора Павла Петровича все малолетние из полков гвардии были исключены, в Конной гвардии было их следующее число: корнетов — девять, каптенармусов — 199, вахмистров — 252, гефрейт-капралов — 420, вице-вахмистров — 252, капралов — 259, квартирмистров — 150 человек. Кстати, по штату в этом полку было порядка полутора тысяч человек.

«Нижние чины из дворян произведены либо отставлены. Солдатский состав гвардейских полков ничем больше, разве что чисто физиономическими качествами, не отличался от армии»[178].

Петровская практика обязательной для дворян солдатчины ушла в небытие. Чтобы получить офицерский чин, следовало либо закончить кадетский корпус, либо послужить в полку юнкером. Все же до конца искоренить практику «заочной службы» у Павла I не получилось — не сумел этого сделать и Александр I, в годы правления которого недоросли по-прежнему продолжали числиться в полках — конечно, не в столь огромном количестве, как «при бабушке».

Основным желанием нового государя было заставить каждого строго исполнять свои обязанности. Тотчас по восшествии на престол император издал уже давно приготовленный им воинский устав, в подробностях определявший как обязанности военных чинов, так и все условия военной службы. Он сам наблюдал за точным исполнением предписанных им правил, вникал в самые мелкие подробности, требовал службы неуклонной, ревностной, щедро награждал за усердие и исправность и примерно наказывал за малейшее отступление от введенного им порядка.

«Совершенный переворот в военной службе, преобразование русской армии как во внешнем ее виде, так и в устройстве в прусское войско времен Фридриха II, суровая строгость, заменившая мягкое правление предшествующего царствования, все вводимые новости или, лучше сказать, обращение во многом за полвека назад, сделало сильное на всех впечатление, большое число военных, особенно в гвардии, оставили службу, еще более за малейшие ошибки были отставляемы или выключены»[179].