100 великих русских эмигрантов - Екатерина Честнова

Эмигрантом Герцен стал… благодаря смерти отца. В 1846 г. И.А. Яковлев скончался, завещав большое состояние Генриетте Гааг и Герцену. Будучи материально независимым, он решил отправиться с семьей в «обетованную землю» всех русских вольнодумцев тех лет – Европу. Уезжал из Москвы 19 января 1847-го. Вряд ли эта поездка заранее замышлялась как пожизненная, но вышло именно так. Революционный 1848 г., связи Герцена с крайне левыми европейскими политиками закрыли ему дорогу в Россию. В июле 1849 г. на имущество эмигранта в стране был наложен арест. Но, видимо, Герцен уже тогда воспринимался в Европе как крайне важная фигура в деле антироссийской пропаганды, так как за него неожиданно вступился не кто иной, как самый влиятельный банкир мира – Джеймс Ротшильд. Он пригрозил правительству России тем, что оставит его без новых займов, и этот аргумент оказался для Николая I действенным: с имущества беглеца тут же сняли арест. С тех пор Герцен больше не испытывал финансовых затруднений, к тому же он весьма успешно занимался операциями с недвижимостью и ценными бумагами. Формально стал гражданином Швейцарии, но деятельность вел по всей Европе.

В начале 1850-х Герцен пережил целый ряд личных драм – уход жены к немецкому поэту Георгу Гервегу и ее последующая смерть, гибель в кораблекрушении матери и младшего сына. После этой трагедии Герцен перебрался в Великобританию. В конце 1852-го им были написаны первые главы воспоминаний (впоследствии они получили название «Былое и думы»), а в апреле 1856-го к нему присоединился старый друг Николай Огарёв. К этому времени в Лондоне уже три года как существовала Вольная русская типография, первый в истории эмигрантский информационный центр, работавший «на экспорт» – его продукция предназначалась для распространения в России. То, что в 1854–1856 гг. Великобритания находилась в состоянии войны с Россией, Герцена нисколько не смущало.

Альманах «Полярная звезда» (1855–1868) и газета «Колокол» (1857–1867) стали наиболее заметными среди «альтернативных» средств массовой информации XIX столетия. На их страницах поднимались наиболее острые и злободневные вопросы внешней и внутренней политики России, открыто критиковались и высмеивались «руководящие лица», оперативно комментировались все шаги правительства. Интересно, что и «Полярную звезду», и «Колокол» внимательно читали в Зимнем дворце, а в Лондоне к Герцену периодически являлись с почтительными визитами вполне верноподданные россияне. Мало-помалу у изданий появились тайные корреспонденты в России, которые снабжали Герцена свежими материалами. В 1861-м «Колокол» восхищенно отозвался на освобождение крестьян, и многим тогда казалось, что позиция Герцена и политика российского правительства наконец-то совпали. Но во время польского восстания 1863–1864 гг. «Колокол» стал рупором откровенно антирусской пропаганды, и это оттолкнуло от Герцена многих даже весьма либеральных читателей. Тиражи газеты упали в десять раз – с 5000 до 500 экземпляров.

В 1860-х Александр Герцен медленно, но неуклонно утрачивал статус русского эмигранта номер один. Для молодых революционеров он был уже не более чем обломком ушедшей эпохи, для либералов – отщепенцем, показавшим свое истинное лицо во время польского мятежа. По-видимому, и английское правительство перестало воспринимать его в качестве главного антирусского «тарана», потому что в марте 1865 г. неожиданно согласилось с требованием России выдворить Герцена с британской территории. Покинув Лондон, Герцен попытался наладить издание «Колокола» в Женеве, но это ему не удалось. Последний номер увидел свет 1 июля 1867 г.

21 января 1870 г. 57-летний Герцен скончался в Париже от плеврита. Его похоронили на кладбище Пер-Лашез, затем прах перевезли в Ниццу, где он и покоится по сей день.

Нет сомнений, что Герцен был в высшей степени интересной и противоречивой фигурой, крупным и своеобразным писателем и мыслителем, выдающимся общественным деятелем. Но нет сомнений и в том, что его значение в русской истории и литературе было безмерно преувеличено «общественной мыслью» и литературоведением еще в конце XIX столетия, хотя формально в России он был запрещен до 1905 г., а первое полное издание «Былого и дум» увидело свет только в 1920-м. Дошло до того, что он воспринимался на уровне таких классиков, как Тургенев и Достоевский. В высшей степени почтительным отношение к Герцену было и во времена СССР, слова Ленина «Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию…» стали классическими. Не пересматривалось восприятие Герцена и в XXI веке: в честь эмигранта по-прежнему называются улицы, площади, институты. Впрочем, все это – скорее по инерции: вряд ли кто-то всерьез продолжает считать Герцена «титаном мысли» и «борцом за свободу». Очередной всплеск интереса к личности Александра Ивановича в России возник в 2012 г. в связи с 200-летием со дня его рождения.

Михаил Бакунин

Михаил Александрович Бакунин родился 18 мая 1814 г. в селе Прямухино Новоторжокского уезда Тверской губернии в большой семье знатного помещика, отставного надворного советника Александра Михайловича Бакунина и его жены Варвары Александровны, урожденной Муравьевой. В 15 лет получивший отличное домашнее образование Михаил по желанию отца поступил в Петербургское артиллерийское училище, откуда в январе 1833 г. был выпущен в чине прапорщика. Однако армейская служба совсем не прельщала молодого офицера. В декабре 1835 г. он вышел в отставку и поселился в Москве, решив посвятить себя науке. На жизнь Бакунин рассчитывал зарабатывать уроками физики и математики.

Молодой человек с головой окунулся в изучение классической германской философии – Канта, Фихте, позже – Гегеля, завел многочисленные знакомства в научной и литературной московской среде, где скоро приобрел репутацию яркого полемиста. Портрет молодого Бакунина оставил А.И. Герцен: «Бакунин обладал великолепной способностью развивать самые абстрактные понятия с ясностью, делавшей их доступными каждому, причем они нисколько не теряли в своей идеалистической глубине… Бакунин мог говорить целыми часами, спорить без устали с вечера до утра, не теряя ни диалектической нити разговора, ни страстной силы убеждения. И он был всегда готов разъяснять, объяснять, повторять без малейшего догматизма. Этот человек рожден был миссионером, пропагандистом, священнослужителем. Независимость, автономия разума – вот что было тогда его знаменем, и для освобождения мысли он вел свою войну с религией, войну со всеми авторитетами. А так как в нем пыл пропаганды сочетался с огромным личным мужеством, то можно было уже тогда предвидеть, что в такую эпоху, как наша, он станет революционером, пылким, страстным, героическим. Вся жизнь его была посвящена одной лишь пропаганде».

Однако быть самоучкой в философии Бакунин не хотел и потому собрался в Берлин, чтобы продолжить обучение уже там. Незадолго до отъезда он умудрился испортить отношения практически со всеми своими недавними приятелями. Так, В.Г. Белинский писал о нем: «Чудесный человек, глубокая, самобытная, львиная природа! – этого у него нельзя отнять; но его претензии, мальчишество, офицерство, бессовестность и недобросовестность – все это делает невозможным дружбу с ним. Он любит идеи, а не людей, хочет властвовать своим авторитетом, а не любить». В зарубежный вояж Бакунина провожал только Герцен. 4 октября 1840 г. в Кронштадте Михаил сел на пароход и отправился в Германию…

Эта поездка в Европу оказалась решающей для всей дальнейшей жизни отставного поручика-артиллериста. Вникнув поглубже в творческое наследие Гегеля, он примкнул к так называемым «левым гегельянцам», начал выступать в русской и европейской печати с критикой Шеллинга и понемногу стал стопроцентным западником, не желавшим иметь ничего общего с Родиной. 9 октября 1842 г. Бакунин написал брату Николаю: «После долгого размышления… я решился никогда не возвращаться в Россию. Не думай, чтобы это было легкомысленное решение. Оно связано с внутренним смыслом всей моей прошедшей и настоящей жизни. Это моя судьба, жребий, которому я противиться не могу, не должен и не хочу. Не думай также, чтобы мне было легко решиться на это, – отказаться навсегда от отечества, от вас, от всего, что я только до сих пор любил. Никогда я так глубоко не чувствовал, какими нитями я связан с Россией и со всеми вами, как теперь, и никогда так живо не представлялась мне одинокая, грустная и трудная будущность, вероятно ожидающая меня впереди на чужбине, и, несмотря на это, я безвозвратно решился. Я не гожусь теперешней России, я испорчен для нее, а здесь я чувствую, что я хочу еще жить, я могу здесь действовать, во мне еще много юности и энергии для Европы».

В марте 1842 г., будучи в Саксонии, Бакунин свел знакомство с известным «левым» немецким поэтом Георгом Гервегом. Сдружились они быстро и настолько тесно, что начали даже снимать вместе квартиру. Но Гервег, сильно нервировавший власти своим творчеством, вскоре был приговорен к высылке за пределы страны и решил перебраться в Швейцарию. В знак солидарности с ним уехал и Бакунин. В Цюрихе он чрезвычайно быстро оброс знакомствами в среде не просто «левой», а крайне радикальной – его приятелями становятся коммунисты. В феврале 1844-го Бакунин отверг требование русского поверенного в делах в Швейцарии вернуться в Россию, после чего был лишен дворянства, всех прав состояния и заочно приговорен к каторжным работам. 12 декабря 1844 г. это решение одобрил Николай I. Впрочем, Бакунина это обстоятельство нисколько не расстроило.